Елена Настова - В объятьях богини раздора

«Всё дело в том, – думала она после, – что у него было слишком маленькое тело. Маленькие руки и ноги в смешных ботинках, один из которых слетел во время падения, открыв грязную детскую ступню». Да, всё дело в этом: ей показалось, что это – ребёнок.

Она вышла из автобуса. Огляделась. Отметила, что отсюда рукой подать до реки. Когда она собиралась сказать Ивану, как это здорово, что они выбрались за город, раздался крик и одновременно какой-то звук. Звук оборвался – крак! Будто пластмасса треснула.

Они обернулись и увидели… В тот же миг Наталья бросилась туда…

Какой её запомнила эта женщина, Крис? Вот Крис видит маленького неподвижного человека (скорее всего, ей представилось то же, что и Наталье, – ребёнок). Женщина в сарафане, из-под которого ползут бретельки купальника, стоит на коленях, и, наверное, её лицо при этом безобразно кривится…

Позднее Наталья много думала об этих минутах; тогда Крис смотрела на неё через стекло, а Наталья не чувствовала её взгляда. В этих минутах что-то было – своеобразное величие, быть может? Когда судьба делает паузу, раздумывая, повернуть людей друг к другу затылками или всё же столкнуть лбами? Где-то, в каких-то неведомых горних сферах, качалась-покачивалась Натальина жизнь на единственных точных весах, и стрелка колебалась между «изменить» и «оставить всё как есть»…

Да, в этом есть что-то удивительное и ужасное одновременно – когда движение одной жизни становится для другой тем же, чем шар для кеглей в боулинге. Шар летит по собственной траектории, но кегли от его движения падают, сыплются, сбивая друг друга…

Если бы они не стали свидетелями несчастья, этот день был бы другим. Он запомнился бы им безмятежной радостью дня вдвоём, первого – после месяца встреч почти на бегу.

Утром она проснулась, проверила список продуктов, которые нужно купить по дороге. Вещи для пикника стояли в прихожей. Наталья натянула на себя трусики от купальника и несколько раз повернулась перед зеркалом. Подумала: «Тридцать три, и прекрасное тело, лёгкое, сильное. Крепкая грудь нерожавшей женщины…» В этом месте, правда, свет наступившего дня померк в Наталье, будто выключателем щёлкнули. Она ещё покрутилась в прихожей, потом стянула белье и пробежала к Ивану. Хотелось чувствовать себя желанной, и она надеялась, что желание мужа вернёт ей светлое настроение пробуждения.

Спустя пару часов они стояли у лотка с мороженым. Наталья взяла полотенца, Иван держал пакеты с едой, и, пока ждали автобуса, он то и дело, словно бы невзначай, касался её то плечом, то рукой, а один раз, сделав вид, что сдувает пылинку с её волос, на секунду прижал к себе. На секунду, но ещё раньше к ней вернулось ощущение, что мир устроен добротно и правильно. Они купили эскимо, перекинулись парой слов, пока ели. Наталья пошутила, вспомнив любимую поговорку Ивана-студента: мы не ищем лёгких путей, и если заниматься любовью, то – в гамаке… Иван посмеялся: а вот как раз в гамаке – ни разу, за десять-то лет…

Они приехали на стоянку пригородных автобусов. Место для пикника было выбрано заранее – берег небольшой речки за городом, недалеко от конечной остановки. Иван в детстве ездил сюда с матерью и хорошо знал местность. За столько лет берег превратился в культурный пляж, навезли чистого песка, оборудовали спасательную станцию и прокатный пункт, где можно взять лодку, шезлонги и большой пляжный зонт. Но Иван с Натальей предпочитали проходить мимо благ цивилизации. Они углублялись в кусты, шли небольшим леском и через полчаса выходили на тихую поляну. Эту поляну они открыли несколько лет назад, когда пригородный пляж стал пользоваться популярностью.

Они стояли в центре, ждали автобуса и всё ещё были под впечатлением от утреннего секса. Всё в этом дне – яркий свет, люди, на которых была лёгкая одежда, открывающая много тела, сочная листва деревьев – казалось ей наполненным их любовью друг к другу. Наталья попыталась представить, что было бы, будь её мужем кто-то другой, не Иван, или как она чувствовала бы себя, будь у неё любовник. Радовалась бы она сексу с ним так же, как близостью с Иваном, или испытывала вину за измены? Она сказала ему об этом, и он ответил, что почувствовал бы чужого и тогда убил бы её. «А если бы у тебя появилась любовница?» – поинтересовалась она. От изумления у него чуть приподнялась бровь: «У меня?..» Они взглянули друг на друга и рассмеялись.

Потом они сидели, плотно прижатые друг к другу узким сиденьем. Иван заговорил о станках. Он преподавал в технологическом университете и Русско-немецком учебном центре теорию и практику обработки металлов, заведовал технической частью разработок и любил поговорить о работе.

