Егор отхлебнул кофе и посмотрел в окно-витрину, на майское небо, еще такое холодное, совсем не по-весеннему.

Во рту ощущался приятный вкус кофейных зерен…

Егор подумал: скоро лето, и это небо, пронзенное пиками небоскребов, еще такое чистое и свежее, скоро тоже станет хорошо прожаренным, сизым, в дымке вечных пожаров торфяников, от которых некуда деться.

– Вот и я, – послышалось над ухом.

Егор подпрыгнул от неожиданности.

Алина не стала дожидаться, пока он встанет и отодвинет стул. Она уселась за стол, бросила сумочку на широкий подоконник и улыбнулась:

– Извини, я опоздала. Долго искала, куда можно машину приткнуть. Оказывается, тут довольно популярное место… Что ты на меня так смотришь?

Егор хлопал ресницами и лишь спустя мгновение принужденно улыбнулся:

– Ничего, я сам недавно пришел.

Выглядела она совершенно не так, как он себе представлял. От агрессивной роковой красотки мало что осталось. Рыжие волосы были стянуты в хвост, на лице – умелый макияж, не бросающийся в глаза, в ушах – простые золотые колечки. Одета Алина была крайне демократично – синие джинсы и свободная желтая кофточка с большими пуговицами.

Заметив, что Егор пристально рассматривает ее, Алина слегка смутилась, но старалась не подавать виду.

– Закажем? – беспечно спросила она, приняв от официанта кожаную папку с меню. – Что тут дают вкусненького?

– Ребрышки, – усмехнулся Егор. – Свиные. В томатном соусе. Пальчики оближешь.

– Ребрышки? Ну, пусть будут ребрышки. И салат «Цезарь».

Когда официант отошел, Егор сложил локти на стол, и, наклонившись вперед, вкрадчиво спросил:

– Это был план, верно?

– Какой план? – спросила Алина.

– Не прикидывайся. Я про вчерашний вечер. Вы ведь не просто так меня позвали.

Ее глаза были серыми, как осеннее небо, а в зрачках плясали ехидные бесенята. Алина подперла кулачком щеку и улыбнулась:

– Ну, было бы глупо отпираться. Вообще, конечно, тебя твой папаша навязал. Я-то планировала пригласить другого ведущего, но потом все переиграли. А что делать? Девочка, как поется в известной песне, созрела, надо ж девочку в хорошие руки пристраивать.

– Я так полагаю, меня в женихи Нюточке прочили?

Алина улыбнулась и не ответила.

Егор фыркнул и покачал головой:

– Аферисты! Она ж молодая совсем. Сколько ей? Семнадцать?

– Девятнадцать. Но, в принципе, ты прав, она по своему развитию еще дитя совсем.

– Я не пойму… Ты-то почему Николаевна, а не Юрьевна?

Алина округлила глаза, а потом усмехнулась:

– Так я ж не дочь Юрия Александровича, если ты об этом.

– А кто ты ему?

– Племянница. Мой отец – его младший брат.

Материализовавшийся официант приволок два блюда с ребрышками, залитыми восхитительно пахнущим соусом.

Алина вдохнула, и Егор машинально уставился на ее грудь.

– Пахнет как, – простонала она. – Надо же… Не думала, что я такая голодная.

– Никогда не слышал о миллионере Николае Караулове, – задумчиво сказал Егор, отрезая кусок мяса.

– Так папа и не миллионер, – ответила Алина. – У него скучная должность финансового аналитика. Мы, конечно, не бедствуем, но до дядюшкиных размахов нам не подняться. Время не то уже. Дядя поднимался в девяностые, вместе с твоим отцом, приватизация там и все такое, а мой отец корпел в Свердловске, в НИИ. Это потом уже дядя его сюда перетащил.

– А вместе с отцом и ты приехала?

– Мы приехали, – скучным голосом сказала Алина, на мгновение помрачнев. – Папа, мама и я. Это только кажется, что если родственник – миллионер, жизнь сказкой будет. Мы квартиру снимали в Выхино, однокомнатную, у какой-то бабки-алкоголички. Отец через всю Москву на работу мотался, я – в институт, а мама дома сидела, потому что болела. Отец все говорил: потерпите, дальше лучше будет. Ну, мы и терпели. А потом…

– Твоя мама умерла? – тихо спросил Егор.

Алина усмехнулась, горько и одновременно жалобно:

– Нет. Она вдруг влюбилась. Представляешь?! В сорок лет. В заезжего итальяшку. Познакомились на каком-то приеме. Она же переводчиком проработала много лет… Ну, и… так получилось. Отец даже не заметил сперва, что все уже кончилось. Работал много, домой приходил, ужинал и с ног валился. А она на развод подала.

– И что?

– И ничего, – ненатурально весело ответила Алина. – Сидит в Римини, пишет имейлы, звонит и приглашает в гости, рассказывая, как она счастлива со своим Рикардо. У нас, как папа и сказал, все хорошо, все наладилось. Я работаю, он работает.

– На дядю.

– Ну и что? Я свою работу люблю. Ты ведь тоже самоутверждаешься. Мог бы – к папочке под крыло, а ты вон какую карьеру сделал! Понятно, что связи и все такое, так ведь и я не с машинистки начинала.

