Наконец я дождался своей бури, которая принесла мне покой. Эта неопределенная болтанка последних месяцев настолько вымотала меня, что я жаждал развязки. Как читатель плохого детектива я догадался, что всех убил адвокат, но все же надеялся на какой-то авторский фортель в конце. Но, увы и ах...

Телефонный звонок однажды вечером между пятницей и воскресеньем. Безучастный голос жены:

- Это ты...

А после Она стала прежней. Почти. Хочешь, я буду любить тебя? Она смеялась и находила себя в линиях ладоней моих. Вернулись робкие субботние вечера. Она вроде бы стала моей. Но выдавал Ее задумчивый взгляд, задерживающийся порой на черной матовой пластмассе телефона.

Она старательно возводила шаткий карточный домик якобы прежнего мира, но хитро щурились короли и прикрывались веерами дамы, видящие изнанку происходящего. Один легкий щелчок – и полетит к чертям зыбкая постройка, порскнут в разные стороны и упадут рубашками вверх никому ненужные карты.

А я... Я радовался появившимся в начале серого дождливого ноября солнечным денькам. Знаешь, что зима возьмет свое, но все равно глупо надеешься, что завтра будет солнце, а столбик термометра вопреки всем прогнозам двинется вверх.

Какое-то время мы жили в этом странном, искусственно поддерживаемом мире. Будто два врача-реаниматора, мы пытались вдохнуть жизнь в тело, которое покинула душа. Душа нашего мира находилась где-то далеко. Наверно там, где находят приют души всех погибших миров. Надеюсь, она попала в рай...

Я плакал во сне, просыпался с мокрым от слез лицом. Что мне снилось?

...Милая студенточка филфака:

- Лилии? Это мне? Боже, какая красотища!

- Я люблю тебя, дорогая...

Она не слышит. Спрятала лицо в белоснежном облаке букета, шепчет что-то, целует шелковистые лепестки.

- Я люблю тебя!

Она смеется, смотрит куда-то мимо меня, а в глазах столько света, что, кажется, можно ослепнуть, встретившись с ней взглядом. Я оглядываюсь – позади какие-то люди. Лица размыты, силуэты смазаны. Кому Она улыбается? На кого смотрит ТАК? Где-то поет Челентано, звенит дверной колокольчик. Я поворачиваюсь к Ней, но передо мной пустота... Я пытаюсь выкрикнуть, выкинуть из себя Ее имя, но не помню его. И срывается тихим стоном с губ:

- Лейла...

Мне казалось, что я сошел с ума. Возможно, так оно и есть.

Как я попал на Субботний бум? Черт его знает. Позвонил товарищ, сказал - интересная компания, а мне надо было сбежать из дома. Я стал бояться субботних вечеров с их неизменными попытками придать окружающей фальши более четкие очертания, сделать краски насыщенней, а контуры уверенней.

Я поехал. В городе зашел в сувенирный магазинчик, купил хозяйке небольшой презент. Но я забыл о презентах, правилах приличия и прочих мелочах – войдя в комнату, я сразу же увидел ее. Женщину, которая разбила наш мир. Я не мог ошибиться. Стальной взгляд равнодушных ко всему на свете серых глаз, тонкие хрупкие пальцы, помнящие тепло кожи моей жены, белая ниточка шрама, пересекающая ладонь.

- Вот уж не думал, что встречу вас здесь...

- Мы знакомы? – спросила она просто так, ибо узнала меня так же, как я узнал ее.

Я не помню, о чем мы говорили. Кажется, я пригласил ее погулять. Мы долго бродили по холодным безлюдным улицам. Наши шаги отчетливо звенели в морозном воздухе. Я украдкой разглядывал ее – тонкая бледность узкого лица, падающая на глаза челка, очень худые запястья, едва заметный шрам на подбородке. Она нервно прикусывала нижнюю губу. Волновалась? Возможно. Она не смотрела на меня. Я был ей неинтересен. Не нужен. Нелепый персонаж, вписанный кем-то в ее пьесу. Но в любом случае персонажу отводилась определенная роль и реплики, прописанные в сценарии.

- Зачем вы нашли меня? – она, наконец, посмотрела в мою сторону – взгляд скользнул по пуговицам пальто, задержался на подбородке и остановился точно на моих зрачках.

- У вас есть время выслушать меня?

Она кивнула и снова стала смотреть под ноги – на хрустящий под подошвами мерзлый песок.

- Я хочу предложить вам сделку.

И тут она неожиданно рассмеялась. Я несколько растерялся – странность этой женщины затягивала меня в какую-то туманность, где я не мог точно определить, что правильно, что нет. Она погладила меня по плечу:

- Простите. Позвольте вопрос – а людские отношения могут складываться вне экономических понятий? Судя по всему – нет. Ну что ж, ваши условия? Диктуйте, монсеньор!

Мы остановились в свете уличного фонаря, который своеобразно подретушировал окружающий пейзаж и нас в нем. Ее смех, совершенно сбивший меня с толку, мелкими бисеринками рассыпался вокруг нас и заискрился в неверном фонарном свете. Я закурил, собирая в кучу разбежавшиеся во все стороны мысли.

- Ну? – теперь уже она внимательно и серьезно смотрела мне в глаза.

Неожиданно для себя я спросил:

- Ну что ты можешь ей дать?

