— А вот это уже другой разговор. — Акакий Петрович, радостно потирая руки, достал пачку червонцев, — бери Лука, бери, не скупись на расходы — все к нам потом сторицей вернется.

Ты никак осерчал на меня? Лука, ты зла — то не держи, я ведь так, для порядку, — он вновь наклонился к Луке и зашептал на ухо:

— Ты мне образ скорее добудь, а девку с хахалем в яму и известью негашеной, слышишь, чтобы и следа не осталось! Заставы по всему Сибирскому тракту поставить, а коли там их не поймаете, тогда ждать в Тобольске — им больше некуда деваться, понял?

Лука кивнул и, опрокинув в рот рюмку горькой, вышел прочь.


Спустя полчаса Акакий Петрович взял извозчика и добрался до телеграфа. Текст послания, продиктованного им служащему для отправки, гласил:


«Дело осложнилось задержкой еще ориентировочно на две недели.

Прошу вашего содействия и привлечения особых служб для задержания опасных преступников: девицы Егоровой Анастасии и циркового акробата мсье Шарля Тулье. Необходимая вещь у них. Их задержание прямо приведет к скорейшему выполнению вашего поручения.

Семенов»

— Вот и славно — еще пару дней, и весь сибирский тракт будет обклеен объявлениями об их розыске. На каждом углу — человек из тайной полиции, — он весело мурлыкал себе под нос, напевая какую-то песенку и, сев в экипаж, укатил вдаль по мостовой.

* * *

Насте казалось, что они шли по темному туннелю целую вечность. Живот подводило от голода, сил становилось все меньше. Темный узкий проход вывел их к небольшому помещению. Аника осветил его факелом — оно казалось пустым.

— Странно, похоже, здесь бывают не так уж и редко — почти нет паутины, стены сухие, ровные и выбелены гладко. Здесь выемка, — он вложил руку в небольшое отверстие в стене. Под рукой сдвинулся камень. Идеально ровная, казалось, стена разомкнулась надвое, образовав небольшой проход.

— Что там? — Настя прошла первой

— Смотрите! Похоже, это монастырская сокровищница! — он перебирал лежащую в сундуках церковную утварь. — Это все серебро!

— Смотрите, Аника, — Настя держала в руках несколько монет, — это же золото!


Монеты блестели в свете факела.

— Возьмем немного, а то после наших приключений от вознаграждения вашего хозяина осталось немного!

— Нет! — Она покачала головой, — это чужое, этого брать нельзя!

— Ну вот, что, святая вы наша, мы возьмем совсем чуть-чуть — надо же нам доставить вашу икону до Тобольска, а в дороге нам нужна одежда, еда, надо платить за проезд…

— Ни за что! — Настя прижала к груди образ в холщовой сумочке, — она сама нам все даст — все что нужно.

— Расцениваю, что именно она нас сюда и привела, и дает нам это — ну не для себя же брать придется, в конце концов.

Настя нахмурилась и отвернулась. Аника фыркнул:

— Все! Можете отвернуться и ничего не брать — я сам все возьму. — Он взял гость монет и положил их в карман.

— И зачем я с вами связалась, — едва поспевая за Аникой, Настя пробормотала себе под нос, — Мелкий воришка.

— Вы что-то сказали?

— Вам послышалось.

— Ну, не такой уж и мелкий…

Они вновь пошли по туннелю. Узкий ход казался нескончаемым со своими замысловатыми поворотами.

— Интересно, когда он закончится?

Сюда! Настя, здесь выход, — Аника вывел её к небольшим металлическим воротам, которыми заканчивался тоннель. Воздух здесь был сухим и чистым. Факел Аники освещал небольшое хозяйственное помещение. На полках стояли плотно укупоренные глиняные сосуды, на полу, на толстом слое песка ящики, мешки и бочки. Аника кинулся к мешку:

— Здесь зерно! Пшеница! А здесь, — он открыл один из сосудов, — здесь варенье, земляничное, — он жадно приложился к сосуду и передал Насте, — пробуйте, пробуйте скорее. А здесь, — он открыл ящик, — морковь, яблоки, картошка — живем Настя!

— Но это…

— Это чьи то запасы, скорее всего монастырские. Ешьте, Настя, ведь вы голодны. Держите яблоки!

— Видимо тоннель деда Ивана вел к монастырскому подземелью. Один бог знает, куда бы он нас вывел, если бы мы пошли в другую сторону.

— Представляете — этому тоннелю лет пятьсот. Наверное, его использовали для того, чтобы уходить из города в случае осады, или для каких-нибудь политических интриг.

— Аника, и все-таки мне не очень нравится красть чужое варенье…

— Можете умирать от голода, я не такой правильный, извините.

— Ну, вообще-то я тоже не собираюсь умирать от голода.

— Тогда ешьте, что есть и давайте выбираться отсюда. Вот! — он снял со стены скрученную веревку, — может пригодиться. Все! Я тушу факел. Попробуем открыть ворота.

Изо всех сил Аника навалился на кованные железные двери. Задвижка, на которую они были закрыты снаружи, поддалась под натиском и слегка согнулась. Через щель было видно монастырское подворье. Аника обернулся:

— Сейчас ночь. Монахи спят, мы сможем спокойно уйти.

