– Уснул и не проснулся. Ничего не болело… ни-че-го. Врачи сказали – остановка сердца. Почему – неизвестно.

Иван молчал. С первых минут в квартире, в которой он три недели назад встречался со Стасом, с первых мгновений встречи с Мариной, которую он и помнил, и словно бы видел впервые, он как будто вошёл в туман. Ему плохо верилось в то, что она говорила. Он не мог поймать ни одной мысли. Хотя все окна были открыты, дышалось тяжело, и он поминутно оттягивал ворот рубашки.

Марина говорила долго и монотонно. Он едва различал слова. В голове вертелось – как? Как такое может быть?! В разговоре Стас сказал, что с детства был уверен, что умрёт рано, умрёт молодым… Он спал со всеми девчонками, которые липли к нему, он был уверен, что рано умрёт и поэтому ни одной не отказывал… Он говорил, что успокоится, когда переживёт сорокалетний рубеж… Успокоился!

– Сколько лет ему было? – невпопад спросил он.

Марина осеклась. Посмотрела невидящими глазами:

– Сорок через месяц… было бы.

«Сорок лет! Так мало! Возраст, который он боялся не перешагнуть… Откуда? Откуда у него было такое предчувствие?..»

– Не знаю. – Марина пожала плечами. Он подумал вслух? – Он мне тоже это говорил, давно уже, правда. У меня подруга была, училась на фотографа… Мы с ней как-то дурачились, нащёлкали откровенных фотографий… Стас эти фотки нашёл. Он, конечно, не поверил… А потом сказал, что мне, мол, жить на свете не так уж долго… не стану укорачивать дни ещё больше ревностью и недоверием… Я удивилась, помню, почему… он думает так. А он говорит: умру молодым… А фотографии давай, сказал, забудем… И действительно – забыл.

– Откуда… откуда такая уверенность? – повторил Иван.

Марина достала из шкафа пепельницу. Щёлкнула зажигалкой. Прикурила сигарету – и бросила её в мойку.

– Он очень одарённый был. Талантливый. Просто очень талантливый… Была в нём какая-то чувствительность… тонкость восприятия… Может быть, от этого?..

Она встала и, обойдя ноги Ивана, вышла из комнаты. Он смотрел на лёгкий дымок, поднимающийся из раковины, и никак не мог сообразить, о чём ещё её спросить.

Марина принесла и поставила перед ним большую фотографию, перевязанную наискосок чёрной лентой. С фотографии на Ивана смотрел Стас, каким он его запомнил, – та же открытая улыбка, выражение глаз. Его мозг не хотел принимать, что Стаса, вот этого самого Стаса, с которым он разговаривал всего лишь три недели назад, больше нет… что он ушёл из жизни вдруг, внезапно, по необъяснимым причинам.

Поговорили о похоронах, Марина посетовала, что кладбище разрослось, место под могилу смогли получить только в самом конце от центральных ворот – далеко будет ходить…

– Не представляю, просто не представляю, как я буду жить без него… – Марина закусила губу. Потом выпрямилась.

Снова заговорила про похороны: пришло такое огромное количество людей, цветы, венки, все плакали…

– Его так любили все, – говорила, всхлипывая Марина. Утирала глаза носовым платком, он был мокрый, скомканный. – Такие слова говорили! И про то, что он пел для них, тоже говорили, он пел для своих пациентов… И я… как я любила его! С первого взгляда… Я поверить не могу… Просто не могу поверить… Захожу в квартиру и не понимаю, что мне здесь делать, без него?.. Всё опустело… Весь мир…

«Она, должно быть, помнит меня… просто помнит, – догадался Иван. – Но каким-то образом забыла, что ушла к Стасу от меня… наверное, я был не слишком значимый персонаж в её жизни…»

– А ты ведь женат? – Марина высморкалась. – Стас говорил, что ты приезжал…

– Женат… – Иван сжал губы. Его собственная жизнь, побледневшая было перед лицом чужого горя, немедленно явилась перед его глазами во всей драматичности.

– Женат, – повторил он.

Вздохнул и продолжил:

– Но, видимо, скоро буду свободен…

– Что случилось? Ты её не любишь больше? Или она тебя?

В голосе Марины прозвучала тревога. Он поднял глаза: её лицо с едва заметными влажными полосками выражало внимание и неподдельное сочувствие.

– Боюсь, что она меня… – выдавил Иван.

– Давай рассказывай! – потребовала Марина.

Он сам не понял, как это случилось: он рассказал Марине всё без утайки, умолчав только о своём бесплодии. Слишком тяжело было на душе у обоих, слишком придавлен был Иван известием о смерти Стаса. Марина слушала внимательно, лишь изредка задавала вопросы.

Когда он замолчал, она спросила:

– А ты действительно готов растить чужого ребёнка? Ты уверен, что никогда-никогда не взбрыкнёшь, не взбеленишься ревностью к прошлому?..

Готов ли он?.. Ивану не надо было думать об этом. Он не просто знал ответ – он его чувствовал внутри себя.

– Она моя женщина, – с трудом подбирая слова, проговорил он. – Не в том смысле, что я считаю, что она мне принадлежит… Нет! Она моя в том смысле, что… её любовь… да нет, даже просто её присутствие… даёт мне ощущение смысла… и делает меня счастливым.