Этот резкий скачок на «ты» перевел нашу беседу в несколько другую плоскость. В рыжем пятне искусственного света, казалось, остановилось время – колючие маленькие снежинки, не падая, висели в морозном воздухе, образуя между нами некое подобие звездной карты: точно мне в лоб целился безжалостный стрелец; жаркое дыхание злых гончих псов опаляло щеки; перебирала дева цвета белого серебра струны невидимой лиры...

- Дева цвета белого серебра? – она слегка приподняла бровь. Я не заметил, что произнес это вслух, - Да, вы правы. Цвета белого серебра....

Она вдруг озорно по-детски улыбнулась:

- А какого вы цвета, монсеньор?

- Почему вы называете меня монсеньором?

- Кто научил вас не отвечать на вопросы? – спросила она, не заметив, что мой первоначальный вопрос так и остался без ответа. Она тряхнула головой, откидывая назад челку. Снежинки, напуганные этим резким движением, которое так поразительно не вписывалось в тускло-рыжее безвременье, брызнули в стороны. Я невольно залюбовался ей.

- Так какого вы цвета?

- Цвета... – в ее глазах вспыхивали и таяли звезды. Эта женщина любит мою жену. Мало того! Притяжение между ними настолько велико, что меня выкидывает какая-то невидимая, но очень могущественная сила с этого отрезка ИХ пространства. Я нервно взъерошил волосы – есть у меня такая дурная привычка – и задал еще один вопрос, надеясь на ответ и одновременно очень боясь его. Проще было кружить вокруг да около этаким безвольным мотыльком, но крылышки наливались усталостью, и тянуло к земле.

- Зачем она вам?

Она удивленно вскинула на меня взгляд, затем отвела его и почти неслышно прошептала:

- Я без нее не умею жить

Я усмехнулся:

- Детка...

- Я не могу без нее, понимаете? – вдруг с жаром перебила она меня, - Она мой воздух. Заканчивается искусственный кислород воспоминаний. Мне нечем дышать. Мне нечем больше обманывать себя. Я перепробовала все. Вы верите мне?! ВСЕ. Каждая минута моего дня кричит о том, что в этой самой несчастной минуте нет Ее! У меня были другие женщины. Жалкая попытка заменить Ее кем-то... Ее невозможно заменить.

Да. В этом она была права. Эта тонкая девочка со взглядом, обращенным в прошлое пророчила будущее мне. Нет, это уже было моим настоящим. Мы с ней стояли на одной линии, в свете одного фонаря, но насколько громадная пропасть разделяла нас! Мне предстояло уйти, а ей остаться. Остаться с той, что так небрежно смешала наши жизни... Она дрожала.

- Я знаю здесь недалеко неплохую кофейню. Не откажетесь от чашечки горячего кофе?

Она молча кивнула, и мы, наконец, вышли из очерченного фонарным светом безвременья, и попали в реальный мир, в котором утомленную душу вполне можно было подбодрить благами цивилизации...

Мы зашли в теплый полумрак уютного кафе, сели за столик. Я принес кофе и пирожные. Она благодарно посмотрела на меня и легко улыбнулась. Значит, не все так плохо – раз ей еще удаются такие вот легкие мерцающие улыбки. Я попытался в ответ растянуть губы, но рот замерз, и по всей вероятности улыбка вышла кривоватой. Во всяком случае, она отвернулась и стала смотреть в окно.

- Вы любите Ее? – спросила она, внимательно разглядывая пустую улицу.

- Да, – зачем срываться в эпитеты и сравнения, когда и так все понятно.

Она кивнула:

- Наверно вы ненавидите меня.

Наверно...

- В том, что произошло, что происходит сейчас лишь часть вашей вины. Кто-то закрутил все так, что вы встретились. Какой черт понес вас в то лето на море?! – резко выкрикнул я.

Она вздрогнула, опустила плечи, сжалась вся как-то. Я испугался, что она заплачет. Мне в тот момент только слез не хватало. Но она не заплакала. Посмотрела на меня горько:

- Если бы вы знали, как часто задавала я себе этот вопрос... Конечно не тогда на юге. После, – она задумчиво усмехнулась, - Мы купались в море в чистой-чистой воде, я видела Ее всю. Всю до пальцев ног. До родинки на щиколотке. Такая прозрачная была вода. Я могла дотронуться до Нее. Я слушала Ее смех. Видела обращенные ко мне глаза. И я была счастлива. Так счастлива, что в какой-то момент подумалось: «Мне сейчас не жалко умереть»... Сегодня я часто это вспоминаю. И, знаете, в той мысли был какой-то толк. Человек, теряющий подобное, ломается легко, словно соломинка.

- А вы жестоки, - заметил я, - вы рассказываете мне о том, как любили мою женщину.

Она приподняла бровь:

- Вы сами вызвались на этот разговор. Нет? Кинули мне перчатку, - она снова легко улыбнулась.

От этой ее порхающей улыбки мне выть хотелось. Я всегда надеялся, что она не такая. Что мои шансы не столь низки, как кажется... Может быть, я рассчитывал увидеть вторую Полину. (Давняя знакомая моей жены, которая бывала в нашем доме довольно часто и, как мне кажется, была тайно влюблена в нее. Впрочем, возможно у меня паранойя... И во взгляде Полины не было ничего такого, что мне чудилось). Но, нет... Женщина, сидевшая передо мной, была амазонкой. Вороненая сталь. Беда моя. Будь мужчиной – говорили ее глаза. Я верил им и старался соответствовать. Улыбка ее сводила с ума, а взгляд обещал падение в пропасть...