Мишенью гнусных неолингвистических нападок Стриндберга в "Острове блаженных" были, по всей видимости, археолог Оскар Монте-лиус и его знаменитый в то время метод хронологической сортировки артефактов. Однако это отнюдь не помешало нескольким поколениям необразованных шутников распространить эту характеристику и на других систематизаторов, в особенности на энтомологов.

У собирателя пуговиц получилась огромная коллекция. Под конец он уже не знал, как ее хранить, и государственная казна снабдила его средствами на строительство дома для размещения коллекции. Он принялся сортировать пуговицы. Существовало много вариантов классификации: можно было разделить их на пуговицы от кальсон, от брюк, от пальто и так далее, но наш герой изобрел более хитроумную, а потому более сложную систему. Однако для этого ему требовалось подготовить почву. Сперва он написал сочинение о "Необходимости изучения пуговиц с научной точки зрения". Затем вошел в Государственную сокровищницу с письменным ходатайством об учреждении должности профессора пуго-вицеведения, а также двух ассистентских должностей по той же специальности. Ходатайство удовлетворили — скорее не во имя самого дела, ценность которого определить пока не представлялось возможным, но чтобы хоть как-то занять бездельников.

Стриндберг, как всегда, распаляется все больше и больше, язвительно критикуя вырождающееся общество, где кретинизм и разжижение мозгов приобрели характер эпидемии. Королевство Швеция являет собой в глазах писателя-эмигранта оплот всевозможной глупости, где церковь, художественная, научная и политическая элиты воюют между собой с поистине впечатляющим идиотизмом.

Но собиравшему шишки не хотелось отставать, и он вскоре удивил мир большим проектом систематизации шишек, в которой они делились на 67 классов, 23 семейства и 1500 отрядов.

И в качестве самого веского доказательства того, что страна пребывает в состоянии духовного оскудения, Стриндберг рассказывает, как чванливые власти предержащие сумели внушить угнетенным массам, что "государство рухнет, если народ не пожелает выделить зарплату на профессорскую должность господину, который насадил огромное количество кожных угрей на цинковые булавки".

Долгое время я использовал исключительно классические австрийские булавки для насекомых, но по мере того, как интерес к журчалкам возрастал, я все больше и больше переходил на булавки из Чехии. Они дешевле. В остальном разницы почти нет. Они сделаны из покрытой черным лаком стали, 40 миллиметров длиной, имеют маленькую латунно-желтую пластиковую головку и существуют семи размеров, в зависимости от толщины. Самая грубая — не-гнущаяся, как гвоздь, а самая тоненькая, номер ооо — непредсказуемая и гибкая, как спряжение французских глаголов. Булавку втыкают прямо в торакс мухи. Вот и вся премудрость. В эстетических целях можно во время сушки растянуть крылья мухи обычными булавками, но в целом мухи — очень благодарный объект коллекционирования. Достаточно защищать их от жуков и прочих неприятностей, помещая в плотные ящики, и они прекрасно сохраняются в течение нескольких сотен лет, что чрезвычайно воодушевляет энтомолога.

Кстати о ящиках. Система эта, конечно, придумана каким-то педантом, но все же она элегантна. Красивый шкаф с большими ящиками, под чистейшим стеклом которых находятся коробочки без крышек, по шестнадцать в каждом ящике; их можно перемещать по мере того, как добавляются новые виды или количество старых начинает выходить за пределы разумного. Например, в какое-то лето тебе приходит в голову наколоть невероятное множество журчалок Вrachyopa pilosa — брахиопа волосистая в надежде, что потом, зимой, ты испытаешь удовольствие, отыскав среди них под микроскопом какой-нибудь экземпляр несравнимо более редкой и во всех отношениях загадочной мухи Brachyopa obscura — брахиопа обскура. И когда коробочка рода Brachyopa заполняется, ты просто вставляешь рядом пустую и передвигаешь остальные на шаг вперед, в полном соответствии со знакомым с детства незамысловатым принципом головоломки, согласно которому следовало перемещать большими пальцами яркие пластмассовые шашечки с номерами до тех пор, пока они не улягутся в нужном порядке. Приход весны, естественно, воспринимается как освобождение.

Я обычно приберегаю для зимы некоторые особо сложные случаи, нестандартные экземпляры из спорных родов со многими видами. Platycheirus (широколапы), Cheilosia (скулатки), Spaerophoria (шароноски). Названия таких насекомых вызывают сомнения и пробуждают надежду на возможность совершить крохотный шажок за сегодняшнюю передовую линию знаний. Неспешный, как в рукоделии, и волнующий. Потом самые странные мухи — на булавках, в алюминиевых коробочках от фотопленки, дно которых покрыто сетчатым пластиком, — путешествуют в зимнее время авиапочтой по миру: между знатоками, почитаемыми за оракулов и славящимися непревзойденным умением расшифровывать витиеватые партитуры немецких определительных таблиц.

