Я прервал ее, яростно схватив за руку, и грубо развернул к темному объекту, лежавшему на земле рядом с нами, – то был мой собственный гроб, разломанный на куски. Я подтолкнул ее ближе к нему.

«Смотрите! – сказал я леденящим шепотом. – Что это такое? Осмотрите его хорошенько: это гроб из гнилой древесины, гроб для захоронения умерших от холеры! Что гласит эта надпись? Нет, не трудитесь! Здесь стоит имя вашего мужа – он был в нем погребен! Так как же гроб оказался открыт? Где же он?»

Я почувствовал, как она закачалась, – новый подавляющий ужас мгновенно овладел ею, ее ноги подкосились, она осела на пол. Механически и очень слабо повторяла она мои слова:

«Где же он? Где же он?»

«Ах! – и мой голос грянул на весь склеп, не сдерживая более страсти. – Где же он? Несчастный глупец, бедный доверчивый болван, чья предательница-жена разыгрывала куртизанку под крышей его собственного дома, в то время как он любил и слепо ей доверял? Где же он? Здесь, здесь, – и я сжал ее руки и рывком поднял ее на ноги с колен. – Я же обещал вам, что вы увидите меня настоящего! Я поклялся стать вновь молодым для вас! Теперь я сдержу мое слово! Посмотрите на меня, Нина! Посмотрите на меня, дважды обвенчанная мне супруга! Смотрите! Вы разве не узнаете своего мужа?»

И, отбросив свой плащ и шляпу прочь, я предстал перед нею без всяких притворств! Словно какая-то иссушающая болезнь пронеслась по ее телу при моих словах, так что вся ее красота внезапно испарилась. Лицо вытянулось и сморщилось, приняв практически старческий вид, губы посинели, глаза остекленели и округлились, остановившись на мне; ее руки показались тонкими и призрачными, когда она воздела их в безумном умоляющем движении; нечто вроде придушенного хрипа вырвалось из ее горла с судорожным вздохом отвращения, когда она осела на пол, как будто пыталась с ним слиться и таким образом спрятаться от моего пристального взгляда.

«О нет, нет, нет! – взмолилась она с диким выражением лица. – Вы – не Фабио, этого не может быть – он мертв! А вы – вы сумасшедший! Это какая-то ваша жестокая шутка, какой-то фокус, чтобы меня напугать!»

Она замолчала, затаив дыхание, и ее большие напуганные глаза блуждали по моему лицу с недоверчивым и ужасным удивлением. Она сделала попытку подняться из своей скорченной позы, я подошел и помог ей это сделать с церемонной вежливостью. Она неистово затряслась от моего прикосновения и слабо пошатывалась на ногах; она откинула волосы со лба и пристально меня рассматривала испытующим мучительным взглядом: вначале с сомнением, затем с ужасом и наконец – с убежденной и безнадежной уверенностью, поскольку она вдруг закрыла глаза руками, как будто хотела скрыться от какого-то неприятного объекта, и разразилась тихими стонами, похожими на производимые тяжелой физической болью. Я презрительно рассмеялся.

«Что ж, вы наконец узнали меня? – спросил я. – Я и впрямь несколько изменился. Мои волосы были черными прежде, если вы еще помните, а теперь они поседели от ужасов, окружавших ожившего мертвеца, которых вы даже не можете себе вообразить, но которые, – я заговорил медленнее и с большим чувством, – вы, вероятно, вскоре испытаете. И все же, несмотря на это изменение, я полагаю, что вы узнаете меня! Это хорошо. Я рад, что ваша память не оставила вас доселе!»

Она издала тихий звук, похожий на полустон-полувсхлип.

«О нет, нет! – забормотала она вновь бессознательно. – Этого не может быть! Это все обман, какой-то мерзкий заговор – это не может быть правдой! О Небо! Это было бы слишком жестоко, слишком ужасно!»

Я подошел к ней, отнял ее руки от лица и крепко сжал их своими ладонями.

«Послушайте! – сказал я ясным отчетливым тоном. – Я молчал, Бог знает, и очень долго терпел, но теперь я все скажу. Да! Вы думали, что я мертв, и у вас были все причины на это, все доказательства, чтобы увериться в этом. Какой же счастливой моя предполагаемая гибель сделала вас! Какое облегчение вам принесла! Какое серьезное препятствие устранилось с вашего пути! Но меня похоронили заживо!» Она издала слабый крик ужаса и, глядя дикими глазами вокруг себя, сделала попытку высвободиться из моих рук. Я сжал их еще крепче. «Ах, подумайте об этом, моя супруга! Вы, для которой роскошь стала второй натурой, подумайте о моем несчастном теле, лежавшем в беспомощном обмороке, которое убрали и втиснули вон в тот гроб и забили гвоздями наглухо, заперев от солнечного света и воздуха, как они думали, навсегда! Кто бы мог подумать, что жизнь все еще теплилась внутри меня, жизнь, еще достаточно сильная для того, чтобы выломать доски, в которые меня заточили, и раскидать их, как вы сейчас можете видеть!»

Она дрожала и глядела с отвращением на сломанный гроб и снова попыталась высвободиться. Она одарила меня горящим злобой взглядом.

«Пустите! – задыхалась она. – Сумасшедший, обманщик! Пустите!»

Внезапно я выпустил ее и выпрямился, пристально гладя на нее.

