А еще у меня ремонт и новая жизнь, в которой я найду себя, в которой нет места безумным страстям и ревущему пламени – лишь ласковые танцующие золотые ангелы.

Я отодвигаю ногой телефон за границу очерченного свечкой круга. Я доедаю яблоко и кидаю огрызок в темный дверной проем. Хочется выпить, выругаться, заорать так, чтобы соседи проснулись. Я беру неровный кусок обоев, огрызок карандаша и начинаю быстро писать. Я пишу: Лейла. До тех пор, пока не гаснет свеча. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла. Лейла.

Лейла. Лейла. Лейла...

Думаете, помогло? Черта с два!

Похожая на кляксу ночь густо падает откуда-то сверху, прижимает меня к полу. Я лежу на спине, руки раскинуты, в лопатку впивается что-то острое, но пошевелиться нет сил – сидит на мне сверху темнота, ладони холодные на плечи мне положила, бедра мои костлявыми коленями сдавила. Я закрываю глаза и стараюсь думать о хорошем. Это всё Юся. Он как-то сказал мне:

- Думай, пожалуйста, о хорошем.

О хорошем... Я плюю на устав новой жизни, основной принцип коего не думать о Ней. Все равно никто не узнает, а с собой я как-нибудь договорюсь. Я представляю, что не ночь навалилась на меня сверху – сидит на мне Лейла, прижимает весом своим к прохладному полу. И так сладостно становится от тяжести Ее, от пальцев нервных тонких в мои плечи впивающихся, от встречных движений бедер Ее. Я чувствую Ее запах, золотистые локоны ложатся мне на лицо, когда Она целует меня. Центр тяжести смещается – Она сбоку, на моей щеке Ее дыхание, Ее рука пробирается сквозь все препоны и преграды и ловит меня... У меня перехватывает дыхание, и сквозь стиснутые зубы прорывается то ли стон, то ли плач.

Я хочу прижаться к Ней так, чтобы почувствовать всю, увидеть Ее на ощупь, нарисовать на вкус... Я шепчу: «Лейла» и боюсь открыть глаза и увидеть темную пустоту.

...

- Юся, приезжай на новоселье! Моя квартира наконец-то готова к приему дорогих гостей!

Юся задумался. У него большая любовь. А в условиях большой любви очень трудно найти время на осмотр чьей-то квартиры. Пусть даже после великого ремонта. Пусть даже квартира принадлежит не абы кому – очень близкому человеку. Большая любовь ревнует ко времени вне нее. Юся осторожно осведомился:

- Ты не обидишься, если я заеду ненадолго? На часок?

Я не обижусь. Я рада за него. Я, правда, рада, что его взгляд на меня из слегка влюбленного превратился в стабильно дружеский. Юся походил по квартире, оценил старинное кресло-качалку, на которое я ухлопала уйму денег, остановился около напольных часов с боем и уставился на стрелки – вляпавшись в большую любовь, начинаешь следить за минутами и везде натыкаешься на циферблаты. - Юсь, ты мне пообещал часок. Еще сорок пять минут. Прости, конечно, но факты говорят сами за себя.

Он еще раз взглянул на часы и кивнул:

- Да-да...

- Ну, расскажи.

Юся смущенно улыбнулся. Ее зовут Марина, она прекрасна, нежна и хладнокровна. Именно так – хладнокровна. Она как вороненая сталь. Опасна и тяжела. Юся поцеловал ее запястье и был счастлив безмерно. Я, шутя, уточнила левое или правое, он серьезно объяснил, что правое.

- Под моими губами бился ее пульс, а у меня кружилась голова. Понимаешь? С ней я чувствую себя мальчишкой. Краснею, как дурак. Боюсь ляпнуть какую-нибудь глупость...

Я слушала его и завидовала до слез. Шутила, стараясь не выдать себя. Юся! Ну почему именно ты?! Не сосед по площадке, не подруга, не симпатичный кареглазый мальчик из группы маркетинга, а ты, мой серьезный, рассудительный, разумный Юся сорвался в эту пропасть? А в том, что уже сорвался, я была уверенна на сто процентов – выдавали его беспорядочные жесты-взмахи и пепел на волосах – он посыпал им голову, заранее предчувствуя-предвкушая разлуку с той, чей пульс собирал своими губами. Юся стоял на пороге жуткого открытия: сколько бы времени он ни провел с ней, его будет ничтожно мало и беспредельно много. Он начал отсчитывать время уже сейчас, еще не осознавая этого. В нем включился невидимый секундомер, и замелькали на слюдистом табло быстрые циферки – пошел отсчет. Не важно пять минут или двадцать лет – все закончится, когда мигнет последний раз и погаснет зеленоватый дисплей. Обнимет ласково серое непрозрачное безвременье, и эти пять минут, двадцать лет или двадцать один день превратятся в один короткий миг твоей жизни, самый важный, который, в общем-то, и есть вся твоя жизнь...

И, несмотря ни на что, я отчаянно завидовала ему – один раз испытанное чувство пьянящего полета заламывало высокие цены, но, Боже, оно стоило того!

И не мог быть на месте Юси красивый мальчик из группы маркетинга – нет в его карих глазах этой решимости: камнем рухнуть, если придется, или взлететь, ломая-выворачивая крылья. Ровная не каменистая дорога приведет кареглазого симпатягу к ажурному замку, в котором играют на флейтах и пьют сладкое вино, поднимая тосты за любовь. И девушки или юноши в его постели будут нежны и терпеливы, заменимы и забываемы... И никогда не скажет он о них: вороненая сталь.

