– Не перестанут! – отрезал Измайлов. – Вы слухи про суды и разорванные контракты не слыхали разве? Контору пожгут…

– Да велика ли беда?… – осведомился Дмитрий Михайлович. – Она уж и сама почти развалилась…

– Да там же люди! – инженер вытаращил глаза.

– Людей, небось, выпустят, а там скоро и казаки подойдут, смирят всех…

– Откуда ж казаки?

– Да случатся…

Резко развернувшись на каблуках, Измайлов выбежал вон.

Спустя небольшое время, оседлав коня, он выехал на тракт, ведущий к Мариинскому прииску. К своему удивлению, почти сразу нагнал возок Опалинских. Дмитрий Михайлович сидел, откинувшись, словно на прогулке. Марья Ивановна торопила конюха:

– Скорее, Игнатий, скорей!

Хотел проскакать мимо, но отчаянный взгляд Маши остановил его. Измайлов придержал коня, приподнял фуражку.

– Зачем вы-то туда, Марья Ивановна? Это может быть опасно.

– Многие рабочие знают меня с детства, – губы Машеньки тряслись, но голос звучал твердо. – Может быть, я смогу остановить их.

– Чушь! – раздраженно воскликнул Измайлов. – Они пьяны, тревожны и разобижены. Тот, кто ушел к Вере Михайловой, боится тюрьмы и штрафов. Тот, кто не ушел, теперь жалеет об этом. Недовольны все без исключения.

– Но что же делать?! – почти прошептала Маша.

– Ответьте: вы будете возобновлять контракты или нет? – Измайлов буквально сверлил взглядом лицо лже-Опалинского. – Да или нет?

– Ну, это же нельзя решить вот так, на дороге, любезнейший…

– Сейчас, Сергей Алексеевич, сейчас!!! – заорал Измайлов и поднял коня на дыбы. – Хватит, дотянули! Если хотите избежать кровопролития, только сейчас!

– Се… Сергей Алексеевич? Что… что вы хотите…?

Машенька смотрела на Измайлова и не узнавала его. Куда делась нерешительность инженера, тихая речь, мягкая улыбка? В жестком, хищном оскале даже знакомая уютная щербинка куда-то пропала, словно новый зуб во рту вырос.

– На Мариинском и Новом будем, на Лебяжьем – нет, – быстро и решительно произнесла Марья Ивановна.

– Но, Маша… Мы же договорились… Нас просили… Мы… исправник… Откуда…?

– Андрей Андреич! – несмотря на больную ногу Машенька почти встала в движущемся возке и каким-то чудом сохраняла равновесие. – Скажите, как инженер! Можно Мариинский еще сохранить, если деньги туда, усовершенствовать все…

– Да! – кивнул Измайлов.

– Что я должна теперь…?

– Езжайте помедленнее! А еще лучше, вернитесь домой! – крикнул инженер и пустил своего коня в галоп.


Левонтий Макарович Златовратский вошел в гостиную в халате и шлепанцах на босу ногу.

– Метеоролог Штольц слыхал в трактире, что на Мариинском прииске опять беспорядки. Остяк Алеша третьего дня был в Егорьевске, о чем-то толковал с исправником, и прямо отсюда в тайгу уехал…

– Откуда ты знаешь про Алешу? – спросила Леокардия Власьевна. Она сидела в кресле и держала на коленях книгу.

– Светлана сказала. Она всегда все слухи собирает.

– А ты ее расспрашиваешь? Удивительное дело!

– Я думаю, надо ехать! – Левонтий Макарович решительно промаршировал по комнате, шлепая отстающими пятками шлепанцев. – Я должен…

– Чего ты должен? – Леокардия Власьевна отложила книгу, внимательно, исподлобья взглянула на мужа. – Успокоить разбушевавшихся рабочих? Не смеши людей. Взгляни на себя…

– Forma viros neglecta decet (мужам подобает небрежная внешность), – с достоинством ответил Левонтий Макарович.

– Речь не о небрежности, – легко перевела и возразила Каденька. – Ты просто жалок теперь. Ты ведь желаешь ее оборонить? Жребий так лег, что всегда найдется кому ее заслонить. Но то – не ты. Отступись и не роняй себя.

– Я все равно… – на глазах угасая, пробормотал Златовратский. – Fortuna comprobat hominis consilium (успех подтверждает правильность планов)…

Левонтий Макарович вышел. Леокардия Власьевна сочувственно прицокнула языком ему вслед и вернулась к книге. Беспорядки на приисках отчего-то более не волновали ее. Ей и самой это было странно, ведь вся молодость и зрелость прошла в борьбе за чьи-то права, против чего-то, мешающего, как она тогда полагала, прогрессу… Да полноте, что такое этот прогресс? Кто его видел? И зачем он, кстати, нужен – кто-нибудь может мне объяснить? И, главное, когда это она, неистовая Каденька, успела стать такой… равнодушной? Вроде бы еще совсем недавно, вот, кажется… до ареста Ипполита и отъезда Нади… все было иначе… А может быть, это и называется – старость?


Перед въездом в поселок Измайлов снова поднял уставшего коняшку в галоп.

«Потерпи, – прошептал он в напружинившуюся, потную от усилий шею. – Скоро все кончится.»

Мохнатый сибирский коняшка заржал и, словно догадавшись о чем-то, пробежал по главной улице поселка красиво, почти аристократично, – выгнув шею вбок и переступая ногами так, словно когда-то в петербургском манеже его обучали испанскому шагу.