«Я не сошел с ума, – сказал я сдержанно, – и вы знаете об этом так же хорошо, как и я. Когда я вырвался из гроба, то оказался в заточении в этом самом склепе – в доме моих благородных предков, где, если верить старым легендам, сами сложенные здесь кости готовы подняться и убежать от вашего присутствия, как от осквернительницы мертвых, чьим кредо была честь».

Ее рыдания постепенно успокоились, и горящий вызовом взгляд остановился на мне.

«Одной длинной, кошмарной ночью, – продолжал я, – я испытывал здесь жуткие страдания. Я мог бы умереть от голода или жажды. Я думал, что никакая агония не могла бы превзойти того, что я пережил! Но я ошибался – впереди меня ждала еще более жестокая пытка. Я отыскал выход наружу и со слезами на глазах возносил благодарности Богу за свое спасение, за свободу и жизнь! О, каким же я был глупцом! Откуда мог я знать, что смерть станет для меня более желанной! Откуда мог я знать, что лучше бы я умер здесь, чем возвратился в такой дом!»

Ее губы двинулись, но она не проронила ни слова, а лишь дрожала, будто от сильного холода. Я приблизился к ней.

«Вероятно, вы не верите в мою историю?»

Она не ответила. Внезапный приступ ярости охватил меня.

«Говорите! – закричал я гневно. – Или, клянусь Богом, я заставлю вас говорить!» И я вытащил кинжал, который принес в кармане жилета: «Говорите же – это будет непросто для вас, которая так любит врать, но на этот раз я получу ответ! Говорите, вы меня узнаете? Верите вы или нет в то, что я на самом деле ваш муж, – ваш воскресший муж, Фабио Романи?»

Она сделала вдох. Вид моей горящей ярости, сверкание обнаженного клинка перед глазами, внезапность моего движения, ужас ее положения – все это заставило ее говорить от страха. Она бросилась к моим ногам в презренной мольбе и наконец обрела дар речи.

«Пощады! Пощады! – кричала она. – О Боже! Вы же не станете меня убивать? Что угодно, что угодно – только не убивайте, я еще слишком молода, чтобы умереть! Да, да! Я знаю, что вы Фабио, мой муж Фабио, которого я считала мертвым, о Фабио! – и она судорожно всхлипнула. – Сегодня вы сказали, что любите меня, когда женились на мне! Зачем же вы на мне женились? Я ведь уже была вашей женой, почему? О, ужас, кошмар! Я вижу, теперь я все понимаю! Но не убивайте меня, Фабио, я так боюсь смерти!»

И она опустила лицо мне в ноги и там разрыдалась. Успокоившись так же быстро, как до этого разъярился, я убрал кинжал. Мой голос понизился, и я заговорил с насмешливым почтением.

«Прошу вас, не волнуйтесь, – сказал я прохладным тоном. – Я вовсе не собираюсь вас убивать! Я не какой-то пошлый убийца, идущий на поводу у своих низменных инстинктов. Вы забыли, что у неаполитанца горячая кровь, но в то же время он обладает особым изяществом в вопросах мести. Я привел вас сюда, чтобы объявить о своем существовании и предъявить вам доказательства этого факта. Встаньте, я прошу вас, у нас полно времени на разговоры; немного терпения, и я вам все объясню, встаньте!»

Она подчинилась, нехотя поднявшись с пола с длинным дрожащим вздохом. Когда она выпрямилась, я презрительно засмеялся.

«Что? Неужели у вас не найдется ни одного нежного слова для меня? Ни одного поцелуя, улыбки, хотя бы приветствия? Вы сказали, что узнали меня – ну! Вы разве не рады видеть своего мужа? Вы, кто была такой безутешной вдовой?»

Странная дрожь пробежала по ее лицу, она крепко сжала руки, но ничего не сказала.

«Слушайте! – говорил я. – Мне есть еще, что сказать вам. Когда я вырвался из объятий смерти, когда пришел домой, то нашел свое место уже занятым. Я прибыл как раз вовремя, чтобы стать свидетелем крайне любопытной пасторальной пьесы. Сценой для нее послужила старая аллея, а актерами были вы, моя жена, и Гуидо, мой друг!»

Она подняла голову и испустила тихий напуганный возглас. Я сделал пару шагов навстречу к ней и заговорил быстрее.

«Слышите? Светила луна, и соловьи заливались, да – сценические эффекты были великолепны! Я следил за развитием комедии, вы можете вообразить, с какими эмоциями. И я узнал много нового о себе. Мне стало известно, что для леди с таким большим сердцем и нежными чувствами, как ваши, одного мужа было недостаточно, – здесь я положил руку на ее плечо и прямо посмотрел ей в глаза, в то время как ее взгляд, полный ужаса, бессильно уставился на меня, – и что уже через три месяца после нашей свадьбы, вы нашли себе другого. Нет, вам нет никаких оправданий! Гуидо Феррари был вам мужем во всем, кроме фамилии. Я взял ситуацию в свои руки и предпринял чрезвычайные меры. Око за око, комедия за комедию! Остальное – вы знаете. В роли графа Олива вы не можете отрицать, что я был великолепен! Во второй раз я стал за вами ухаживать, но не так хорошо, как вы сами ухаживали за мной! Во второй раз я на вас женился! Кто же теперь станет отрицать, что вы поистине принадлежите мне и телом, и душой, пока смерть не разлучит нас?»