Он сразу провалился в глубокий сон, поэтому, когда неожиданно над ухом затрещал мобильник, не сразу понял, где находится, и откуда исходит звук. В комнате и за окном было темно. Телевизор и свет погасила, наверное, горничная. Мелихов схватил телефон и посмотрел на часы – половина пятого. Звонил Серый.

– Гоша, приезжай. Только быстро, – сказал он.

– Что стряслось? Мишку нашли?

– Приезжай, говорю, не тяни, – Серёга отрубился.

Сон сразу слетел с Игоря. Он поспешно оделся и вышел во двор. На улице сильно похолодало и даже слегка подморозило. Мелихов завел машину – автомобиль временно предоставили ему Гурьковы. В приемном отделении больницы, через которое пришлось проходить, Игоря уже знали – редкая медсестра не попросила у него автограф. В коридоре на этаже горел мягкий свет, дежурная удивлённо подняла глаза:

– Ой, а что вы так рано, Игорь Глебович?

– Серёга просил приехать. Как он?

– Да всё в порядке… Проходите, конечно!

Белозерцев ждал.

– Садись! – приказал он. – Садись и слушай.

– Ну, чего там у тебя?

– Молчи… Не хочу никаких твоих реплик. Видеть тебя не могу.

Игорь ничего не понимал, но промолчал.

– Короче… Я тут думал лежал. Весь день вчера думал. И всю ночь. Неспроста мне Бог эту аварию послал. Я виноват. Грешный я очень. Я понял – пока я не исповедался, Там – начхать на меня было. А теперь – хренушки… Шаг влево – расстрел, шаг вправо – побег… Или как там… В общем, от возмездия не уйдёшь…

– Блин, Серый! На кой ты меня в такую рань вызвал, грешник великий? Кайся Ему, мне-то что?

– Нет, тебе надо. Потому что виноват перед тобой.

– Может, всё-таки ты анонимки писал? – хмыкнул Мелихов.

Но парень не обратил на него никакого внимания и продолжил:

– Значит так. Первое. Я один всё знал. Знал, что Ленка тебя любит. И что ты на стенку без неё лезешь. Но молчал.

Игорь сразу понял, что разговор будет действительно важным, и резко придвинулся.

– Любила, ты хочешь сказать? – поправил он.

– Любит. Сказано – не перебивай! На вас вчера смотреть тошно было. Оба с ума сходят, и оба молчат. И я молчу – мне-то какой прок вас сводить?

– А теперь какой прок?

Серёга сделал паузу, собираясь с мыслями.

– Она мне раз десять отказала, ясно? И только после аварии согласилась. А я и рад! Только… не в кайф мне теперь. А то задушу её как-нибудь. Вот увижу ещё раз, как она на тебя смотрит, и сразу убью.

– Погоди… Вы… вы живёте… не живёте вместе?

Игорь с нетерпением ждал ответа. Белозерцев смотрел на него, как на идиота.

– Ретивое взыграло, да? Успокойся… Я и поцеловал-то её один раз… Да и то ты ввалился, не дал кайф поймать.

Оба умолкли, вспоминая тот вечер – каждый по-своему. Мелихову показалось, что клещи, сдавливающие его сердце, отпустили его, а мир приобрел забытые краски. Но это ещё не всё, далеко не всё…

– Серёга, но ведь она меня бросила… – наконец, выдавил Игорь. – Я не знаю причины… Ничего не понимаю! Может, ты…

– Знаю, конечно, – высокомерно ухмыльнулся Серый.

– Ну так скажи, в кайф тебе, что ль, вы… ться?! – не выдержал чемпион.

– Ничего, потерпишь…

Мелихов грубо выругался, но Белозерцев продолжил:

– Я же говорил: это у тебя две извилины, Гоша! Одна – бокс, другая – секс. Ничего, что посередине, туда не вмещается.

– Слушай, ты! Снова твой бред?

– Не бред. Ты чего Леночке предложил? В койку её потянул и ждал приступа счастья?

– Фильтруй базар, Серый!

– Да ладно, страшно мне очень… И так всё переломано по твоей милости…

– Чёрт тебя возьми, или говори, или пошёл ты знаешь куда?

– Говорю. Вот когда я ляпнул – мол, поживём вместе, ну, притрёмся, что ли, она оскорбилась так. Говорит, если я найду человека, с которым захочу быть всю жизнь, венчаться буду. А иначе, мол, и не надо. Понял?

– Ни хрена не понял! С чего она взяла, что я не на всю жизнь… что у меня это несерьёзно?

– А с чего она должна была взять, что у тебя это серьёзно? Может, ты ей это сказал? Сделал предложение?

– Серый, это ты говоришь? В каком веке живём? Да кому сейчас эта печать в паспорте нужна?!

– Не в печати дело. А в отношении. У тебя ведь была раньше жена – верно? С печатью. А все остальные женщины – временные. Ленка – твоя подчинённая. Ты ничего ей не обещал, кроме койки. Даже, небось, в любви не признался – я тебя знаю! Так какого хрена ты ждал? Может, что Ленка у тебя автограф на трусах попросит?

– Да я… Я просто… Я думал, она понимает, что…

Игорь спрятал лицо в ладонях. Белозерцев полностью прав. Ведь это же ясно, как белый день! Мелихов испытывал сейчас к себе отвращение. Вот м… к! Он впервые увидел ситуацию Ленкиными глазами. Откуда ей было знать о его намерениях? Шеф уделяет недвусмысленное внимание, распускает руки, тащит в постель. Что девушка должна была подумать? Разве он признался ей, что смертельно влюблен? Объяснил, что чувствует в её присутствии? Что жизнь без неё давно потеряла смысл?