К дверям конторы кто-то сноровистый уже принес две охапки хвороста. В руках у прилаживающегося рядом мужика показалась бутыль не то с водкой, не то с керосином. Измайлов соскочил с коня и точным, быстрым движением выбил бутыль. Она отлетела далеко в сторону и раскололась. Мужик раскрыл рот, провожая ее взглядом, а потом зачем-то стащил с головы шапку.

– Идите все к дому Веры Михайловой! К дому инженера Печиноги! – во всю мощь заорал Измайлов, надсаживая голос. – Видите меня? Слышите? Я от хозяев полномочия имею, и у дома инженера буду все объяснять и все вопросы решать! Идите все туда!

Дом Веры находился в противоположной от конторы стороне. Измайлов знал: сейчас главное отвлечь разгоряченную толпу, придать ей хоть какой-то отличный от разрушения импульс. Бессмысленное, в сущности, перемещение людей из конца в конец поселка вполне годится на эту роль.

– Идите все за мной! Туда, куда я поскачу!

Во всем этом для инженера не было ничего нового. Во время стачек и других революционных беспорядков Измайлову не раз приходилось водить за собой толпы возмущенных рабочих. Но нынче он должен скакать вперед, чтобы предупредить Веру. Иначе она может испугаться и спустить на толпу своих псов. Тогда ситуация из опасной мгновенно станет просто неуправляемой.

– Андрей Андреевич! – послышался за спиной инженера хриплый, испуганный шепот. Измайлов обернулся. Из дверной щели осторожно высовывалась щетинистая, похожая на старый валенок физиономия Дементия Лукича – распорядителя работ на прииске «Мария». – Нам-то теперича, как вы командование приняли, можно выйти? Не порвут?

– Дождитесь, пока я всех уведу, – негромко сказал Измайлов. – И тихо, задами – по домам. Вы лично отправляйтесь сейчас на прииск, и всех оттуда отсылайте либо домой, либо уж сюда, ко мне. Остальным сидеть тихо, как мыши под веником.

– Куда вы-то лезете?! Вас же убьют, как того…

– В закономерном и неуклонном течении исторического процесса хотелось бы личными усилиями отдельных индивидов уменьшить число случайных жертв. Так я на нынешнем этапе понимаю свою задачу, – спокойно и вразумительно разъяснил Измайлов.

Общее настроение шума между тем приобрело отчетливый вопросительный оттенок.

– Андрей Андреич! А как с нормами-то будет?

– Прииски закроют?

– Инородцев на новые места наберут, а нам что – с голоду подыхать?!

– Все, все толком обскажу! – снова закричал инженер. – Но не здесь! Идите все за мной!

Продолжая что-то орать, Измайлов вскочил на коня и впереди толпы поскакал к дому Матвея Печиноги.

Дементий Лукич смотрел ему вслед и удивлялся. За истекший год старый служащий не раз разговаривал с Измайловым в конторе, по делам и просто так, случайно, встречался с ним на прииске и в поселке. Многажды стоя рядом с инженером, Дементий Лукич, до старости сохранивший острый глаз, отчетливо знал: Измайлов невелик ростом. Точь в точь, как и он сам, вершок в вершок. Так отчего же нынче, когда он, Дементий Лукич, стоял за спиной инженера, ему показалось, что Измайлов существенно, едва ли не на полголовы его выше? Что за странности?


Андрей Андреевич Измайлов говорил с народом.

Говорил, стоя на боковине перевернутых у забора зимних саней. Говорил, по Вериным прикидкам, уже больше часа. Народ слушал. И даже не пытался перебивать. Иногда, когда ему, народу, позволяли, задавал вопросы. На которые следовал немедленный и четкий ответ.

С народом Измайлов не заигрывал. Не было у него такой привычки еще в Петербурге. Говорил все, как есть, как понимал сам.

– Покудова в России идет накопление капитала, а не что-нибудь еще. Этого мы с вами отменить не можем, как не можем отменить осень или зиму. Таков закон развития. Святой Руси уже нет, а может быть, еще нет, как кому больше понравится. Капитал накапливают в своих руках уже богатые, те, кто сильнее, те, кто смышленее, те, кто не ленится работать. Таким был ваш Иван Гордеев, который основал прииск «Мария». Из грязи в князи. Таков и остяк Алеша, который теперь открыл «Счастливого хорька». Законы до Сибири доходят не всегда. Но и здесь рабочие могут и должны бороться за свои права. Делать это надо организованно и последовательно. Нахрапом и пьяной толпой ни одного вопроса решить нельзя. За поджег конторы полтора десятка человек пошли бы в тюрьму и на каторгу. Считайте: бабы – вдовы. Дети – сироты. Куда им без кормильца податься? Что их ждет? Вам это надо?

– Деньги людей в зверей превращают! Как нахапал побольше, так зверем стал! – запальчиво крикнул огромный краснорожий мужик, которого именно за размеры Измайлов и помнил – он работал на «Марии» отвальщиком.

– Деньги сами по себе – ни добро, ни зло. Они – овеществленный труд человека. Много работать и хорошо зарабатывать – не так уж плохо. Но нельзя дать себя обмануть…

– Обманывают… Ох, обманывают рабочего человека, Андрей Андреевич! – жалобно провыл кто-то из задних рядов. – Истинную правду сказали!

– Сейчас я вам разъясню, как следует вести дело. Кто трезв и духом силен, слушайте внимательно и запоминайте. Пески на всех трех приисках, принадлежащих Опалинским-Гордеевым, истощены. Отсюда имеем…