– Нам надо поговорить, – решительно сказала Рокси.

Объяснение вышло пакостным.

От Рокси он ждал чего-то такого…

Он не подходил ей ни по темпераменту, ни по ритму жизни, и даже работа так и не сделала его полноценным тусовщиком. Для полнокровных отношений не было времени. Какая любовь, если он уезжает в шесть, а то и в пять утра на съемки, ведет корпоративы, а дождавшись выходных, падает замертво в кровать, слишком усталый даже для секса?

– Нам надо поговорить, – повторила Рокси.

– Надо, – обреченно согласился он.

Чтобы она поняла серьезность его намерений, Егор даже уселся на пуфик в прихожей.

Рокси высилась над ним, как гора, потом пожала плечами, приволокла из кухни стул и устроилась напротив, будто в огромном, почти двухсотметровом пространстве квартиры не нашлось другого места для беседы. Под взглядом Егора ей было неуютно, как никогда в жизни, особенно в свете того, что надо было сказать.

Он даже не пытался ей помочь.

Сидел и смотрел прямо в глаза, не мигая, как готовая к атаке кобра.

А Рокси все не могла начать, и тот небрежно-дурашливый тон, который она припасла, для данного случая никак не подходил. Почему-то ей не хотелось делать вид, что для нее все так просто…

Рокси нервно хмыкнула:

– Знаешь, мы же с самого начала знали, что из наших отношений ничего не выйдет…

– Вот как? – холодно поинтересовался Егор.

Рокси тут же споткнулась, подавившись приготовленной фразой, и разозлилась. Ну почему вести с ним разговор так сложно?

– Я, конечно, очень благодарна тебе за помощь…

Нет, так никуда не годится! Как овца проблеяла.

– Благодарна? – уточнил он все тем же ледяным тоном.

Она подскочила с места как ужаленная:

– Да прекрати ты, в конце концов!

– Что прекратить?

– Это! – Она ткнула ему куда-то в голову пальцем с вызывающе накрашенным ногтем. – Вот это! Эти твои психологические штучки!

– Какие штучки?

Он даже голоса не повысил, а Рокси уже трясло от злости, потому что ее нападение, выстроенное по всем правилам боевой стратегии, было разбито в пух и прах. Она унеслась на кухню, налила воды из кувшина с фильтром, в котором, согласно рекламе, скрывались какие-то полезные волокна, очищавшие воду от всего вредного.

Егор притащился следом, сел за барную стойку и небрежно поинтересовался:

– Кому ты все время звонишь?

– Что?

– Я говорю: кому ты все время звонишь?

– Ивану, – буркнула она.

– Какому еще Ивану?

– Ну, этому… моему лысику. Он хочет, чтобы я вернулась. На любых условиях. Я подумала – так будет лучше для всех.

– Для всех?

– Ну, хорошо, – раздраженно произнесла Рокси. – Не для всех. Для меня. Но ты ведь знал, что в наших отношениях нет будущего…

Фраза снова сверкнула фальшивостью бутылочного стекла. Рокси замолчала, Егор тоже не произнес ни слова, пока она наконец не взмолилась:

– Ну скажи что-нибудь!

– Что я должен сказать?

– Не знаю. Скажи, что я сволочь!

Но Егор молчал.

Постояв несколько минут рядом, Рокси махнула рукой и ушла в спальню.

Через десять минут хлопнула входная дверь.

Из окна было видно, как он идет к машине. Глядя на Егора из-за тюлевой занавески, Рокси подумала: чувствовал ли он что-то к ней – привязанность… любовь?

«Обернись, – подумала она. – Если тебе не все равно – обернись!»

Он не обернулся.

Боталов, не стесняясь, хохотал на весь зал, отчего посетители ресторана нервно вздрагивали и оборачивались.

Егор сидел с кислым лицом, ожидая, пока у отца не пройдет приступ смеха.

– Замечательно, – с трудом произнес Александр. – Хотя этого и следовало ожидать. Не доведут тебя до добра эти знакомства. А я ведь предупреждал…

Егор ковырял вилкой рыбину и хмуро смотрел в тарелку.

