Наконец-то улыбка! Настоящая улыбка! Впервые за долгое время у него засветились глаза.

– Можешь спорить со мной сколько влезет, можешь оправдываться, и все равно я права, – сказала я тоже с улыбкой.

– Знаю, – кивнул Стюарт.

Слова у меня будто не с губ слетали, а шли от самого сердца.

– Я старалась как можно больше дать тебе и другим, только не знала как, – продолжала я. У Стюарта на глазах выступили слезы, у меня тоже. – Я учусь думать о других, честное слово! И хочу, чтобы ты знал, даже если уже поздно.

– Не надо ничего в себе менять, оставайся собой.

– С собой сладить временами непросто. – У меня задрожала губа. – Мне хотелось всего и сразу.

Стюарт взял меня за руку, как в прежние времена. Слезы отступили.

– У тебя страшная болезнь. И куда меньшие несчастья превращают людей в эгоистичных чудовищ.

Я рассмеялась.

Стюарт добавил:

– Мы рождаемся на свет эгоистичными чудовищами.

Мы посмеялись, все еще шмыгая носами.

Стюарт поднялся, протянул мне руку, мы встали друг против друга. Долго обнимались, дрожа и рыдая, и я гладила его по спине.

Стюарт глянул на часы.

– Тебе пора?

– Да, пора.

– Ты был для меня особенным человеком, – тихо сказала я.

– Только не надо в прошедшем времени, – срывающимся голосом ответил Стюарт.

– Ты для меня особенный человек, – поправилась я, ведь так оно и есть.

– Думаю, мы были бы хорошей парой, если бы не обстоятельства, – шепнул он мне на ухо.

– Да, согласна. – Но от обстоятельств никуда не денешься. Нет для меня больше никаких «если» и «может быть». Есть то, что есть.

– Если тебе что-нибудь будет нужно, скажи.

– Да, нужно, прямо сейчас.

– Говори.

– Продолжай писать.

Мы разжали объятия.

– Ладно, – кивнул он. – Хорошо.

Месса

Впервые за шесть лет вместе с родителями я отправилась на мессу в церковь Божией Матери Неустанной Помощи

Я не молилась, но приятно было слышать, как стройно поет хор, и певцам не надо думать – каждое слово впечатано в их память

Я теперь так отчаянно цепляюсь за каждое воспоминание

Рада, что у Гарри, Бетт и Дэви есть в жизни нечто такое, что может оставить в их памяти глубокий след, что-то прекрасное, вне их самих

Мама и папа держали меня за руки с двух сторон

Когда мы вернулись домой, я попросила их мне помочь

У меня было отложено немного денег на учебу в Нью-Йорке – кое-что от бабушки с дедушкой, кое-что от родителей, – а теперь почти все ушло на лечение

Я попросила: если мы еще не все истратили

пусть останется младшим на образование

А если осталось совсем мало, около сотни

то пусть мама с папой позвонят в Клуб Нимана-Пика, туда, где дети в гавайских рубашках, и там купят всем троим по книжке, на их вкус

Истории помогают в тяжелые времена, их полезно и слушать и рассказывать

Думаю о Купе и о записках, что мы расклеили по дому

Истории – это всегда хорошо

То, что надо было сделать четыре года назад

Прошла уже почти неделя, и я не выдержала

Я без конца отпрашивалась прогуляться со Щеном в сторону шоссе, чтобы взглянуть на дом Купера, даже когда ходить было совсем тяжко

Мама с папой раздобыли мне кресло-каталку, но мне оно не нравится

Машина Купа была на месте, но сам Куп не показывался

Не знаю, когда он приходил и уходил

Может, его и вовсе дома не было

Может, он у Малышки Кэти

Или тоже уехал в другой город

От этих мыслей я буквально рассыпалась на части, кости превращались в опилки

На другой день – да, кажется, на другой день, – мы все сели к папе в машину и поехали на горнолыжную базу, просто так, ненадолго… да нет же, я упрашивала: ну пожалуйста, ну что вам стоит, и наконец показала маме письмо для Купа, я его не стала отправлять, боялась, что оно уже ничего не изменит. Я сказала, что мне не хватает Купа, как не хватало бы одного из чувств, шестого или седьмого чувства, которого вовсе не замечаешь, пока его не лишишься

Я даже не знала, на работе ли сейчас Куп, и мы не спеша пошли друг за другом от автостоянки к проходной

Папа спросил у мамы: ну как, навевает воспоминания?

Тут все перестроили, сказала мама, и они почему-то долго разглядывали ячейки для сумок на краю автостоянки

Ох

А я подошла к проходной, а там какой-то человек чистил столы металлическим скребком

Простите, Купер Линд сейчас на работе?

Он на подъемнике, ответил тот, не глядя на меня

Сердце выскочило из груди и упало на ладонь

Можно с ним поговорить?

