Я обошла все известные и неизвестные пляжи. Часами сидела на теплом плоском валуне, пристально вглядываясь в искрящуюся морскую даль. Гуляла по городу, собирая, будто бусины на нитку, лица идущих навстречу женщин. Равнодушные, веселые, строгие, надменные, простоватые, печальные, умные... Некоторые, не обращая внимания на мой цепкий взгляд, спокойно проходили мимо. Другие удивленно оборачивались. Третьи быстро тревожно отводили глаза. Одна красивая с густой пламенно-рыжей гривой и насмешливым блеском кошачьих желто-зеленых глаз улыбнулась и подмигнула шутливо.

Но не было даже ускользающей тени той, что наполняла смыслом мои сны. Лейла. Неужели ты только фантом, созданный моим воображением? Прекрасная переливающаяся дымка – протягиваю руку, а под ладонью пустота....

...

- Ты рех-ну-лась, - членораздельно и безапелляционно заявил мой бой-френд. На седьмой день своего неотъезда я решилась ему позвонить.

- Ты в курсе, что твой начальник рвет и мечет? Мама обрывает мой телефон? А ненаглядная подруга собралась объявлять тебя в международный розыск? Ты в курсе, что твое неприсутствие на фуршете в честь дня рождения декана оооочень многие расценили, как неуважение к юбиляру? Ты в курсе, что я защитил проект? И в такой важный для меня момент хотелось бы видеть тебя рядом, черт побери!

От этих всех «ты в курсе» я почувствовала легкий приступ тошноты. Три узкие кабинки местного телеграфа были заняты. Справа какая-то тетка громко орала: «Зося! Ты слышишь меня, Зося!». Слева мужской голос что-то быстро невнятно тараторил, словно кто-то барабанил пальцами по столу. Иногда из этой дроби выкатывалось и падало вниз какое-нибудь тяжелое слово:

тра-тра-тра-та-Борисоглебск-тра-тра-тра-та-постфактум-тра-тра-тра-та-та... А посередине – я. Угрюмо выслушиваю размышления далекого человека о моем душевном состоянии. Жмурюсь от кольнувшей вдруг мысли – далекого во всем... Передо мной на полочке стоит телефон. Без кнопок. Без диска. Просто безликий аппарат со шнуром, на котором болтается трубка, на которой болтаюсь я.

- Милый, ты видел когда-нибудь телефонные аппараты на телеграфе?

Милый на секунду удивленно замолкает и неуверенно выбрасывает:

- Ну, допустим...

- На нем нет ничего, представляешь? Там, где у обычных телефонов диск – у этого просто пластмассовая слепая поверхность!

Никто никогда не сможет позвонить с этого телефона нормальным человеческим способом! Для этого обязательно нужно напрячь утомленную девицу в окошке кассы, высидеть длинную душную очередь, чтобы услышать, наконец: имярек, пройдите в кабинку номер три!

Я – бездисково/кнопочный телефон. С меня не дозвонишься. А девушка в окошке моей кассы слишком равнодушна в своей усталости, чтобы соединить меня с Ней...

- Алло! Алло! Ты слышишь меня? Алло! Немедленно выезжай домой! Я отмажу тебя еще на пару дней – максимум, что могу сделать. Алло!

- Пока, дорогой. Поздравляю с защитой!

Выхожу на улицу. И несутся мне в спину из кабинки номер один призывы невидимой Зосе.

...

Неделю спустя (как говорят в американских фильмах).

Не хочу рассказывать об этом промежутке времени, так как дни в нем отличались друг от друга, пожалуй, что только своим идентификационным номером. Хотя нет, в среду, а может быть, это был четверг, ко мне за ширму проникло существо из большого мира – огромный иссиня-черный кот. Он уселся на тумбочку, обернул вокруг себя пушистый беличий хвост и уставился на меня зелеными глазищами. Я улыбнулась:

- Так это ты, дружище, каждый день переходишь мне дорогу, и все мои светлые начинания катятся, прости, тебе под хвост?

Кот лениво прищурил глаза и пошевелил усами.

- Послушай, ты наверняка знаешь всех и вся на этом побережье. Скажите, мистер, не доводилось ли вам видеть русалку в белоснежном платье?

Кот всем своим видом показал, что конечно доводилось. Даже более того – он видит ее каждый день примерно в пятнадцать двадцать. Они пьют чай и обсуждают литературные новинки.

- Счастливый, - сказала я.

Кот фыркнул и выпрыгнул в окно.

Единственное памятное событие за семь дней...

...

Крылья незаметно превращаются в рюкзаки, набитые всякой всячиной. И становятся ангелы праздными туристами. Ревниво оберегают болтающееся за плечами добро. Лейла, ты мое единственное спасение. Спаси мои крылья...

- А когда я был в Париже...

- Не смеши! Когда ты был в Париже?! Ты дальше своей Тмутаракани вряд ли когда выберешься!

- Не слушай его. Он просто завидует. А ты была в Париже?

Длинный белобрысый человек, похожий своей бесцветностью на моль, наклонился ко мне. Его очень интересовал вопрос, была ли я в Париже. Он нетерпеливо теребил своими прозрачными пальцами край скатерти и, выгибаясь вопросительным знаком, пытался заглянуть мне в глаза. У него были бледно-рыжие ресницы.

