Эванджелина посмотрела на леди Стентон и увидела, что расчетливый блеск в ее глазах угас и на его место пришел… не страх, нет… скорее неуверенность. Как если бы вдруг ее военная хитрость дала сбой и она усомнилась в собственной правоте и непреклонности.

Сьюзен стояла в самом центре комнаты, возможно, приняв решение оказаться как можно дальше от теней, затаившихся в углах. Ее глаза стремительно обежали взглядом потолок, лестницу, не пропускающие света окна, и она поднесла дрожащие руки к лицу. Потом сорвала с носа очки и спрятала в карман. У Эванджелины появилось подозрение, что Сьюзен сделала это потому, что не желала видеть, во что они ввязались.

Худой, будто усохший дворецкий молча стоял у стены, а шипящая и плюющаяся восковая свеча над его головой почти ничего не освещала. Его изможденное лицо осталось непроницаемым, когда из соседнего коридора донесся шепот, потом звук шагов, а после этого появились красивая белокурая леди, четыре тонконогих лакея и три перепуганные горничные.

Леди, похоже, не чувствовала себя здесь как дома. Она тоже выглядела напуганной.

Бросив быстрый взгляд через плечо на пустую мраморную лестницу, поднимающуюся вверх из тени холла, она поспешила приветствовать гостей.

Леди Стентон нерешительно шагнула ей навстречу.

— Леди Хедерингтон!

— Добрый вечер!

Леди Хедерингтон обменялась с дворецким непроницаемыми взглядами, прежде чем повернуться к гостям.

— Леди Стентон, мисс Стентон, мисс…

— Пембертон, — произнесла Эванджелина и неуверенно улыбнулась.

Царственная леди не ответила на ее улыбку.

— Это графиня, лишенная наследства, сестра Лайонкиллера, — зашептала Сьюзен на ухо Эванджелине.

— Лакеи позаботятся о вашем багаже, — продолжала белокурая леди, понизив голос. — Должно быть, вы истомлены, путешествием.

Она сделала знак девушкам, все еще маячившим у двери.

— Молли, Бетси и Лайза будут счастливы…

— У нас собственные горничные, — смущенно перебила леди Стентон.

Казалось, она была уязвлена тем, что графиня предложила ей столь низкую материю, как горничные, и надрыв в ее тоне свидетельствовал о том, что она утратила контроль над собой.

Но графиня, похоже, этого не заметила. Она как будто забыла, о чем говорила. Вместо того чтобы продолжить свою приветственную речь, графиня подняла глаза на лестницу и прикусила нижнюю губу.

— У меня нет горничной, — сказала Эванджелина, воспользовавшись наступившей тишиной.

Эхо ее голоса откликнулось шепотом, донеслось из самых укромных уголков высокого холла.

Леди Стентон бросила на нее уксуснокислый взгляд, но рот леди Хедерингтон сложился в кроткую благодарную улыбку.

Сьюзен пробормотала какой-то вопрос, и обе леди, похоже, несколько оправились от смущения. Но не Эванджелина. Ей это было не под силу. Внезапно в комнате будто стало холоднее, и все ее чувства обострились, как от опасности.

Каким бы невозможным это ни казалось, она почувствовала его присутствие прежде, чем увидела, потому что вдоль ее обнаженной шеи пробежал холодок.

Пока леди беседовали, время от времени делая знаки горничным или лакеям, Эванджелина снова подняла глаза. Он был здесь. Стоял на лестнице, возвышаясь над мраморными ступенями, окутанный тенью как плащом. Высокий. Неестественно высокий. Возможно, причиной такого впечатления был угол зрения, искажавший перспективу, а возможно, ощущение от его стати и позы, широких плеч, длинных ног, длинных бледных пальцев, сжимавших перила лестницы.

Лицо его тонуло в тени, и потому трудно было разглядеть его черты.

Тени от узорной лестницы скользили и пробегали волнистыми линиями по его лицу и фигуре. Почти не сознавая, что делает, она попятилась.

Он продолжал спускаться по лестнице, молчаливый, уверенный в себе. Подошвы его башмаков, ступая по холодному мрамору, не производили шума.

Когда за его спиной осталось примерно столько же ступеней, как и впереди, и краткая вспышка восковой свечи в ближайшем держателе осветила его лицо, Эванджелина подавила всхлип и задержала дыхание.

Его непроницаемые обсидиановые глаза были обрамлены такими же черными ресницами, выступающие скулы и оскал белых зубов придавали лицу суровое выражение. Но это лицо отличалось необычайной красотой, холодной и жестокой.

Когда он достиг нижнего, последнего пролета лестницы, Эванджелина поняла, насколько он разгневан. Ужасно разгневан. Лицо его было свирепым, глаза сверкали по-волчьи. Это зрелище мгновенно вывело Эванджелину из транса, когда его длинная рука без перчатки упала на плечо графини.

Графиня вздрогнула и замерла.

— Гэвин, — сказала она, произнеся его имя почти шепотом, — хорошо, что ты пришел поприветствовать наших гостей.

— Неужели?

Резким движением он отстранился от ее руки, губы его брезгливо искривились. Она вздрогнула, но продолжала говорить, и голос ее был полон притворной веселости, будто она была обычной хозяйкой, приветствующей обычных гостей, а не графиней, обращенной беззащитной спиной к убийце своих родителей.