За моим окном парит над покрывшимся льдом озером широкий, точно уличная рекламная растяжка, орлан-белохвост, в слабом дневном свете иногда вдруг завозятся клесты, сбрасывая шишки с растущей возле угла террасы сосны, которую я каждую осень собираюсь повалить, чтобы стало посветлее. С верхушки телемачты, расположенной за деревней, возраста которой никто не знает, что-то высматривают вороны. Вот, собственно, и все. Северный и западный ветра, да тихий шепоток о просчетах и отчаянии островитян. Когда наконец в марте приходит весна, мухи уже разложены аккурат-ными рядами, за исключением нескольких, которые без конца перемещаются или так и остаются безымянными пехотинцами в легионах еще недостаточно исследованных учеными родов. Пустое место в ящике — тоже находка.

С первыми лучами мартовского солнца я начинаю посиживать на лестнице — тут, задолго до того как сойдет снег, раньше лесного жаворонка, малиновки и любителей бега трусцой, появляются первые мухи, правда не журчалки, а чердачные мухи, получившие такое название потому, что зимуют на чердаке. Они принадлежат к семейству каллифорид, или падальных мух, и тоже по-своему интересны, но исключительно от радости их никто не собирает. Во всяком случае, насколько мне известно. Просто в марте любое жужжание мух воспринимается как обнадеживающий предвестник лета. Падальные мухи всегда связаны с чем-то зловещим — они отдают затхлой мертвечиной и Уильямом Голдингом, что едва ли делает кого-либо счастливее, за исключением, пожалуй, отдельных судебных энтомологов, принадлежащих к непостижимому типу людей, которые считают своим долгом раскрывать жуткие убийства путем изучения обнаруженных на жертве личинок мух и других насекомых с названиями типа Sarcophaga (саркофага), Thanatophilus (мертвоед) и Necrophorus (могильщик). Исходя из того, какие именно паразиты живут в покойнике, и опираясь на стадии их развития, можно на удивление многое сказать о времени совершения преступления, а в отдельных случаях даже определить, что оно произошло не там, где обнаружили тело. Мрачная наука, пользующаяся стабильным спросом только в США. Можно углубляться в эту тему, чтобы расширить свой кругозор, но область применения этих знаний на практике, как правило, невелика. Кроме того, теряешь аппетит. А в конечном итоге в памяти остается лишь история о финской уборщице.

Дело было в конце семидесятых годов. Один чиновник правительства Финляндии обнаружил под ковром своего служебного кабинета жирные личинки мух. Он незамедлительно вызвал уборщицу. "Как, скажите на милость, могло произойти, — спросил он, — что офис кишит червями?" Никакого разумного ответа у уборщицы не нашлось. Она, разумеется, могла бы язвительно пошутить или позволить себе ряд саркастических замечаний, однако не стала. Сказала лишь, что ничего не знает и ее вины тут явно нет. Откуда взялись черви — загадка. Уборщица твердо стояла на том, что последний раз чистила ковер накануне. Чиновник ей не поверил, поэтому уборщицу незамедлительно уволили. Ее ведь уличили в недобросовестной уборке. К тому же она солгала. Ей здесь не место.

Однако тут откуда ни возьмись появился энтузиаст-ветеринар и попросил, из любопытства, разрешения посмотреть поближе на бурно обсуждавшихся в правительственных кварталах червей. Он никак не мог взять в толк, каким образом столь упитанным личинкам мух удавалось выживать, пробавляясь малопитательными синтетическими волокнами, из которых в то время делали ковры для надобностей финских государственных контор. Пытаясь внести в эту загадку ясность, он показал личинки энтомологу, обладавшему чутьем на публичные конфликты, — человеку, который сумел быстро определить, что речь идет о готовых к окукливанию личинках падальной мухи Pbaenicia sericata — зеленой мясной мухи. Энтомолог рассказал, что данный вид развивается в различной падали, например в сдохших в стенах домов мышах, и когда личинки наедаются, они покидают труп, чтобы ночью друг за другом перебраться в подходящее для окукливания место. Таким образом личинки и угодили под ковер к рассерженному бюрократу. Уборщица вновь обрела свое рабочее место. Извинилось ли перед ней финское правительство, не известно.

Никогда заранее не знаешь, где могут пригодиться знания, какими бы пустяковыми они ни казались. В расправу над крупной падалью может быть вовлечено более пятисот видов.

Конечно, это отвратительно. Охотно соглашаюсь с любым высказыванием такого рода. Однако тут не все так однозначно. Позвольте мне, прежде чем вернуться к грациозным и во всех отношениях приятным журчалкам, рассказать еще одну забавную историю. Одно время поговаривали, будто несколько энтомологов с материка провели исследование, которое по всем статьям могло бы стать легендарным. В любом случае оно — наглядный пример непреодолимой тяги, заставляющей любознательных юношей изучать острова даже там, где таковых не имеется. Вернее, где остров невозможно обнаружить без творческой фантазии, отличающей художников и прирожденных исследователей.