Он сдвинул с места потайную панель и оказался в холле как раз за спиной сестры. Панель бесшумно встала на место, скрыв проход от пытливого любопытного глаза, так что пейзаж в золоченой раме, висящей на ней, казался всего лишь картиной, предназначенной для украшения холла.

— Добрый вечер, Роуз.

Надо отдать ей должное: она не вскрикнула, а замерла, как прежде, когда он застал ее приветствующей нежданных гостей.

— Как это ты ухитряешься? — прошептала она, повернувшись к нему лицом.

— Я нигде и везде, — ответил он с легкой улыбкой. — Тебе не скрыться от меня.

— Я и не скрывалась, — ответила она. — Я хотела убедиться, что комнаты для остальных гостей готовы.

— Ах! Остальных! — тихонько проворчал он, выступая вперед, и остановился, только когда смог видеть ее лицо. — Чему я обязан удовольствием принимать столь неожиданное общество?

По тому, как он сжимал и разжимал руки, Роуз безошибочно поняла, что он хотел сказать.

— Мы… они… — Она кашлянула и бросила на него нервный взгляд. — Я не думала, что ты будешь против.

— Неужто я так гостеприимен?

Гэвин говорил, не повышая голоса. Его тон был ровным, а голос хорошо смоделированным, но за этим крылось подавляемое желание издать рык.

После нескончаемо долгой паузы она пробормотала:

— Ничуть, насколько мне известно.

Гэвин подвинулся ближе, намеренно нависая над ней и тесня ее, пока она не оказалась прижатой к стене и не вздрогнула.

— И все же, — сказал он, — ты ловко управляешься со всем за моей спиной. Неужели роль старшей сестры дает тебе право вести себя в моем доме как хозяйка, когда я здесь?

— Я… Нет. Конечно, нет. Я… — Она замолчала, не в силах продолжать, и робко посмотрела в лицо Гэвин.

— Все гости уедут завтра, — сказал он.

— Но ведь это прием в загородном доме, — возразила она, запинаясь, не сводя с него щенячьих глаз. — Ты сказал, что они могут пожить здесь две недели.

— Чепуха, — тихо поправил он. — Я сказал — «семья».

От ее щек отхлынула кровь.

— Так чью же семью мне следует ожидать?

Губы Роуз дрогнули.

— В любую минуту может приехать моя. Брат моего мужа Бенедикт и моя невестка Франсина Радерфорд. И их кузен Эдмунд Радерфорд.

Его брови взметнулись.

— И Стентоны? А они кому приходятся кузенами?

— Никому, — призналась она и нервно подергала себя за пальцы.

Он хлопнул ладонью по стене. От его удара дрогнули картины. Как и его сестра.

— Тогда почему они здесь?

Пылая гневом, глядя на нее прищуренными глазами, он повернулся к сестре:

— Вы осмеливаетесь заниматься сводничеством под моим кровом, мадам?

В ответ она густо покраснела и с силой тряхнула головой.

— Как это удобно для меня! — сказал он насмешливо, поглаживая пальцем подбородок и притворяясь, что обдумывает эту возможность.

— И какая девушка подойдет для убийцы? Чопорная с пустым взглядом голубых глаз и желтыми кудряшками или не по моде загорелая, с не поддающимися гребню волосами и неуклюже приседающая в реверансе? Может быть, для моих дней пригодится первая, а для ночей вторая? Как мило с твоей стороны, что ты готова жертвовать столь невинными созданиями!

— Они не для тебя! — вспыхнула Роуз, приходя в ужас. — Оставь их в покое!

Гэвин устремил на нее пристальный взгляд, и на губах его появилась тень усмешки.

— Для чего же иначе приглашать их, если они не предназначены для хозяина дома?

— Я вовсе не устраиваю чужие браки. Я пытаюсь устроить судьбу своей старшей дочери. Мистер Тисдейл проявил некоторый интерес к Нэнси, но я не могла пригласить его одного.

Нэнси! Еще одна племянница, с которой Гэвин не был знаком. После роковой поездки родителей в ту ночь он был нежеланным гостем в домах своих родных.

Гэвин обратил к сестре негодующий взгляд, понимая, теперь, почему ей захотелось превратить этот темный негостеприимный дом в место для двухнедельного приема. Но как она посмела использовать прошлое ему во вред, размахивая у него перед носом надеждой на прощение?

— Мне нужны были гости, чтобы создать впечатление… — голос его сестры почти замер, но ее последнее слово он все-таки расслышал, — респектабельности.

— Ты хочешь сказать… кто бы принял приглашение от известного…

Он склонил голову, и выражение его лица обрело жесткость.

— Я… я долгие годы знаю леди Стентон.

Роуз прикусила губу, будто решая, возможно ли сказать брату то, чего она не стала бы говорить кому-нибудь еще.

— В прошлом сезоне ее дочь скомпрометировала себя, попала в неприятную историю, и, по всей вероятности, не сможет вернуться в общество. И мне было известно, что они ухватятся за возможность сменить обстановку.

Роуз бросила на него неуверенный взгляд и так крепко сжала пальцы, что костяшки их побелели.