Марина грустно улыбнулась:

– Вот и Стас так говорил… Если чувствуешь, что человек твой, – держи его крепко…

Иван вскинул глаза. Он тоже вспомнил. Именно это говорил Стас, когда объяснял, почему он решил забыть про откровенные фотографии Марины.

– Он тебя очень любил, – проговорил он. – Когда мы с ним тут сидели… Он говорил о тебе… что ты – его женщина.

Марина заплакала. Он подвинул стул, сел и обнял её за плечи. Она уткнулась ему в плечо и плакала, плакала, плакала… А он гладил её по голове, как маленькую, и чувствовал пустоту, которая разрасталась в её мире. «У неё двое детей, – подумал, успокаивая себя. – Она думает, как тяжело ей будет с ними, но это её спасательный круг… Что будет со мной, когда Наталья уйдёт?»

Его утрата была несопоставима с утратой Марины, но ощущал он её так же: как потерю смысла собственной жизни. В эти минуты Иван был искренне уверен, что теряет Наталью навсегда.

Марина затихла. Выпрямилась. Отстранилась. Вытерла слёзы, звучно высморкалась.

Сказала насморочным голосом:

– Пересядь, где сидел.

Иван, смущённый её тоном, немедленно передвинул свой стул на прежнее место.

Марина убирала со стола посуду. Она молчала, и Иван не знал, что и думать. Он сделал что-то не то? Ей стало неприятно, что он обнял её?.. Он пытался понять по лицу Марины, о чём она думает, но у неё вдруг стал такой серьёзный и сосредоточенный вид, что он совсем потерялся.

– Знаешь, что я думаю, – неожиданно сказала Марина – голос у неё стал спокойный и рассудительный. – Я думаю, что у твоей жены всё плохо с любовником.

– Почему?! – вырвалось у Ивана. Мгновенно, за одну секунду в нём вспыхнула и затеплилась надежда.

– Всё плохо, – повторила Марина. – Я думаю даже, что они расстались, и… и она хочет остаться с тобой…

Иван, вытянувшись в струнку, слушал. Он весь был – внимание.

– Потому что если б она не хотела быть с тобой, она нашла бы способ уехать от тебя…

– Ты уверена? – Иван впился глазами в её лицо.

Марина кивнула:

– Абсолютно. Поверь мне, так и есть. Твоя жена – решительная женщина. Она не осталась бы рядом с тобой, если б у неё было всё хорошо с любовником… Но даже если б с отцом ребёнка они расстались, а с тобой она тоже не хотела оставаться, – она тоже бы съехала… Но она тянет. Медлит, потому что не может решиться.

– Почему же она тогда не даст мне это как-нибудь понять? – воскликнул Иван. Мысли в его голове шли неостановимым ледоходом. Он хотел, больше всего в эти минуты он хотел верить, что догадки Марины – правда. Но как же он боялся обмануться!..

– Но она же не знает, что тебе известно про ребёнка и ты готов принять эту ситуацию. – Марина подняла брови. Лицо её разгладилось, глаза ожили. – Что, по-твоему, она должна думать? Что с чужим ребёнком она тебе, конечно, не нужна. Что ты оскорблён в лучших чувствах и нет ни малейшей надежды на прощение. Она не говорит – а что тут скажешь? И не съезжает, потому что не может решиться порвать с тобой. Вот и весь расклад, – закончила она. – Я, конечно, могу ошибаться, но мне почему-то кажется, что я права. Мы, женщины, живём любовью и, если любим, решения принимаем быстро… Люби она другого – её бы у тебя уже не было.

У Ивана вспотели руки. Мысли метались в голове безумным пламенем, он не мог ни одну додумать, ни за одну ухватиться. Как хотелось верить в то, что говорила Марина! Как страшно было в это поверить!

Марина смотрела на него и улыбалась.

– Поговори с ней. – Она подтолкнула его голосом. – Вызови на разговор.

– Как? – простонал Иван. – Что я скажу – что я опять лазал по её вещам?! И знаю про ребёнка?

– Скажи, что любишь её и хочешь быть с ней. А после говори только правду. Иди, Иван. – Марина поднялась. – Иди…

В дверях она обняла его. Прижалась.

– Спасибо… Всё-таки не зря мы с тобой встречались когда-то. – Он не видел её лица, но по голосу понял, что она улыбается. – Вот ты пришёл – и мне полегче стало…

– Пожелай мне удачи, – попросил Иван. От волнения он переминался с ноги на ногу.

Марина подняла лицо:

– Она поймёт. Вот увидишь… Поймёт!

«…Мы все когда-то умрём. За суетой дней забываешь о том, что жизнь идёт и что ни одна из прожитых минут не повторится. Не только конечность – непредсказуемость жизни, её спонтанность и нелогичность, её коварство и мастерское умение создавать и разрушать за доли секунды – вот что сводит на нет все претензии… И только любовь имеет смысл в мире случайностей и стечений обстоятельств, только любовь даёт опору в этом зыбком мире… Но понимаешь это почему-то только тогда, когда приходит отчаяние, только в минуты потрясений…»

Всё это крутилось в голове Ивана, пока он добирался до дома. Внутри него всё бежало, торопилось, теперь он досадовал, что оставил машину в гараже. Трясясь в автобусе, он думал о Толике Евсеенко и о Стасе. Думал о словах Марины. Но больше всего он думал о том, что ответит ему Наталья.

Ему казалось, транспорт ползёт как старая черепаха. Лица людей сливались, расплывались. Голоса звучали отдалённым эхом. Иван дрожал от напряжения.