– Да я не осуждаю, – вяло оправдался Егор. – Я когда в Москву приехал, тоже думал: сам всего добьюсь, сам карьеру сделаю! А потом понял, что жертвы эти никому не нужны. К чему отказываться от возможностей, если они есть? Девочка, с которой я вместе работал в «Желтухе», до сих пор парится там же, таскает светские сплетни, трахается с шефом и надеется дорасти хотя бы до выпускающего редактора. Кабы не папашка, я бы там же сейчас варился, жил на двенадцать тысяч в месяц, год копил бы на отпуск в Турции.

Алина, ковырявшаяся в своей тарелке вилкой, отложила прибор в сторону и серьезно посмотрела на Егора:

– Неужели ты жалеешь о такой жизни?

– Нет, – покачал он головой. – Разве о ней можно жалеть? Это только в плохих романах и фильмах благородные герои бросают свою обеспеченную жизнь во имя светлой мечты или великой цели. Но иногда, когда я смотрю на тех, кто живет иначе… Ну, знаешь, просто: семья, дети, рабочий день с девяти до шести, сон до двенадцати по выходным, поход на рынок за мясом и овощами, то думаю – может быть, они куда более счастливы, чем я? Ведь если разобраться, моя жизнь – как серпантин. Пестрая лента. Фр-р-р-р-р! Полетела, красиво извиваясь, а потом упала на пол, и все. Конец истории. Наутро его сметут веником и выбросят в мусорное ведро…

– Многие отдали бы все, чтобы вот так – фр-р-р! – задумчиво сказала Алина. – Хотя бы раз в жизни. А потом – неважно, куда тебя, в мусор или дальше, по волне… И я знаю многих, кто ради этого пожертвовал бы семьей, детьми и уютом. Так что еще неизвестно, чья жизнь счастливее. Твоя, может быть, ярче, но она куда сложнее, и совершенно не стоит по этому поводу переживать.

Они просидели в ресторане допоздна и потом, уходя, даже пожалели, что там не танцуют.

Впервые за последний год Егору захотелось подвигаться под сентиментальную музыку.

И хотя танцор из него был неважный, сама мысль потоптаться на площадке в лучах прожекторов, прижимаясь к податливому женскому телу, показалась вдруг невероятно привлекательной…

Оказавшись на улице, Егор нерешительно потоптался на месте, не зная, как предложить ей поехать куда-нибудь еще. В голову упрямо лезли названия модных ночных клубов, дискотек и прочих увеселительных заведений, однако туда ему как раз не хотелось. Побыть в одиночестве, в интимном пространстве все равно не удастся, к тому же наверняка в этих сотрясающихся от децибел помещениях попадутся знакомые лица, которые не дадут поговорить…

Подумав, Егор решил предоставить выбор Алине и просто спросил: куда бы она хотела пойти?

– Воздух какой, – мечтательно произнесла она. – Может, просто погуляем?

Егору, который «просто» не гулял уже давно, идея понравилась. Алина тянула его за собой, по улице, к набережной Москвы-реки, закованной в бетон.

В темной воде отражались огни фонарей и надкусанный лунный блин…

– Ты мне сначала не понравилась, – признался Егор.

– Врешь, – рассмеялась Алина. – Ты сразу поплыл. Помню твой взгляд…

– Ничего я не поплыл!

– Поплыл, поплыл!

– Нет!

Она снова засмеялась и, обогнав и повернувшись к нему лицом, взяла Егора за руки, пятясь и таща его за собой:

– Почему я тебе не понравилась?

На этот вопрос он еще мог ответить.

Куда сложнее было бы, если бы Алина поинтересовалась: почему она ему понравилась потом?

Потому что в объяснении не было ничего романтичного, а девушкам всегда хочется именно романтики, красивых ухаживаний, миллиона роз и серенад под балконом…

Егор вздохнул.

Романтиком он никогда не был.

– Я подумал: вот сидит деваха, красивая, безмозглая, считающая себя законченной стервой. Сейчас очень модно быть стервами. Иногда кажется, что этому уже учат в университетах. А я не люблю стерв, их мне и на работе хватает, – честно признался он.

– Кого ты еще не любишь?

– Потасканных жизнью баб, изображающих из себя роковых женщин. Разговариваешь с такой, а у нее в глазах счетчик мотается, как будто она прикидывает, что из тебя можно вытрясти. Когда ты сидела в баре, расфуфыренная такая, словно только с подиума, я подумал: вечер перестает быть томным. Я тогда все себе распланировал, как подкачу, что скажу и что потом буду делать.

– А я тебя до ужаса боялась, – призналась Алина. – Ты сидел такой несчастный с этой чашкой кофе, и голова у тебя болела, и вообще было видно, что ничего из затеи этой со сватовством не выйдет…

– Почему?

– Потому что такие, как ты, не позволяют собой вертеть. А потом ты стал разговаривать, и я поняла, что ты вовсе не напыщенный жлоб, как я думала раньше…

Она остановилась и посмотрела ему прямо в глаза очень серьезно.

Ладони Алины были горячими и почему-то дрожали.

Егор чувствовал эту слабую вибрацию и вдруг сообразил, что его тоже начинает потряхивать, словно он ухватился за электрический провод.

Небеса потемнели и даже луна вроде бы закачалась.

А может, ему это просто померещилось…

Держать бы ее вот так за руки и не отпускать! Никогда.

Смутившись, они, как по команде, отвели глаза, а потом и вовсе отвернулись друг от друга.

Облокотившись о каменные перильца, Егор и Алина уставились на черную воду.

– И что нам делать? – тусклым, невыразительным голосом спросила Алина. – Не думаю, что если мы будем… ну… того…