— Правда? И это считалось недостаточно хорошим результатом? — выдыхает она. — Это лучше, чем у меня.

— Нет, потому как отец был лучшим выпускником в своем классе, — объясняю я. — Его никогда ничего не устраивало. Единственные комплименты, которые я когда-либо слышал от него, и то были адресованы Тайлеру, — я качаю головой в замешательстве. — Когда он стал капитаном футбольной команды, это был момент отцовской гордости. Ты бы решила, что он выиграл Нобелевскую премию или что-то в этом роде.

— У него, очевидно, по отношению к тебе были более завышенные ожидания, — предполагает Мэнди, пытаясь помочь мне легче воспринимать прошлое.

— Он рассчитывал, что я буду таким же, как он, но я не стал, — объясняю я, все еще испытывая разочарование в глубине души. — У нас много общего с папой. Он всегда уважал людей.

— Честно говоря, отец никогда не понимал, как Виктор мог быть его сыном, — признается Мэнди. — Он считал твоего деда таким хорошим человеком.

— Папа тоже был трудоголиком, но да, он никогда не показывал свое раздражение, и я помню всего лишь один раз, когда он кричал и ругался.

Я вспоминаю, как был потрясен этим в тот вечер, когда услышал, как он кричал на отца. Я сразу понял, что случилось что-то очень плохое.

— Это было, когда он узнал, что Виктор сотворил с нами? — спрашивает она, и ее глаза грустны.

— Точно, — я наклоняюсь и целую ее. — Это единственный раз, когда я видел, как отец потерял дар речи. У него не было никакого рационального объяснения тому, почему он сделал это с твоей семьей.

Я не могу себе представить, как ужасно чувствовал себя папа, когда понял, что его сын сотворил с семьей его лучшего друга.

— Папа так никогда и не простил его.

— Твой отец был не так уж и плох, ведь ты мог отправиться в любое путешествие, — говорит Мэнди, меняя тему на что-то менее чувствительное. — Большинство людей не имеют возможность путешествовать по всему миру, подобно тебе.

В ее голосе слышатся ревнивые нотки.

— Это правда. Когда мы окончили школу, он стал брать нас с собой в деловые поездки, — признаюсь я, вспоминая все те места, которые мы посетили. — Хотя это было не потому, что он этого хотел.

— Это была идея твоей матери? — спрашивает она с усмешкой.

— Да, он проводил так много времени в разъездах, поэтому она потребовала, чтобы он брал нас всякий раз, когда это только было возможно. Он ходил на встречи, а мы отправлялись с матерью за покупками или типа того.

— Так вот почему ты не любишь шопинг, — она попадает в самую точку.

— Да, мы всегда должны были носить за ней сумки. Ну, это было весело. Я действительно возненавидел Париж … и Милан.

Я думаю о том, как нам приходилось бороться со всеми ее сумками после этих двух веселых шопингов. Милан был хуже всего.

— Я совершенно спокойно выбираю себе одежду в интернете, — говорит она, широко улыбаясь, только что выбрав с десяток нарядов за считанные минуты.

— Будем надеяться, что они подойдут, — шучу я, и в ее глазах промелькивает беспокойство. — Не волнуйся, на тебя все сядет идеально.

Я опускаю взгляд на ее ноги, представляя себе, как бы они смотрелись в коротких летних платьях, которые она добавила в свою корзину.

— О чем ты думаешь? — бормочет она, посылая мне сексуальный взгляд.

— Размышляю над тем, установил отец камеры на этом самолете или нет.

Я предпочел бы не иметь полную запись этого полета.



Мэнди


Хотя прошло меньше двадцати четырех часов с нашего последнего наслаждения друг другом, но я могу сказать, что Трей испытывает то же желание, что и я, и от которого я никак не могу избавиться с тех пор, как мы взлетели. Не уверена, что оно вызвано полетом, но я так возбуждена сейчас. Может быть, это связано с отсутствие здесь внешних отвлекающих факторов. Его внимание на сто процентов приковано ко мне, и сейчас я сосредоточена только на одной вещи.

— Где камеры могут быть установлены? — спрашиваю я, полагая, что мы должны все же найти безопасное место. — Пока официально я не является членом Клуба высокой мили.

— Камеры всегда скрыты от пассажиров, чтобы они не смогли к ним подступиться, — отвечает Трей, поднимаясь со своего места. — Я скоро вернусь.

Он подходит к двери пилота, стучится и входит. Я чувствую, как мое волнение растет с каждой минутой. Я закрываю глаза и скольжу рукой по гладкой, мягкой коже кресел. Я никогда не сидела в таком мягком, комфортном кресле, поэтому мне трудно поверить, что мы находимся в самолете. Я даже не могу представить себе, сколько этот самолет стоит.

— Все чисто, — говорит Трей, удивляя меня тем самым. — Иди сюда.

Он протягивает мне руку и ведет в хвост самолета.

Мы останавливаемся около двойных сидений, которые раскладываются вниз при помощи пары нажатий на экран его iPhone. От следующего нажатия, шторки на окнах закрываются.