Я утвердительно кивнула и залпом выпила коньяк. Моль радостно потерла лапками, цапнула бутылку и плеснула в мой бокал очередную порцию.

«Множество бедер быков принесли Посейдону мы в жертву...»*?. Ночь с молью, любящей Париж... Дешевый коньяк, который надо пить залпом, чтобы не чувствовать вкуса... Ангелы с рюкзаками за спиной...

- ... и, конечно, Эйфелева башня!

И, конечно, башня, источенная молью. Теперь ее надо обрабатывать каким-нибудь средством. Жаль, французы об этом не знают.

Удивляются наверно, почему на пальцах остается рыжеватая пыльца...

Противно до жути сидеть за неудобным столиком, накрытым застиранной скатертью; слушать описание французской столицы, словно вычитанное из путеводителя; пить паленый коньяк и разглядывать собственную хмурую физиономию в зеркале напротив. За время поисков своего Эльдорадо я здорово изменилась: от стильной дорогущей стрижки не осталось и следа – волосы отросли и выгорели, челка падала на глаза, и ее приходилось все время откидывать назад; солнце и море растворили лишние килограммы, отчего джинсы эффектно болтались на бедрах, а браслет с исхудавшего запястья пришлось снять совсем; ну и конечно загар – корица с шоколадом. В общем, из вполне приличного ухоженного человека я превратилась в непонятно что. Этакий коктейль: замашки столичной дамочки и внешность крымского оборванца. Я рассмеялась. Моль принял это на свой счет и, изогнувшись еще больше, залился соловьем:

- Елисейские поля – это, я вам скажу...

- Простите, можно у вас попросить зажигалку?

Моль недовольно опустил уголки бесцветных губ. Я оглянулась – и... зазвучала мелодия старой песни Челентано. Стояла передо мной моя порочная богиня, русалка с дивным голосом, женщина, в которой пересеклись все вселенные, любовь моя с именем пряным и волнующим – Лейла...

Я зачем-то резко встала и зажигалку зажала в кулаке. И стояли мы так несколько секунд – близко-близко, словно танцевать собирались. Я смотрела на нее, каждую черточку впитывая, будто на войну провожала и боялась забыть... Я чувствовала ее дыхание и запах ее... Я могла прикоснуться к ней невзначай – так близко стояли мы.

- У вас есть зажигалка?

Есть. У меня есть зажигалка. Господи, спасибо тебе за то, что у меня есть дешевая пластмассовая китайская зажигалка, купленная в газетном киоске! Я кивнула, согнула руку в локте и разжала кулак. Она улыбнулась, шепнула спасибо и взяла зажигалку, дотронувшись до моей ладони кончиками пальцев. Отошла на пару шагов, прикурила, вернула зажигалку и...

...Не уходи...

Ушла.

Я стояла, словно истукан, смотрела, как она пересекла зал, подошла к двери, глянула на часы, остановилась на мгновение, развернулась, подошла к угловому столику, села, кивнула официантке и ПОСМОТРЕЛА НА МЕНЯ. Не мимолетно, равнодушно скользнув взглядом. Задумчиво. Словно держала меня в ладони, решая – отпустить или на булавку и под стекло.

- А прелесть этих маленьких парижских улочек...

Моль потянул меня за руку и усадил рядом.

Бесчисленное количество раз я представляла нашу встречу. Как остроумна и интересна была я в этих вымышленных диалогах! Как свободна и смела! И сейчас, боясь встретиться с ней взглядом, проклинала собственную трусость. Страх мелким бесом носился по венам; придумывал миллион причин, по которым мне нужно было с радостным интересом слушать штампованные описания красивейшей из столиц, вместо того, чтобы подойти к Ней...

- ... там на углу есть очаровательное кафе, и цены вполне приемлемы, - Моль был в ударе. Или просто очень пьян.

А у меня кружилась голова от счастья, от страха, от взгляда ее задумчивого. Бешено колотилось сердце и при каждом «сейчас я встану и...» ухало испуганно в пропасть. И вспомнилось мне:

...я на вершине крутого, почти отвесного спуска. Бликуют под зимним солнцем новенькие пластиковые лыжи – гордость и радость моя. Где-то там, внизу у склона маленькие разноцветные фигурки идут спокойно по проложенной ранним утром лыжне. А здесь – холодный злой ветер и выбор: рвануть вниз по страшному необъезженному склону или развернуться и тихонько уйти, признав свое поражение. И голос тренера за спиной:

- Если коленки дрожат – даже не суйся. Вынесет на первом повороте. Вниз ты, конечно, прибудешь, только вопрос, в каком виде... Сказал, оттолкнулся легко и помчался-полетел, взметая серебристую снежную пыль. А я стояла, щурясь от слепящего искрящегося снега, собирая по каплям, лелея и пестуя в себе уверенность. И уходил постепенно страх, и сердце перестало ломиться в ребра, и склон казался не таким уж страшным и крутым. Заскользили сперва тихонько, постепенно набирая скорость, новенькие лыжи. Набросился на меня ледяной встречный ветер. И птицей билась одна-единственная мысль-молитва: я доеду...

И на последнем повороте дрогнули колени, пропала уверенность, и затопил меня жаркий душный страх...

И тренер, помогая мне собирать обломки новеньких лыж, сказал:

- Начиная что-то, иди до конца. Не уверена, что дойдешь – не начинай.