— Это леди Стентон, — сказала она. — Ее губы растянулись в неуверенной улыбке. — А это ее прелестная дочь Сьюзен Стентон.

Эванджелина с трепетом ожидала, когда представят ее, но ее имя не прозвучало.

Ввиду испугавшей ее опасной улыбки их хозяина она, пожалуй, скорее испытала облегчение, чем сочла это оскорбительным. Но Сьюзен, все еще не надевшая очков, сделала слабый жест рукой, указывая туда, где стояла Эванджелина.

— Мисс Пембертон, она с нами.

Волчий взгляд Лайонкрофта замкнулся на Эванджелине. Голова его повернулась к ней так быстро, что она едва уследила за его движением.

Пойманная его взглядом как в ловушку, она не могла ни вздохнуть, ни моргнуть глазом.

Он расправил плечи, губы его напряглись. Теперь он походил не на волка, а на льва. И потому казался еще опаснее.

У него были запавшие глаза, будто он плохо спал. Десятками лет. И все же его взгляд был темным и быстрым, будто ничто столь тривиальное, как бессонница, не могло помешать ему оглядывать ее с головы до ног и преследовать, если бы ей вздумалось бежать.

Она не могла бежать. Она не могла даже двинуться с места. Не могла заговорить. Она была способна только беспомощно смотреть на него широко раскрытыми глазами. Он отвечал ей пристальным взглядом. Теперь он смотрел только на нее и исключительно на нее. Его глаза казались теперь жесткими и решительными. Даже пламя свечей не отражалось в них. Уголки его губ дрогнули в улыбке, скорее свирепой, чем дружелюбной.

— Гости.

Он произнес одно это слово, запоздалое эхо более раннего высказывания графини, и, казалось, от него заструился наэлектризованный воздух, покалывая их всех необузданной яростью.

— Я вижу.

На этот раз графиня повернулась к нему, хотя ее глаза не встретили его взгляда.

— Не обсудить ли нам наши частные дела наедине? Неуверенность в ее тоне сводила на нет упрек, прозвучавший в словах.

Он повернулся к графине. Освободившись от гнета его взгляда, Эванджелина отчаянно вздохнула. Он замер, будто мог услышать ее неровное дыхание и тяжелые удары сердца, но продолжал смотреть на графиню.

— Можете не сомневаться, мадам. Мы поговорим.

По истечении одного момента нерешительности графиня склонилась к нему и сделала жест рукой, затянутой в перчатку.

— Леди Стентон, мисс Стентон и мисс Пембертон, позвольте представить вам моего брата Гэвина Лайонкрофта.

Не обращая внимания на обеих безмолвных леди Стентон, Лайонкрофт снова устремил пристальный взгляд на Эванджелину и одним гибким плавным движением руки отдал широкий насмешливый поклон. Похоже было, что этот человек обладал изяществом и грацией.

Эванджелина механически присела в реверансе или по крайней мере попыталась это сделать.

Ее ноги, покрытые водяными мозолями, подкосились, башмак заскользил по гладкому мрамору, и ее качнуло вперед.

Но ей тотчас же помог выпрямиться лакей, а Лайонкрофт, кажется, насмехался над ней, хотя его красивый рот оставался сжатым и только в глазах заплясали искорки смеха.

Он выглядел, подумала Эванджелина, как человек, привыкший к тому, что обычные, средние люди, такие, как она, впадали в ступор при виде его. А почему бы и нет? Он аристократ, убийца и мужчина с глазами волка.

И возможно, этот человек еще хуже того монстра, от которого она сбежала.

Глава 2

Гэвин Лайонкрофт заперся в своем кабинете и оставался там до тех пор, пока его сестра, не разместила гостей в отведенных для них комнатах в противоположном крыле дома. Только тогда он выбрал кратчайший путь взападное крыло, пользуясь неосвещенными коридорами и тайными проходами между стенами.

Сотни лет назад эти темные переходы были проложены для гораздо более страшной цели, чем попытка избежать встречи с дрожащими от страха нежеланными гостями. Но для Гэвина так было лучше и, разумеется, лучше для неизвестных будущих гостей, если они не стремились составить ему компанию, пока в его крови бушевала ярость.

Он снова повернул, оказавшись на пересечении двух коридоров. Свет. Там, в конце прохода, был свет — крошечный мерцающий огонек, видный сквозь щель.

Крыло дома для незваных гостей, то самое, где их поселили.

Леди Стентон, нелепая женщина, похожая на птицу с острым клювом, с пальцами, напоминающими когти, когда она сжимала расписной веер, будто он обладал силой спасти ее от любого зла. Ее дочь, злополучная мисс Стентон, совершенное воплощение заблудшего подростка, одетого, причесанного и накрашенного как безжизненная кукла, предназначенная для того, чтобы мать играла с ней.

И еще одна, мисс Пембертон. Не похожая ни на чью куклу. Скорее она походила на дикое животное с этой копной темных растрепавшихся волос, бронзовой от загара кожей и всепроникающими глазами. Она казалась не менее напуганной, чем остальные, но как-то по-иному. Будто была способна проникнуть взглядом сквозь внешнюю оболочку и найти скрывавшегося под этой оболочкой подлинного человека.