— Ого, немного темновато.

Он смеется, прежде чем нажать снова, и на это раз, чтобы включить внешнее освещение.

— Ты сделал все это со своего iPhone? — спрашиваю я, пребывая в изумлении.

— Да, я только что получил логин и пароль от капитана. Программа показывает мне все электронные системы на борту и позволяет контролировать их. Управление также включает в себя кнопку, способную отключить камеры безопасности, — говорит он, подмигивая мне.

— Это так круто!

Мой мозг на время отключается, но как только Трей придвигается ко мне, это навязчивое желание внутри меня быстро возвращается.

— Иди сюда, секси, — говорит он, и в его глазах зажигается огонек похоти.

Как только его губы касаются моих, я сразу же ощущаю прилив энергии внутри себя. Это именно то чувство, которое я нахожу поистине удивительным. Я могу понять наличие такой реакции на наш первый поцелуй, но это, кажется, происходит почти каждый раз, как только он целует меня. Это заставляет меня задаться вопросом, почему я никогда не испытывала ничего подобного с другими моими парнями. Даже мой самый первый поцелуй меркнет в сравнении с этим, а ведь мне по-настоящему нравился тот парень. Между нами существует что-то, что нельзя назвать нормальным, по крайней мере, нормальным для меня.

— Что ты чувствуешь, когда мы целуемся? — спрашиваю я его, затаив при этом дыхание, когда наш поцелуй разрывается.

— Целовать тебя — это абсолютное удовольствие, — отвечает он, сверкая глазами. — И заниматься с тобой любовью – это почти божественный ритуал. Это не опишешь словами.

Я оборачиваю руки вокруг его шеи и целую. Он направляет меня на откинутое сиденье и широко расставляет мои ноги, пока наши губы и языки продолжают свое страстное танго. Я могла бы целовать этого мужчину в течение всего полета…. Возможно, и всю оставшуюся жизнь.

Я чувствую, как его руки скользят под мое платье, и он начинает стягивать с меня трусики вниз по бедрам. Моя немедленная реакция — схватить пряжку его ремня и расстегнуть ее.

— Просто расслабься хоть на миг, — шепчет он, снимая мои сандалии и стягивая мои трусики до конца.

Я ложусь на спину и закрываю глаза, и тут же чувствую, как его губы, дразня, начинают прокладывать дорожку из поцелуев по моим ногам. Сначала он целует левую, затем правую ногу, а потом мучительно медленно прогладывает путь по внутренней стороне моих бедер. Потом он немного задерживается между ними, нежно целуя и покусывая мою чувствительную плоть, дразня меня так, что я буквально схожу с ума. В отчаянии я хватаю его за волосы и притягиваю к себе.

— Ммм… мне нравится, что ты такая нетерпеливая, — дразнит он меня. — Это говорит мне о том, что я делаю все правильно.

Он ухмыляется и возвращается к тому, что делал прежде.

Я чувствую его дыхание на своей коже, и мое тело с нетерпением жаждет его. Внутри меня нарастает тревожащее напряжение и что-то настолько мощное, ощущающееся так, словно часть меня потерялась, и во мне образовалась болезненная пустота, которую необходимо заполнить, и как можно скорее. Мое дыхание прерывается, как только его горячий язык соприкасается с моей чувствительной плотью. Снова во мне появляется то ощущение, которое сразу же вытесняет нарастающее напряжение. Я почти испытываю оргазм, когда его губы накрывают мою плоть, его кружащийся язык неожиданно формирует во мне почти идеальное состояния блаженства.

— О, черт, это потрясающе.

Я снова хватаю его за волосы, выгибая при этом спину в попытке немного отстраниться. Однако чем больше я извиваюсь, тем большей интенсивностью он одаряет меня, словно испытывает мои пределы, чтобы увидеть, сколько же я смогу выдержать, прежде чем буду просить о пощаде. Я не из тех, кто молит о пощаде. Мой мозг с каждым мгновением все дальше и дальше дрейфует в состояние глубокого экстаза.

Трей немного меняет свое положение, и я вдруг понимаю, что он пытается заставить меня освободиться. Дрожь пробегает по моему телу, хотя я отчаянно борюсь, чтобы сохранить над собой контроль. Тот факт, что перестаю контролировать себя, кажется, поощряет его к большему. Он, видимо, не собирается уняться до тех пор, пока не отправит меня через край. Знакомое чувство проносится сквозь меня, и я хочу посмотреть, как долго я смогу растянуть это мгновение. Как только эта мысль обретает очертания в моей голове, я тут же прихожу к поразительному открытию, что я просто больше не могу этого вынести. Я сжимаю его голову своими бедрами, толкаюсь обеими руками и прижимаю обе ладони к его лбу.

— Боже Мой! Ты пытаешься убить меня?

— Мне очень нравится, — говорит он прерывающимся голосом, глядя на меня с хитрющей улыбкой, которая расплывается на его лице.