— Кстати, откуда ты появился?

Гэвин поднял брови:

— Хочешь узнать — из рая или из ада? Конечно же, из преисподней.

Она сморщила свой бледный лоб.

— Я была здесь совершенно одна. Готова поклясться. И вдруг появился ты. Мне все время хочется оглянуться через плечо, чтобы увидеть, если…

Она не закончила фразу, и по ее шее расползлось ярко-малиновое пятно.

— Ах, — сказал он, позволив себе изобразить хищную улыбку. — Ты опасалась, что я подкрадусь сзади и цапну тебя за шею? Конечно, это было бы соблазнительно, но не мой излюбленный стиль.

— Как я припоминаю, твой стиль — портить экипажи. Хотя слова ее были дерзкими, она старалась не встретиться с ним взглядом.

— Именно так, — согласился он, несмотря на то, что челюсть его окаменела.

Ресницы ее дрогнули, и он ощутил ее смущение и неуверенность.

— Не можем ли мы начать все сначала, братец? Брак Нэнси имеет для меня первостепенное значение. Скоро ей восемнадцать, и самое печальное в том, что она не имеет возможности принимать участие в балах и празднествах. Мы уже продали наш городской дом, наших лучших лошадей, рассчитали большую часть слуг. Драгоценности, которые я ношу, — подделка. Прошу тебя! Подари мне только эти две недели.

Речь ее была убедительна, но ему не хотелось верить ни единому слову, слетавшему с ее губ. В конце концов Роуз только что намекнула, что лишь отверженные и лишенные всяких надежд могут рисковать своей жизнью и репутацией, находясь под его кровом.

— Могу я спросить, какие у вас планы на сегодняшний вечер, мадам?

— Ужин, — мгновенно отозвалась она, будто все ее мысли были сосредоточены на предстоящей трапезе. — А потом танцы. Ты?..

Он стиснул зубы:

— Я не танцую.

«С гостями, которых не приглашал», — хотел он пояснить, но явное и вопиющее облегчение, омывшее ее лицо при мысли о том, что часть вечера она может провести без него, изменило его намерения.

— Сегодняшний вечер, — продолжал он, поднимая брови, — будет исключением!

Глава 3

Эванджелина в ужасе уставилась на предназначенную для нее спальню. Неужели ей придется спать здесь?

Первым делом она обратила внимание на камин, похожий на пещеру, где потрескивали догорающие красные головешки. Умирающий огонь отбрасывал слабый свет, комната казалась темной и вызывала тягостные предчувствия, как и весь дом.

Эванджелина поворошила кочергой обгоревшие поленья. Они выплюнули на нее сноп искр. Тени, извивающиеся, как змеи, заплясали на мрачных темных стенах, как только языки пламени удлинились.

По словам леди Хедерингтон, спальня Эванджелины находилась рядом с комнатой Сьюзен. Единственным достоинством предназначенных для нее покоев, решила Эванджелина, была близость другого живого существа.

Ощущая неприятное напряжение в мышцах, она осторожно обошла всю комнату.

Постель представляла собой сооружение о четырех столбах, простиравшееся от внутренней стены до центра комнаты и даже дальше. Изножье кровати было обращено к камину. Эванджелина предположила, что толстые резные дубовые фигурки должны были изображать игривых ангелов, но вместо них художник создал крошечных обнаженных троллей. И, где бы она ни стояла, ей мерещилось, что взгляды их незрячих глаз следовали за ней, а их короткие толстые пальцы манили.

Бархатный балдахин свисал тяжелыми ярко-красными складками над всем пространством кровати. Эванджелина шагнула ближе к кровати. Во время сна этот балдахин должен был закрывать от нее потолок, где тот же самый художник сделал росписи, изобразив на них еще одну армию бледных крылатых троллей, кривляющихся и манящих своими крошечными глазками и игривыми ухмылками, внушающими ужас.

Единственным предметом в комнате, казавшимся уютным в этой мрачной обстановке, было старое кресло с широкой спинкой, чья обивка была испещрена застарелыми пятнами, походившими на синяки, уже меняющие цвет. Под сорочкой Эванджелины скрывалось множество таких же. Она подтащила кресло как можно ближе к камину и уже собиралась опуститься на сиденье, когда дверь распахнулась.

— Ох, прошу прощения, мэм, — выдохнула маленькая перепуганная горничная, окидывая комнату темными глазами.

— Входи, — сказала Эванджелина девушке, сделав знак рукой.

— Я не должна, — ответила та, входя. — Господи! Он меня убьет!

— Кто? — спросила Эванджелина и тотчас же осознала нелепость своего вопроса. Конечно, Лайонкрофт. — За что?

Она смотрела на горничную, пока та, наконец, не вздохнула:

— Я потеряла одну вещь, и если не найду ее, утром меня выгонят.

Эванджелина тотчас же прониклась к ней сочувствием по свойственной ей привычке и принялась стягивать перчатки. Девушка замерла, охваченная то ли ужасом, то ли смущением, и Эванджелина прижала свою холодную руку тыльной стороной к ее щеке, лбу, плечу.