Юсин взгляд в тысячный раз коснулся циферблата напольных часов. Я улыбнулась и похлопала Юсю по руке:

- Иди уже...

Он для приличия помялся полминуты, сказал что-то о хорошем ремонте и, пробормотав смущенное «извини», ушел. Может быть, дежурить под ее окнами в надежде увидеть будто вырезанный из черной бумаги силуэт на фоне ярко-желтого квадрата.

...

Мне не помог ремонт и новая жизнь, кодекс которой я умудрилась нарушить не один раз. Изменились декорации, но здание старого театра, дощатый пол видавшей виды сцены, вытертый бархат портьер и кресла в зрительном зале остались прежними. Я могла бы переехать в другой город, в другую страну, сто раз поменять работу, гражданство, фамилию, выйти замуж или сделать пластику груди – все это ровным счетом никак не отразилось бы на молекулярном составе вдыхаемого мной воздуха. В нем витал запах фальши – ароматы чьих-то духов, цветов, пота, хлопка, льна и шелка, привкус страсти и страха, сквознячок цинизма, сигаретный и сигарный дым, пряные букеты изысканных вин и полынная горечь травяных настоев.

...

Ее голос был в изломах и линиях – японская игрушка-оригами.

...В последний момент, когда в трубке после нескольких длинных гудков раздался щелчок, меня парализовало от ужаса, что Полина обманула – дала первый пришедший на ум номер. Она презирала меня и вполне могла пойти на такое. Но, услышав спокойное «алло», я забыла о Полине.

- Лейла... – сказала я.

Трубка окаменела. Потом я услышала вздох – будто ветер коснулся степного ковыля.

- Это ты, - безучастно сказала Она.

«Ты нужна мне! Я без тебя не умею жить... Я ищу тебя в лицах, руках и звуках. Ведь ты - единственная линия ладоней моих...».

- Да, - ответила я.

- Ты хочешь мне что-то сказать?

«Только то, что я люблю тебя. Все остальное – бред, мираж, бессмыслица...»

- Все что с нами было... Это неправильно. Не так.

Ее голос с хрустом ломается, обозначая еще одним изгибом колючее крыло бумажного птеродактиля. Журавликов такими голосами не создают...

- С нами было? С нами? Детка, что-то было с тобой. Правильно, неправильно... Ты создаешь миры, ты их разрушаешь, мой маленький неопытный демиург. Позвони, когда сотворишь идеальный мир. А до тех пор тренируйся на ком-то другом. На Полине к примеру.

«При чем тут Полина?! Я люблю тебя!!! Ты стихия моя. В имени твоем моя суть».

Она ждет еще минуту, но мне нечего сказать – во мне много слов, но я не вижу нужных. Во мне раздражение, обида, злость – это не те чувства, с которыми признаются в любви. Во мне сарказм и холодная мятная насмешка. Я с силой отбрасываю от себя трубку – боюсь, что скажу что-то ужасное, что оттолкнет Ее от меня навсегда. Закрываю глаза, прижимаю к ушам ладони, стискиваю зубы – всё, я сам по себе существующий вид, отвалите все от меня, оставьте меня в покое!!! Я мысленно прокручиваю наш коротенький диалог: «Позвони, когда сотворишь идеальный мир...».

И тут я нахожу слова. Я хватаю трубку – стучат горошинами гудки, судорожно набираю номер, но Она больше не подходит к телефону. Лейла! Я знаю, что сказать: «Без тебя любой из моих миров никогда не станет идеальным».

Часть 4

Эй, кто-нибудь! Дайте на время пособие для начинающих демиургов! Я творец идеального мира для любимой женщины. Там должны быть апельсиновые деревья, белоснежные песчаные дорожки, алые розы, хрустальные озера. Там должны быть я и Она.

Бред какой-то.

Она не подходит к телефону. Иногда трубку берет Ее муж, иногда сын: «Нет, вы знаете, в данный момент ее нет дома. Передать что-нибудь?».

«Нет, спасибо, я перезвоню».

По номеру телефона я узнала Ее адрес – город (совсем недалеко от моего), улица, дом, квартира. Я могу в любой момент поехать на вокзал, прыгнуть в электричку (отправление каждые сорок минут) и через два часа сидеть на скамейке у Ее подъезда. Или, если хватит решимости, давить на кнопку дверного звонка.

Но в моем кармане нет подходящего стеклянного шара, из тех, что волшебники дарят послушным детям. Потрясешь его – и падает пушистый мягкий снег на маленькую уютную избушку со светящимся оконцем...

...

До Нового года еще полтора месяца, а прилавки магазинов, ларьки и лотки уличных торговцев вовсю пестрят елочными игрушками. У одного такого лотка я остановилась, увидев разного размера и содержания те самые пресловутые стеклянные шарики, которые дарят волшебники послушным детям. Шариками торговала толстая громкоголосая тетка в перевязанном крест-накрест пуховом платке. Тетка зябко переминалась на месте, сторожко цепляла взглядом черных глаз-бусин шедший мимо народ и зычно переговаривалась с сухонькой бабулькой, продающей шерстяные носки: