Ивани Ребейру - Секрет тропиканки

Потом проводили в свадебное путешествие Каролу и Зе Луиса. Эта парочка отправлялась в Европу. Карола давно мечтала о Париже, и Зе Луис сделал ей такой свадебный подарок.

— Может, встретимся в Париже, сестричка? — спросила накануне Карола Андреа.

Андреа вопросительно взглянула на мужа, и тот ответил:

— Не сейчас. Мы с Андреа хотим насладиться обществом друг друга.

И Андреа, тихонько вздохнув, кивнула. Она уже поняла, что ее супруг накопил за жизнь не запас любви, а одну только скаредность. И Парижа ей не видать ни за что!

О том, что Зе Луис женился и уехал в Европу, Сесар узнал из светской хроники. О хронике позаботилась Жужу — все должны были знать об удачном замужестве ее дочерей.

Сесар опустил газету. Он сидел за своим утренним кофе. День обещал быть жарким, пустым и бесконечным.

Теперь мальчик не вернется уже к нему никогда. У него есть жена, своя жизнь, о которой он даже не посчитал нужным сообщить брату. Он просто вычеркнул Сесара из своей жизни. Вычеркнул навсегда. Жизнь вообще шла мимо Сесара, а он стоял на обочине, глотая пыль, которую оставляли ему торопящиеся на праздник.

Каждодневный праздник, похоже, устроила из своей жизни и Ракел. Сесар ее ненавидел. На похоронах Виржилиу собралась вся семья. Любопытное было зрелище. Ракел с Маркусом порознь, но Ракел хотела стоять с ним под руку, очевидно желая подчеркнуть какие-то свои особые на него права. Однако Маркус так на нее цыкнул, что она угомонилась. Тем более что все вокруг смотрели на нее недоброжелательно и неодобрительно. Маркус, видно, хотел стоять возле Рут и торопливо подошел к ней, что-то долго и горячо ей говорил, но она ему не отвечала, смотрела в землю, а потом, подняв глаза, сказала одну-единственную фразу, от которой Маркус застыл с полуоткрытым ртом. Что она сказала? Неведомо. Так они и простояли всю мессу рядом, но не вместе. И Ракел посматривала на них с явным чувством удовлетворения.

Сесару не было жаль Рут, не было жаль и Маркуса. У них была своя жизнь, с которой они должны были сами разбираться. Но он лишний раз видел дьявольскую ухмылку Ракел и не сомневался, что с такой же ухмылкой она капала своим гадючьим ядом, отравляя душу Зе Луиса.

Жара накапливалась, где-то надсадно жужжала муха. Вот такой же жужжащей, не дающей покоя мухой была в жизни Сесара Ракел.

Сесар встал, отыскал жужжащую на стекле муху и придавил ее.

В жаркой мертвой тишине он долго еще сидел словно бы в полузабытьи, потом встал, надел белоснежный выходной костюм и направился к двери.

Сегодня на пригородном ипподроме скачки. Ракел там будет непременно. Сегодня они увидятся.

Машину Сесар остановил в тени неподалеку от дома Виржилиу. Ракел по-прежнему жила там, единственная теперь его хозяйка, потому что, кажется, и Арлет уже покинула его.

Воспоминание об Арлет было неприятно Сесару. Он искренне привязался к этой девушке, искренне надеялся и на ее привязанность. Подумав об Арлет, он понял, что рана эта еще не затянулась до конца.

Но приехал он сюда вовсе не за дурацкими воспоминаниями. Отмахнувшись от них и запретив себе думать об Арлет, он весь сосредоточился на наблюдении за воротами, от которых вела к дому аллея.

Но не вспоминать он не мог. Сколько раз проходил он по этой аллее и входил в этот дом… Он знал его как свой собственный. Дом Виржилиу которого больше нет…

Из ворот выехала Ракел в открытой белой машине, и сама она была в белой накидке, открывающей кроваво-красное платье. Птица-феникс, оставляющая после себя черный дым Пожарищ.

Ракел любила быструю езду, не отказала она себе в удовольствии и на этот раз.

Однако не терять из виду Ракел было не так уж трудно. К тому же Сесар прекрасно знал, куда она держит путь.

Выехав за город, они оказались практически одни на пустынной дороге. Дорога эта считалась старой, ездили все по новой, более удобной, но Ракел выбрала именно эту из-за своего пристрастия к бешеной езде. Были к тому же на ней и опасные места, а Ракел любила пощекотать и себе нервы.

На одном из таких опасных мест, на повороте, Сесар догнал машину Ракел и чуть-чуть прижал ее к обочине. К обочине, которой, собственно говоря, не было. Вместо которой был скалистый обрыв к морю. Скорость была слишком велика, чтобы Ракел сумела выправить руль. Белый автомобиль мгновенно вынесло за дорогу, секунду он висел над бездной, потом ударился о скалу, взорвался и вспыхнул. Огонь и клубы черного смрадного дыма — вот и все, что осталось от бело-красного феникса, который на этот раз уж не воскреснет. За это Сесар готов был поручиться.

Он развернулся и медленно поехал обратно в Рио. Свидание состоялось.

Маркус первым узнал о гибели Ракел. Ему позвонили из полиции, и он тут же сообщил трагическую весть Флориану в Понтал-де-Арейа.

— Понимаешь, дочка, машина взорвалась, и ничего не осталось, — растерянно говорил Флориану Рут.