Вышли на конечной остановке. Пропустили автобус, который двинулся на стоянку. Вот эти минуты она и назвала после точкой отсчёта vita nova. Это было начало и одновременно конец. Целый кусок её жизни, большой и важный этап отсчитывал финальные минуты. Если бы Наталья знала это, она подвела бы итог своему браку. Десять лет их совместной жизни прошли в любви и заботе друг о друге. Была соперница, которая занимала много времени ее мужчины, но это была лучшая из соперниц – работа. Наталью это устраивало, потому что «соперница» позволяла ей заниматься малооплачиваемой (зато и необременительной) деятельностью и иметь достаточно времени, чтобы вести домашнее хозяйство. Такой распорядок не давал им привыкнуть друг к другу, и их сексуальная жизнь оставалась яркой и волнующей, а то немногое время, которое они проводили вместе, наполнялось особым смыслом.

Они жили в трёхкомнатной квартире, доставшейся Ивану от матери, в благоустроенном районе; одну комнату целиком занимал кабинет и библиотека. Жили спокойно: продвижение Ивана по службе, редкие вечеринки с друзьями, предсказуемый бюджет и запланированный отдых. И хотя у Натальи было о чём сожалеть и о чём мечтать, ее сожаления были добротно упакованы в материальное благополучие.

Мечта обывателя – так определяла свои будни Наталья. Иногда в эти слова она вкладывала удовлетворение, нередко – горечь, но чаще всего – мягкую иронию.

Что же делал Иван, когда Наталья стояла на коленях перед сбитым человеком?

Иван после рассказывал, что в первую секунду, когда он увидел лежащего на асфальте мальчика (он тоже думал, что это мальчик) и то, как Наталья бросилась к нему и кинула свои руки в кровь и грязь, его затошнило. Он ничего не мог поделать – его выворачивало наизнанку. После, вытерев лицо полотенцем из брошенной Натальей сумки, Иван прошёл метры, отделявшие его от места происшествия. Он услышал, как Наталья сказала:

– Это не ребёнок!

Ивана поразило, что в голосе жены звучит облегчение.

Наталья перевернула жертву на спину, и стало понятно, что это взрослый человек. На вид пострадавшему было лет пятьдесят или чуть больше. Он был карликом. Джинсы и рубашка с рукавами скрывали повреждения тела, но кровь, текшая из разбитого виска, не оставляла сомнений, что мужчина мёртв; крови было много. Она уже загустела, а Наталья всё сидела на асфальте и, щурясь, смотрела в сторону. Рядом с ней, свесив руки по сторонам тела, стоял водитель «Лендровера».

Вокруг вмиг образовалась толпа, и сразу стало шумно. Люди ахали, причитали, кто-то заплакал, кто-то набросился на водителя. Но нашлись те, кто решительно заступился. Они видели, как карлик бродил за остановкой и вдруг прыгнул под колёса машины… Иван поднял Наталью и повёл к обочине.

Вот тут-то наверняка Крис их и увидела. Возможно, Ивана она увидела раньше, но не связывала с Натальей. А тут ей ударили по глазам его руки, бережно поддерживающие жену, выражение тревоги на лице… И Крис не стала выходить из машины.

Они сидели на траве; солнце палило нещадно, и струйки пота стекали у Натальи по спине между лопаток, она жалела, что надела купальник, а не бельё. Дома думалось, что на берегу они сразу разденутся, не хотелось терять время на переодевания, а теперь было душно, противно.

Иван сходил к толпе. Когда он вернулся, лицо его блестело, по майке расплывались влажные пятна.

– Он был местной достопримечательностью, – сказал Иван, – мало того что карлик, так ещё блаженный. Жил в кочегарке, работал кочегаром. Безобидный дурачок. Его любили.

– Какой ужас, – тусклым голосом отозвалась Наталья. – Он что, хотел покончить с собой?

– Нет, вряд ли, – ответил Иван, – скорее, он сам не знал, чего хотел…

И вот так они сидели, хотя можно было уйти. Зачем они сидели? Ведь, строго говоря, они не были свидетелями, а в толпе имелись те, кто видел, как случилось происшествие. Наталья и сама не знала, зачем сидит, чего или кого ждёт. В тот первый миг, когда ей показалось, что сбит ребёнок, её охватило пронзительное, давно и надёжно упрятанное в глубинах памяти чувство личной трагедии, и теперь у неё не было сил, чтобы покинуть это место… Иван присел рядом.

А Крис тем временем смотрела на них через тонированное стекло.

Примчались машины «Скорой помощи» и дорожной полиции. Территорию оцепили, людей отогнали на обочины. Начались замеры, замелькали фотовспышки. Мужчина в форме закричал в рупор, чтобы свидетели происшествия остались, остальные разошлись и не мешали работать. Но никто не ушёл. Люди тянули шеи, чтобы рассмотреть, как на деле выглядит работа следователей ДТП. В воздухе висело возбуждение.

Кто-то подошёл к ним. Иван показал свое удостоверение заведующего кафедрой, которое всегда носил с собой. Их имена и адрес записали. Ивана пригласили прийти в такой-то день по такому-то адресу для дачи показаний; Наталью почему-то не пригласили. И опять никто из них – ни Иван, ни Наталья – не удивился просьбе, не отказался, не объяснил, что они-то как раз и не видели происшествия, а только лишь его последствия.