Николос разошёлся. Обычно выдержанный и спокойный – сейчас он горел, повышал голос и жестикулировал. Видно это была его больная тема... Мне же в данный момент действительно было глубоко наплевать на страну в целом. У меня, как и у большинства русских, о которых так горячо распинался Николос, происходил личный глобальный кризис и душевных сил хватало только на него.

- Не думаю, что он попадёт в лучший детдом... – я опустила голову, держась изо всех сил, чтобы не зареветь. – Хорошо, если просто в нормальный... Но и это навряд ли.

Странно, но, несмотря на своё возмущение, Ник меня услышал. Моментально успокоившись, сложил руки на столе.

- Ты говорила, у Алекса нет отца. А что записано в его документах о рождении?

- Ничего. Прочерк.

- Отлично! – он подался чуть вперёд. – Значит, мне не обязательно его усыновлять, я могу просто, как это... признать отцовство! Добровольно. По вашим законам, для этого нам с тобой не обязательно быть мужем и женой, и даже генетическая экспертиза не нужна. И это лучше полного усыновления, ведь тебе не придётся отказываться от своих материнских прав, а займёт это не больше месяца. И в этом случае, я, как один из законных родителей просто заберу Алекса к себе и всё. Для этого тебе будет достаточно написать разрешение на вывоз ребёнка из страны. Простая формальность.

Я подняла голову и столкнулась с его взглядом. Происходящее казалось сном.

- Серьёзно? Николос, ты серьёзно? Всё так просто?

- По сравнению с усыновлением – да. Но всё равно придётся решать вопрос через Германское консульство. И это хорошо, что не через ваше! Через ваше на это ушёл бы год, точно! Ваши службы любят писать много бумаг и ничего при этом не делать!..

И он снова начал было кипятиться, я же просто поймала его за руку:

- Ник, зачем тебе это?

Его рука была тёплая и, как бы это сказать... Удобная. Мои пальцы легли на неё просто и словно бы привычно. И в следующий же миг я поняла, что импульсивный жест получился слишком уж интимным. Хотела отдёрнуть, но Николос удержал. Пауза. Мои испуганные глаза смотрят в его зёленые, в которых на короткое мгновенье снова проглянул мужской интерес... И отпустил.


- Но у меня есть условие, Маша, - он сощурился, а мне стало неловко. Да, про оплату услуги я как-то не задумывалась... А ведь он сейчас мог бы просить что угодно, я бы всё сделала. И интим – это самое малое... Господи, как стыдно-то! – Ты расскажешь мне свою настоящую историю.

В голове сразу сотни мыслей и страх. Тот самый, ставший уже привычным страх последствий. Буду бузить – не видать мне ни УДО, ни послабления режима...

– Какую ещё настоящую?

Николос откинулся на спинку стула, потёр подбородок. На лице его теперь блуждала улыбка – лёгкая, с хитрецой.

- Я правозащитник, Маша...

- Адвокат? – перебила я.

- Нет. Вернее, не в том смысле, который ты имеешь в виду. Я не имею дел с судебной системой, скорее с правом человека на то, чтобы оставаться человеком при любых обстоятельствах. Я помогаю отстаивать эти права, и мой профиль – люди отбывающие наказание за убийства. Да, даже убийцы имеют права, но об этом не принято говорить вслух, особенно у вас в России. А между тем, они - самые незащищённые слои. Те, кто неизменно подвергается полному отторжению обществом, несмотря даже на то, что уже несут своё наказание... – Помолчал. – Впрочем, неважно, сейчас не об этом. Просто я видел очень много убийц, Маша. Среди них были и хитрецы, которые прикидывались невинными жертвами, и те, кто действительно были жертвами обстоятельств. Я слышал много историй, среди которых была и правда, и ложь... Я общался с этими людьми так же близко, как сейчас с тобой, и точно так же смотрел им в глаза. Очень много глаз, Маша. Очень. И знаю точно, что человек, даже если он убил в состоянии стресса или стал её причиной просто по неосторожности – он обязательно носит особый отпечаток во взгляде. Это как клеймо, которое он ставит сам себе, понимаешь? Это признание перед самим собой, что рубеж, из-за которого нет возврата, пройден. А у тебя этого нету.

У меня по спине тут же побежали мурашки. Даже волоски на руках приподнялись. В носу засвербело.

- Ты говоришь, что убила пятерых – лично, ножом, с особой жестокостью, но при этом, твои глаза об этом даже не подозревают! И так просто не бывает! Или же мне пора на покой. – Он улыбнулся, и я почувствовала к нему такое охрененное тепло, что если бы не смущение, то точно бросилась бы ему шею! – Но я не хочу на покой, Маша! Мне всего тридцать два года, и у меня большие амбиции на поприще общественной деятельности! И если ты сейчас снова начнёшь утверждать, что я ошибся на твой счёт - ты просто разобьёшь мне сердце! Так что давай, расскажи о себе, и мы подумаем, что с этим можно сделать, хорошо?

И я рассказала - постоянно озираясь на дверь, иногда замолкая и замирая от бьющего по нервам запоздалого испуга: «Господи, что я делаю? Что я знаю об этом человеке?» Но... рассказала. Правда, не всё. Только основные моменты, только три фамилии – схлестнувшихся на почве бизнеса Машкова и Панина, и случайно попавшую в их жернова Кобыркову. Николос смотрел на меня так, словно сомневался в моей адекватности. Впрочем, выдернутые из истории близкие отношения с Денисом и неделя на цепи у Панина, действительно оставляли пробелы в причинно-следственной связи. Но сейчас я точно не была готова говорить об этом.