Глаза Рут наполнились слезами, но она не могла сказать, о ком она плачет: о сестре или о себе.

И хорошие, и дурные вести летают будто на крыльях. Не прошло и часа, как уже весь поселок знал о гибели Ракел.

— Сначала Виржилиу, теперь Ракел, — говорил Брену Кларите, сидя в баре у Алемона.

— О ней тут никто жалеть не будет, — сказал один из рыбаков, опрокидывая рюмку.

— О ней будет плакать ее мать, — со вздохом отозвалась Кларита.

Вокруг Брену столпились рыбаки.

— Кстати, ты знаешь, что мы собираем подписи? — спросили они. — Люди в поселке хотят, чтобы ты опять был у нас мэром.

Брену улыбнулся. Для него это была приятная новость. Но еще больше она обрадует Веру. Однако он не мог не сказать:

— Но программа-то у меня осталась прежняя. Я опять закрою пляжи, и туристов не будет, пока мы не достроим канализацию. Вы же за это и выгоняли меня, — упрекнул он своих легковерных, изменчивых избирателей, которых качало будто на волнах.

— Мы знаем. Поэтому тебя и хотим. Мы ведь тоже кое-чему научились, — пригорюнились рыбаки. — Аталибу с Реджиньо похоронили. Кое-кто еще скоро, похоже, отправится за ними. Хватит с нас. Нагоревались. Так что ты уж не отказывайся, Брену. Мы за тебя будем голосовать.

— Ладно, будем бороться за наши природные богатства вместе, ~ отвечал Брену, невольно улыбаясь.

В бар вошел Флориану, и все невольно замолчали, опустив глаза в землю. Флориану был хороший человек, его все любили и сочувствовали, что ему так не повезло с дочерью. Везенье-то, пожалуй, наступило для него сегодня. Но этого никто не мог ему высказать.

— А я рад, что Ракел умерла, — вдруг раздался голос с порога, и в бар вошел Тоньу.

Все невольно на него зашикали: «Помолчи! Негоже так говорить!»

Но Тоньу ни на кого не обратил внимания ж продолжал:

— Очень хорошо она сделала. Злые люди должны умирать, чтобы было место для добрых.

И Флориану невольно горько кивнул.

Он только что видел, как расстались Рут и Маркус, и неизвестно, что причинило ему больше боли: смерть Ракел или несчастье Рут.

Как молил ее Маркус быть с ним вместе, вернуться к нему! Ведь теперь им никто не мешает.

— Ты выбрал Ракел, ты был с ней вместе, я сама вас видела! Понимаешь? Сама!

— Но я ничего не помню! Я понятия не имею, как это случилось. Я не помню совершенно ничего! — оправдывался чуть ли не со слезами на глазах Маркус. — Ну поверь же мне! Поверь!

— Ты не помнишь, зато помню я! — твердо ответила Рут. — И мы никогда не будем вместе. Никогда!

— Это последнее твое решение? — безнадежно спросил Маркус.

— Да, — ответила Рут.

— Тогда я уеду из этой страны и больше никогда не вернусь. Без тебя мне нечего здесь делать! Мы видимся в последний раз, — Маркус умоляюще посмотрел на Рут, может, это на нее подействует?

— Счастливого пути! — вот и все, что услышал он в ответ.

Маркус уехал, а разбитая горем Рут отправилась к Изауре. Она не знала, первой ли сообщит матери скорбную весть о Ракел или уже будет стараться ее утешить.

Изаура встретила дочь рыданьем. Они сидели вместе и горько плакали. Каждая о своем.

— Я уйду из этого дома, мне здесь не жить, — сказала Изаура. — Бери его себе, дочка. Все себе бери. Нам тут ничего не нужно.

— И мне тоже, — ответила Рут. — Все должно вернуться к Маркусу. Это все его. При чем тут мы?

— А Маркус, он приходил к тебе? — спросила Изаура.

— Да, мама, приходил, — едва шевеля губами, произнесла Рут.

— Почему ты к нему не вернулась? Ты же любишь его! Любишь больше жизни!

— При чем тут это? У него своя жизнь, у меня — своя, — с трудом отвечала Рут.

— Ты из-за того, что он был с Ракел? Что спал с ней? — продолжала допрашивать Изаура.

— Да, мама, из-за этого. А ты откуда знаешь? Но давай больше не будем об этом. Поверь, мне и так тяжело.

— Маркус не изменял тебе. Ракел все наврала. Она мне рассказывала, как все подстроила. Ей хотелось поймать его, держать в руках, заставлять делать все, как ей нравится. Она подговорила его секретаршу дать ему снотворного в соке: он, мол, после смерти отца совсем не спит… Ну та и дала. А Ракел выбрала какое посильнее, так что он и в самом деле как под наркозом был. Он и вправду ничего не помнит.

— Почему же ты сразу мне не сказала? — обомлела Рут.

— А ты что, Ракел не знала? — с упреком спросила Изаура. — Рассказать она мне рассказала, а потом стала грозить, чтобы никому ни единого слова… Я ведь не только любила ее, я ведь и боялась ее, — снова заплакала Изаура.

И Рут ничего не стана говорить матери, ведь и она была так несчастна.

— Ты возвращайся к нему, возвращайся. Он ни в чем перед тобой не виноват, — продолжала уговаривать ее Изаура.