Я откашливаюсь, почему-то пряча глаза.

– Н-нет. А вы что же, догадались, да?

– Да, – вздыхает Карловна. – Не сразу, но все же. Наша женская природа такое чувствует.

– И Максим Аристархович? Он… он, значит, тоже в курсе? – спрашиваю со страхом, вновь глядя на женщину, не представляя, как себя дальше вести со свекрами, но мать Рыжего лишь грустно отмахивается.

– Нет, не волнуйся. Как же, заметит он! Такой же простофиля, как его сын! У Максима сейчас переговоры с Градовым на первом плане. Он дальше бланка договора и подписей инвесторов ничего не видит.

Здесь она лукавит, но я не спорю. Все знают, что для Артемьева-старшего значит его Людочка. А я еще и вижу каждый день.

– А-а.

– А вот бабуля Ядвига заметила, что ты изменилась. Только час назад звонила мне из Авиньона, спрашивала: как ты. И я вижу, Таня, что изменилась. Что тебя что-то гложет, только в чем дело – понять не могу. То ли ты боишься самого факта беременности, то ли действительно себя настолько плохо чувствуешь, что не допускаешь и мысли о ребенке. Что с тобой, девочка?

Я смотрю на нее, на эту красивую женщину, склонившуюся ко мне, в ее глаза – полные тревоги и участия, такие знакомые и родные глаза моего Рыжего, и вдруг поднимаю руки и прячу лицо в ладонях.

Я устала. Так устала одна бояться, что больше не справлюсь в одиночку. Не смогу молчать, иначе мой страх вконец съест меня.

– Расскажи мне, Таня, – просит Карловна, коснувшись моего плеча, опускаясь на рядом стоящий стул, и мне не удается сдержать слез.

– Да, я боюсь, – говорю тихо, но свекровь сидит достаточно близко, чтобы услышать мой голос. – Я боюсь стать похожей на нее, на свою мать. Однажды проснуться и разочароваться. Ничего не почувствовать. Что, если я тоже… тоже не смогу полюбить своего ребенка?! Захочу убежать? – я отнимаю руки от лица и смотрю в голубые глаза. – Вдруг он будет страдать так же, как я! Моя дочь, или сын?.. Витька тогда никогда, никогда не простит меня! Как я буду без него жить?

Я ожидаю, что Карловна испугается моих слов. Отшатнется прочь, изменившись в лице, но она лишь прикрывает глаза и улыбается. Смеется тихо, притягивая к себе мою голову.

– Господи, Танечка, и это все? Все, что беспокоит тебя?

– Ну, да, – бормочу, всхлипывая на ее груди. – А разве этого мало?

От Карловны, как всегда, пахнет ухоженной женщиной, красотой и уютом. Уверенностью и… родным человеком, понимаю я. И затихаю, уткнувшись в ее плечо носом, пока она гладит мои волосы.

– Глупая, глупая девочка. И как ты только до такого додумалась?! Ты не такая, как твоя мать, никогда не смей о себе так думать! Я знаю Эсмеральду, так уж сложилась жизнь. Ты на нее ничуть не похожа, спасибо Андрею. Ты добрая, чуткая, бесхитростная, и тебя до сумасшествия любит мой сын. Ты ведь сама это знаешь, правда?

– Да, знаю.

– Вот и хорошо. А значит, надо просто перестать переживать! Сию же минуту! Виктор никогда не даст тебе шанса ошибиться. Что касается ваших детей – никогда. И не отпустит от себя, поверь, я знаю. Вы оба чудесно справитесь, ну а мы с бабулей поможем.

– Правда?

– Ну, конечно! – улыбается Карловна, и я понимаю, что снова чувствую себя легко и свободно.

Конечно, я буду любить своего ребенка! Нашего с Рыжим ребенка! Девочку или мальчика – все равно! Рыжего, веснушчатого и голубоглазого в папу! Такого же красивого, как бабушка! И как только я могла сомневаться в себе?

Меня переполняют такие сильные чувства, что я впервые в жизни обнимаю Карловну за шею и целую в щеку.

– Спасибо, мама! – плачу от счастья, как будто мне в этой жизни больше ничего не надо. – Я сегодня же, обещаю вам, все расскажу ему! Признаюсь Витьке, честное слово! Обязательно!

Но свекровь качает головой, со смехом глядя на меня.

– Нет, уж, Танечка, вот теперь потерпи. Я знаю своего сына, от такой новости Виктор еще втемяшит себе лишнее в голову, тогда вашей завтрашней поездки может и не быть. Скажешь, когда перелетите океан. Ты справишься?

Справлюсь ли я теперь, когда, благодаря этой чудесной женщине, снова уверена в завтрашнем дне?

– Конечно!

– Ох, как жаль, Танюша, что я этого не увижу. Но зная, как мой сын любит сюрпризы… Обязательно позвони мне после, девочка, ладно?

И я обещаю, снова обнимая открывшую мне объятия счастливую свекровь:

– Позвоню!

Мне никогда прежде не доводилось летать, но, даже пересматривая фильмы, я не могла себе представить, насколько поразит меня размерами аэропорт Джона Кеннеди и тот факт, что для многих людей перелет через океан – обычное дело.

Аэропорт встречает нас с мужем громким разноязычным гомоном и многолюдной толпой. Озадаченными лицами азиатов, европейцев, афроамериканцев и хмурыми – представителей иммиграционного контроля. Бесконечными очередями и ароматно-кофейными запахами «Subway» и «Starbucks». После приземления Рыжий со смехом просит меня припустить бегом к терминалу, чтобы, с его слов, меньше торчать в очереди на паспортный досмотр, но мы все равно проводим два часа в опасной близости от многодетной семьи мексиканцев, стараясь не наступить на их чад. Топчемся на месте, развлекая друг друга шутками и поцелуями, пока не увлекаемся настолько, что разъединить нас удается только грозно закашлявшемуся папаше и хихикающей детворе.