Он с силой нажал на дверь. Задвижка согнулась окончательно, и оба выскользнули наружу, осторожно пересекли широкий двор и подошли к огромным кованым воротам в монастырской стене. На страже дремал пожилой монах. Аника осторожно отодвинул задвижку, дверь открылась.

— Тише. — Аника потянул Настю за руку через проем, — не потревожьте праведного сна!

— Ему наверняка влетит наутро.

— Думаю, что это не самое страшное наказание. — Они спустились с холма. Аника огляделся.

— Я знаю, где мы. Это южная окраина Москвы.

— Вы были раньше в Москве?

— И не один раз. Не забывайте — мы гастролировали по всей стране. Утром осматривали город, в который приезжали, днем репетировали, вечером представление — и так каждый день.

— И что теперь?

— Теперь, по крайней мере, я знаю куда идти.


Пройдя узкими улочками окраин, прячась от людей, от страха вызвать у них шок своим внешним видом, они вышли в центр к большому зданию цирка. Аника свернул к низенькому бараку. Одно окно в темноте светилось:

— Здесь, он здесь, нам повезло! — Аника постучал в дверь. На порог вышел небольшого роста человек в полосатых штанах и красной рубахе:

— Кто здесь?

— Анри! Анри это я

— Шарль! Шарль, это ты, мой мальчик?! — мужчина тряс головой, словно не верил своим глазам.

— Это я, Анри!

— Мой мальчик, — мужчина кинулся на шею Анике, выглядевшему гигантом, по сравнению с ним, — мой дорогой мальчик!

Аника обнял его и поднял над землей.

— Мой мальчик, как же ты здесь? Кто это с тобой?

— Это Настя, — Аника вывел из темноты уставшую и немного испуганную девушку, — не бойтесь, Настя проходите. Это мой родной дядя, Анри Легре, — коверный клоун.


Спустя час, умывшись и сняв с себя обгоревшее рванье, завернувшись в одеяла Аника и Настя наперебой рассказывали старому Анри историю своих неожиданно свалившихся на них приключений, поглощая при этом жареного цыпленка с запеченным молодым картофелем. — Ешьте, ешьте, детки, намаялись. Старый Анри сейчас сварит вам кофе. Только никак я в толк не возьму — зачем вам все это надо? Ну, отнесли бы её в храм, а там уж с ней бы поступили как надо…

— Видишь ли, дядюшка, — Аника подшучивал над Настей, — эта девушка решила, что образ должна вернуть она сама. Ей, видишь ли, мертвец, укравший икону, поручение такое дал, ну а я пока в вынужденном отдыхе, сопровождаю её, поскольку уж больно весело время проходит в её обществе.

Настя молчала, опустив глаза.

— Ну что ж, давайте спать, завтра будем думать, как вас доставить в ваш Тобольск. Мы с тобой, Шарль, на полу разместимся, а гостью нашу на диване устроим.

— Утром сходи на рынок, — Аника протянул монеты Анри, — нужно обменять их. Нужно купить нам новую одежду, провизию и подумать, как нам ехать …

— Спите, детки, спите. — Анри погасил свечу.

Настю разбудил сладкий аромат кофе. Что-то напевая, Анри возился в соседней каморке, бывшей и кухней и умывальником и складом провизии одновременно. На сковородке, аппетитно потрескивая, судя по запаху, жарилась глазунья. Она встала, завернувшись в одеяло. Аника спал на полу. Она глядела на его мощный торс, с кубиками пресса, сильные руки, волевой подбородок, черные как смоль, слегка вьющиеся волосы. Он был необыкновенно красив. Сердце зашлось от одной только мысли, что такой красивый, взрослый и при этом умный мужчина, наверняка избалованный вниманием красавиц из общества, обратил внимание на её скромную персону, да еще взялся ей помогать. Кто она против него. Ей до смерти захотелось прикоснуться к его мускулистому плечу, погладить его. Еще гимназисткой она читала романы о любви, в которых рассказывалось о том, как вспыхивает страсть, какое это внезапное и сильное чувство. Теперь, ей казалось, она переживала нечто подобное, то, что воспевали поэты и прозаики всех времен. Ей было страшно оттого, что она чувствовала в этот момент. Все слова бабушки о девичьей чести, достоинстве юной барышни, роем вились в её голове, но она отгоняла эти мысли, самой главной мыслью была только одна. Она наверняка влюбилась. Она влюбилась в его улыбку, его сердечный взгляд, его голос. Она, казалось, любила каждую щетинку на его щеках.

— Настенька, деточка, возьмите вот — Анри, вошедший в комнату, кинул ей яркое пестрое платье, которое было больше чем нужно размеров на двадцать. Подмигнув, он продолжал:

— Это костюм, я в нем иногда выхожу на сцену, но другого ничего нет, — ваше пришлось выкинуть, но до уборной и обратно добраться можно — уборная на улице, рядом с моим дворцом, — он рассмеялся. Аника открыл глаза:

— Господи, как вкусно пахнет! Анри, на завтрак твоя знаменитая глазунья?

— Да, дети мои, ешьте, прошу вас, а я убегаю по вашим делам, нужно успеть до обеда, потом репетиции, вечером представление, — все как всегда, мои дорогие! — Он выскочил на улицу, хлопнув дверью.