Игорь привык, что отношения с женщинами укладываются в единую, привычную, несложную схему. Но ведь знал, догадывался, что с Ленкой всё совсем иначе, чем с другими, что у неё есть серьёзные принципы, твёрдые убеждения. Только не взял на себя труда разобраться – для него-то всё было ясно. Получается, он оскорбил девушку, и сам же ещё и взбесился.

– Ты-то откуда всё понял? – простонал Мелихов. – У тебя же с бабами всегда было – раз-два – и готово… Это у меня заморочки всякие… А ты…

– Потому что башка человеку не для того дана, чтобы об стенку биться, – презрительно ответил приятель. – Потому что я думал о Ленке, даже к попу ходил – спрашивал. А ты ко всему готовенькому привык – вынь да положь.

– Серый… – поднял голову Игорь. – Спасибо тебе, ты же меня к жизни вернул… Во всех смыслах! Ты мне… ты для меня…

– Сейчас, разбежался, нужен ты мне! Утри сопли, если бы не…

Серега помолчал, в глазах его появилась тревога. Мелихов насторожился.

– Короче. Слушай главную инфу. Ленка легла на операцию, ногу исправлять, – Белозерцев смотрел на него в упор, словно пытался передать что-то важное, только без слов. – Просила никому не говорить. Так что я сейчас её предаю.

– Что?! Когда это? Чернявский ничего не сказал… Он что – передумал?

– Да он-то вообще не в курсе.

– Тогда куда??

– В городскую больницу. Говорит, недорого, а подробностей не знаю. Операция сегодня, в двенадцать. Вот теперь всё, Гоша.


***


Ленка стояла, прислонившись лбом к стеклу. Белое, крашеное окно выходило в больничный дворик. Вчера, в час посещений, не взирая на холодную погоду, по нему медленно прогуливались пациенты. К девушке тоже приезжали родители, но она быстро их выставила – не было сил слишком долго изображать бодрость. Поторчала у книжного киоска, купила Насте подарочную книжку – сказки и загадки с красочными иллюстрациями (вот только когда теперь отдаст?). А потом долго стояла у окна, наблюдая за людьми.

Вон совсем дряхлая бабушка идёт под ручку с дедулькой, который сам еле передвигает ноги. Кто из них кого навещает? В верхней одежде не разобрать… Вот молодая девчонка, вся в слезах, ткнулась в плечо своего парня, а он растерянно гладит её по голове. А рядом смеются не слишком опрятные пацаны призывного возраста, что-то показывая друг другу в мобильниках – даже больничная обстановка не мешает им тусить. Задёрганный мужчина средних лет с бумажкой в одной руке и объёмным пакетом в другой ищет нужный корпус. Он делает уже второй круг, обходя здание, и никто не может толком ему помочь. Ленка даже придумала такую игру – наблюдая чужую жизнь, строила догадки, как эти люди познакомились, что сейчас говорят друг другу… Так было легче забыть о своей собственной жизни.

Сегодня во дворе было пусто – ещё совсем рано, у пациентов – процедуры и врачебный обход. Пасмурное небо, забывшее свой цвет, полностью облетевшие деревья, скучные, тоскливые стены больничных корпусов… Изредка к главному подъезду подъезжают немногочисленные машины – въезд на территорию запрещён, но, как известно, если нельзя, но очень хочется, то можно. Хлопая дверцами, из них выходят молодые ребята или пожилые благородные дядечки с цветами. Наверное, приехали кого-то выписывать. В каждой похожей мужской фигуре Ленке мерещился Мелихов. Когда это кончится? Да ладно, пускай… Сейчас уже можно.

Она стояла и думала, что, возможно, завтра ничего этого не увидит. Ни тёмно-серого мира, ни покрытого уже поблекшей листвой асфальта. Вообще ничего. А Игоря… Игоря она и так больше никогда не увидит – при любом раскладе. А ведь надо подумать сейчас совсем о другом – более важном, самом важном в жизни любого человека. Там, на небе, Кто-то будет её ждать. Или не будет? Или скажет: «Зачем ты пошла на этот риск, Я же говорил тебе, не искушай!» И отправит прочь, с глаз долой.

«Это обычная практика, что вы так испугались?» – вспомнила Ленка слова врача. Она усилием воли изменила тогда выражение лица на беззаботное и подписала бумагу, в соответствии с которой весь риск неудачной операции ложился на пациента. «Это всего лишь формальность, без неё никто не будет тобой заниматься», – объясняла Маня. Утром доктор снова сказал, что всё будет прекрасно. Ленка даже рискнула и ещё раз задала вопрос про сердце. «Сердце у вас сейчас в полном порядке. Что может произойти? Не волнуйтесь…»

А если… произойдёт? Сегодня Ленка уже точно знала – произойдёт. И Мелихов никогда не узнает об этом. Да и зачем ему знать? Он не способен любить её – ни здоровой, ни калекой. Почему же ей кажется, что она здесь из-за него? Нет, не из-за него… А из-за того унижения и отчаяния, которое испытала, полюбив его. Из-за того, что невозможно стало смотреть на себя его глазами, надоело быть для всех, и для себя в том числе, в первую очередь инвалидом, а потом уже женщиной.

Если бы Ленка пришла сюда несколько месяцев назад, она пришла бы за надеждой. Сейчас она здесь – от отчаяния. Она больше не в состоянии жить неполноценной! Ужасные, греховные слова… Что же она делает? Какое право имеет решать? Ведь она уверена – операции не перенесёт. Неужели, и правда, знает? И обманывает всех – маму, Серого, себя… Тогда ещё хуже, тогда это попросту самоубийство.