- То есть, ты думаешь, что он спрятал тебя в тюрьме под чужим именем? Но зачем? Это же бессмысленно!

- Не знаю. Может, чтобы отомстить. Он давал мне срок - три месяца, но сам так и не появился.

Николос покачал головой:

- Средневековье. Дикое и безнаказанное. Тёмная сторона тёмной стороны – вот что такое ваша Россия! Так значит, ты – я имею в виду настоящая ты - считаешься погибшей? А твоя семья? Как они?

Я пожала плечами.

- Не знаю.

- А эти двое – Машков и... Панин, да? Что с ними?

- Я не знаю, Николос! А ты... – запнулась, с трудом унимая волнение. Говорят, наглость – второе счастье, но у меня и первого-то не было, только отчаянное желание не упустить шанс. – Ты мог бы попробовать их найти? Хотя бы маму?

Николос задумался.

Я до сих пор помнила, как красиво думал Денис – до клокочущего в моём солнечном сплетении обожания. Чаще всего он яростно матерился при этом и крушил всё вокруг, словно перемалывая и подчиняя проблему физической силой, а даже если и впадал в ступор – от его энергетики выгорал кислород в радиусе ста метров, и страшно было попасть под руку... Николос же только легонько поглаживал пальцами край стола – словно ощупывал фортепианные клавиши.  Он тоже думал - то глядя в точку перед собой, то бегая невидящим взглядом по стенам. Думал очень сосредоточенно, отключившись от окружающего мира, но оставаясь внешне невозмутимым. И это тоже было красиво! В этом  тоже была и сила, и мужественность. И когда, наблюдая за ним, я почувствовала знакомое тепло в солнечном сплетении – я только отвернулась к окну и закрыла глаза. Нет, я не предавала Дениса. Просто крайне нуждалась в том, чтобы рядом был мужчина, на которого можно положиться и, кажется, была готова платить за это... Нет, не любовью. Но восхищением – точно.

- Да уж. Это похоже на пересказ фильма про итальянскую мафию, - наконец хмыкнул Ник. - Хотя, думаю, что русская переплюнет всех кого только можно... – Заглянул мне в глаза. - Я посмотрю, что можно сделать. Но ты должна понимать, что если ты рассчитываешь на то, чтобы дать родителям знать о себе, или передать им на воспитание сына – ты рискуешь снова угодить в осиное гнездо. Это очевидно. Твоё появление может вызвать новую волну преступлений, которая на этот раз будет скрывать преступления старые, а поэтому накроет всех, кто будет хоть как-то причастен к твоему... Воскрешению. – Помолчал, по-прежнему не отводя от меня глаз. – Я понимаю, что это тяжело принять, но... Иногда лучше окончательно умереть для прошлой жизни – тогда, как это ни парадоксально, у тебя будет гораздо больше возможности быть с дорогими тебе людьми рядом. Просто потому, что они останутся живы. Понимаешь?


Я закусила губу и кивнула. Это действительно было сложно принять. Практически невозможно. Во всяком случае – не сразу.

- Поэтому, я не буду ничего тебе обещать, Маша. Я слишком маленький человек для такого криминала, к тому же – гражданин иностранного государства, журналист, аккредитованный для строго определённой работы.

-  Николос... мне кажется, тебя послал ко мне сам Господь.

Он рассмеялся:

- Международная общественная организация «Вместе» меня послала. Они там, конечно, ребята серьёзные, но до Господа им всё равно далеко.  – И, подавшись вперёд, накрыл мою руку своей. А вот кто тебя послал мне, Маша?

Глава 25

По-хорошему – мне бы должно было стать легче, и оно конечно стало... Но  оказалось, что разлука она и есть разлука. И я всё равно отдавала Алёшку в чужие руки, и всё равно оставалась одна – в вечной тревоге за него. И по факту - всё равно была слегка недовольна.

Конечно, я понимала, что это эгоизм. Усмиряла его, душила эту жалость к самой себе, чувствуя - она лишает меня здравого смысла. Я словно стала бабкой из «Золотой рыбки» - вот только что пределом мечтаний было новое корыто, а уже погляди-ка – хочу, быть... Нет, ну не Царицею морскою, конечно, но Людкой Кобырковой – точно. Казалось, это моё очевидное неотъемлемое право, а Трайбер просто отмахивается от меня, просто не хочет ввязываться в дополнительные проблемы.

Вспоминая потом наш последний разговор, я сотни раз опровергала его доводы не ворошить прошлое, потому что, мол, не время сейчас для этого. Да ладно? А когда время? Через двадцать лет?!

Придумывала схемы, по которым могла бы общаться с Волей без палева перед Администрацией колонии. И эти схемы лежали на виду! Стоило только Нику объяснить ситуацию маме – она не дура, она бы поняла. И писала бы мне как Машке Бобровой – и всего-то делов! Писал же сам Трайбер? Возможно, дело как раз-таки и было в том, что это мои письма, не веря в мою благонадёжность, не выпускали на Волю, но если бы наоборот – с Воли на Зону, да на Боброву? Почему нет-то?!