Последние несколько недель я была занята экзаменами и сдачей зимней сессии, Виктор – делами бизнеса с отцом, мы так долго ждали нашего настоящего свадебного путешествия, что сейчас вряд ли чувствуем вину от укора в чужих глазах. А Рыжий и вовсе принимается строить детворе умильные рожицы, как мим, изображая на пальцах сердце, показывая, как часто оно бьется в опасной близости от меня. Одернув на плечах дорогую куртку, напускает на себя вид серьезного молодого человека, но через пять минут, забывшись, вновь притягивает меня к себе и принимается выциловывать уголки моих губ, наплевав на окружающий мир.

– Танька, это только начало нашей жизни. Веришь?

– Верю.

Однажды он пообещал мне показать любимый город и сдержал слово. Мы едем в такси к Манхеттену, где на знаменитой площади Таймс-сквер для нас забронирована гостиница, а я поверить не могу, что оказалась в Америке. Так далеко от дома, от отца, от всех, кого люблю, что и подумать страшно.

– Вить, я обещала Снусмумрику привезти подарок.

– Привезем.

– И Машке?

– И Машке.

– А…

– И даже Юрке привезем, все что захочешь!

Моему младшему брату три недели от роду, все что ему нужно сейчас – это мама, папа и теплый дом, но я согласно киваю, улыбаясь Рыжему. Радуясь, что он понимает меня без слов.

– Спасибо! – касаюсь губами щеки мужа, ерошу пальцами каштановые волосы, глажу шею, наклоняя к себе его голову. – Я люблю тебя, – смотрю в глаза, целую в губы, понимая, что никогда не устану повторять ему эти слова. – Я люблю тебя.

– Я тебя люблю больше.

– Нет, я.

– Я. И не спорь со мной! Твой мужчина лучше знает!

Глупая перепалка, почти что детская игра, но кому какое дело до наших чувств, если это касается только нас двоих? И мы снова смотрим друг на друга и признаемся в любви, больше не пользуясь словами, разговаривая на языке прикосновений и взглядов.

Виктор свободно владеет английским. В раннем детстве он прожил с родителями в Нью-Йорке больше двух лет, пока Карловна обучалась в знаменитой школе моды и дизайна «Parsons», сама заявляя о себе, как о молодом перспективном дизайнере. В этом городе у Артемьевых много друзей и знакомых, давно позабытых родственников, но мы приехали сюда, чтобы побыть вдвоем, и Нью-Йорк, с его многомиллионной толчеей и насыщенной событиями жизнью, обещает подарить нам это уединение, надежно укрыв от посторонних глаз.

Я тоже неплохо знаю английский. Не хуже обычного русскоязычного студента, в свое время решившего разобраться с таким понятием, как «инфинитив», но опыта общения у меня нет совсем, и заговаривать с американцами я не решаюсь. Разве что бросаю направо и налево: «Здравствуйте. Спасибо. Извините». Дежурные фразы, без которых, кажется, здесь не обходится ни один нормальный человек.

– Спасибо, – говорю работнику знаменитого отеля «Жемчужина», переступив порог шикарного номера, в ответ на пожелание хорошего отдыха и профессиональную улыбку. Но едва он уходит с чаевыми в кармане, поднимаю на Рыжего осторожный взгляд.

– Витька, ты же сказал, что это – самая дешевая гостиница. Снова пошутил?

– Я? – искренне удивляется муж. – И не думал даже. Не «самая дешевая», репейничек, а бюджетная и недорогая, – мягко уточняет. – А это, согласись, две большие разницы.

Я не отвожу от него хмурого взгляда, и он сдается:

– Ну, хорошо, хорошо! В сравнении с соседними гостиницами!

– Тань, – подступает ближе, заключая меня в кольцо своих рук, – это же подарок родителей, как я мог им отказать? Ну хочешь, плюнем на все и поедем ночевать в Гарлем?.. – И через секунду, подхватывая меня на руки: – Танька, не вредничай! Ты только посмотри, какая здесь широкая кровать!

Метро в Нью-Йорке – жизненная необходимость, если ты ценишь свое время и хочешь всюду успеть. Оно практичное, не всегда чистое, но многолюдное и совершенно сбивающее с толку наличием множества веток и расписанием поездов, которое под силу запомнить только коренному ньюйоркцу.

У нас с Рыжим есть наши десять дней одиночества на двоих, и мы с удовольствием пользуемся метро, скачем по веткам, пересекая город во всех направлениях, от сумятицы и человеческого потока иногда оказываясь в совершенно неожиданных местах. А после, отсмеявшись и поужинав, выбираемся к площади Таймс-сквер на такси. Или возвращаемся в обнимку пешком, как это случилось, когда нам посчастливилось оказаться в знаменитом китайском районе Чайна-таун…

Ну вот, двери подземки снова смыкаются за спиной, поезд разгоняется почти до свиста, и я вновь удивляюсь, когда вижу рядом с собой человека, спящего на сидении прикрывшись газетой, словно на лавочке в парке. Не первый раз замечаю в вагоне оставленные пассажирами, просто на сидениях, книги в мягких переплетах – красивые, новые, только что купленные и прочитанные кем-то. Намеренно забытые для того, кому это более необходимо.