Можете его вызвать по моей рации, он спустится

А может, и не спустится, если узнает, что это я

Что ж, попробуем

Он протянул мне рацию, но я чуть не выронила ее из ослабевших рук, и Гаррисон придерживал мои руки, и я уже собиралась нажать на кнопку, но тут Гаррисон указал на переключатель сбоку

Там было написано: «громкая связь»

Мы обернулись и увидели на стене белый громкоговоритель

И точно такие же висели на столбах по всему склону, до самой вершины

Гаррисон одними губами спросил: «громкая связь?»

Я оглянулась на рабочего, который по-прежнему орудовал скребком, и кивнула

Гаррисон щелкнул переключателем

Я откашлялась, и кашель загремел вверх по склону, да так, что все, кто работал поблизости, подняли головы

Купа среди них не было

И я сказала как можно отчетливее, сдерживая смех: ПРОСИМ ПРИДУРКА ПОДОЙТИ К ПРОХОДНОЙ

Гаррисон чуть не лопнул от смеха, мама зажала уши Бетт, а папа – Дэви, но мы все вшестером давились от хохота

ПРИДУРОК, ПРОСИМ ПОДОЙТИ К ПРОХОДНОЙ, повторила я

Человек со скребком покачал головой и забрал у меня рацию

Я окинула взглядом склон

Те трое как работали, так и продолжали работать

А вдруг он не придет

А вдруг решит, что я хочу над ним посмеяться

Я уже подумывала снова выхватить рацию и объявить: Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, КУПЕР ЛИНД, ПРОСТИ МЕНЯ, ВЕРНИСЬ КО МНЕ, ПОЖАЛУЙСТА

Но тут из-за верхней станции кресельного подъемника показался кто-то с разводным ключом, помахивая им, точно он легче перышка, шагая вразвалку, будто на обеденный перерыв

Даже в кепке я его еще издали узнала, а когда он ее снял, волосы рассыпались по плечам

Я вышла на улицу, а остальные ждали внутри

Я поняла, что все это время держала сердце на ладони, а теперь вставила его на место, и оно снова пошло

Завидев меня, он ускорил шаг

А потом побежал

Притормозил всего на миг, и я приказала сердцу не биться

Куп, крикнула я, и была рада его видеть, как никого другого никогда в жизни

Его губы растянулись в улыбке, и до самого подножия горы он бежал

здравствуй, книга памяти, это купер линд. просто хотел сказать, что сэмми маккой – моя самая большая любовь, и глупо было разлучаться с ней даже на час. я боялся, что она и стюарт снова вместе, даже когда получал от нее сообщения, меня не оставлял тошнотворный страх, что она хочет меня увидеть лишь затем, чтобы сказать, что все кончено, что она лишь немного увлеклась и сделала ошибку. зря боялся. я на самом деле не знал, что значит страх, пока не просидел ночь в приемном покое дартмутского медицинского центра.

у сэмми случился приступ, и она потеряла сознание. сейчас она пришла в себя, но было совсем плохо, и если бы она ушла так быстро, а я бы даже не успел с ней попрощаться, я бы лег посреди улицы и уже не вставал. сейчас она проснулась, разговаривает с родными.

за несколько дней до приступа мы с сэмми лежали у нее в постели, и она разрешила мне прочитать свои записи. надо, наверное, все объяснить. я не про то, как сэмми воспринимала меня – это ее книга, пусть сама пишет свою историю, не буду касаться тем, которые она поднимает. но я хочу рассказать тебе, сэм-из-будущего, почему я так долго тянул с признанием в любви:

сам, черт подери, не знаю

ей-богу, у меня было целых восемь часов на размышления, и все равно я так и не понял

скорее всего, из-за слабости, я же человек

она высокого мнения о своих способностях, и есть за что, но ума не приложу, почему она вбила в голову, будто она некрасивая. девушки вроде сэмми – загадка для обычного парня. такие, как сэмми, сбивают с толку любого, кому всю жизнь твердили, что красота сводится к определенному типу внешности – а сэмми уж точно в эти рамки не вписывается, и все-таки она сногсшибательная. у сэмми нежные бледно-розовые губы, светло-карие глаза, которые на солнце меняют цвет, густые непослушные кудри, а от ее походки голова кругом. похорошела она – или, по крайней мере, я это заметил, – когда нам было лет по двенадцать. но не во внешности главная ее изюминка. вокруг миллионы девчонок, на нее похожих. а главное…

думаю, потому-то я до последнего не говорил ей о любви. ее будто окружает свет, идущий неведомо откуда, и только очень сильным людям дано воспринимать этот свет без страха, зависти или желания присвоить. может быть, этот свет – внутренняя сила. А может, он и есть любовь, и потому меня так тянет к сэмми. но дело, наверное, не только в этом.

да, признаюсь, я спохватился, как только узнал, что болезнь подтачивает этот внутренний свет. а когда понял, что этот свет пытается присвоить кто-то другой, мне будто дали пинка под зад. ну и дурак же я был – всегда думал, что она уедет, а потом, когда я буду готов – неважно когда, может, когда мне стукнет полтинник, не знаю, – но когда буду готов, просто найду работу где-нибудь в тех краях, и мы снова будем вместе, на всю жизнь. приберегал ее «на будущее», как последний идиот.