Отвечать отцу было нечего.

Ну, да, предупреждал, не одобрял и всякое такое…

Вернувшись домой после работы, он не обнаружил там ни Рокси, ни ее вещей. И даже прощальной записки в духе любовных мелодрам не было. Только от подушки пахло горькими духами…

Естественно, Егору было не все равно.

Спать после разрыва с Рокси он не мог.

Глодала обида и неприятное ощущение, вроде того, которое еще недавно мучило ее – обиженную, брошенную на произвол судьбы и растерянную от неизвестности. Сейчас Егор испытывал нечто подобное. В его жизни, стабильной, налаженной и защищенной от всяческих невзгод километровой броней, Рокси была одним из надежных элементов, стабильных и верных, как крепежный трос, удерживающий альпиниста на опасной скале.

Он не верил, что между ними может возникнуть что-то настоящее, но, чего греха таить, Рокси ему нравилась, а в иные моменты – даже опьяняла, но чаще ее присутствие просто придавало ему бодрости, воодушевляло. И сейчас, когда от нее остался только запах духов, Егор вдруг почувствовал себя одиноким и никому не нужным.

Поделиться своими печалями было не с кем.

Верный Димка умчался на гастроли. Впрочем, он и сам не мог забыть о Рокси, что не позволило Егору броситься к нему с откровениями. Единственным, кто показался заслуживающим доверия, был отец.

Боталов выслушал сына без особого почтения к его личной жизни.

Более того, узнав о возвращении Рокси к ее лысику, долго хохотал. Посетители заведения оглядывались на них, а официанты, вышколенные, с прямыми спинами, стояли столбом, не проявляя к разговору видимого интереса.

Ресторан «Мнемозина» был из «правильных».

Абы кто сюда не ходил, и даже «светские львы» захаживали редко. Поужинать в этом закрытом для простых смертных заведении могли только очень богатые люди, коих в Москве было не так много, как простым смертным представлялось.

И дело было не в цене.

Что цена? Подумаешь…

Дрянное пойло, выдаваемое за кофе в Шереметьево, стоило немногим дешевле натуральной арабики в приличном заведении, так что в Москве цена не гарантировала качества.

«Мнемозина» принадлежала Боталову.

Здесь, в тихой и уютной атмосфере, решались серьезные вопросы его заезжих и московских партнеров.

Заезжие предпочитали мясо, москвичи – форель и семгу.

Почему-то всегда получалось именно так.

С немногими посетителями Александр и Егор здоровались на ходу, причем Боталов заметил, что уже не Егора воспринимают как «сына Боталова». Большинство говорили об Александре как об «отце Черского».

– Я не понимаю, почему тебя так забавляют проблемы в моей личной жизни, – зло сказал Егор.

Столовое серебро, казалось, отражало взвинченное настроение сына, а хрусталь жалобно тренькал, застывая от бесконечного холода.

Боталов сделал глубокий вдох, подавил желание сказать Егору, что тот снова плохо выглядит, и беспечно заявил:

– Да потому что это вовсе не проблемы. Подумаешь, велика важность, певичка от него ушла! Все они шалавы, и бабы, и мужики. Я тебе так скажу: не фиг общаться с этими полупидорами. Все они одним миром мазаны, за копейку лягут и ноги раздвинут. Рокси твоя, Димка или вон Инкин балерун в этом отношении ничем не отличаются друг от друга.

Инниного чемпиона мира Боталов называл исключительно балеруном, не давая ни единого шанса на иную интерпретацию. Прощать «бывшую» не хотелось, особенно в свете того, что ее карьера, как ни странно, шла в гору.

– И что мне, по-твоему, надо делать? Сидеть в квартире в одиночестве и… тунца лососить? – ядовито поинтересовался Егор. – У меня все контакты исключительно в среде этих, как ты изящно выразился, полупидоров.

– Жениться тебе надо, барин! Глядишь – поумнеешь.

– Ну, вот ты два раза женился. И что? Поумнел? И на ком мне жениться?

Боталов вытащил из нагрудного кармана сигару, по-простецки отгрыз от нее кончик и прикурил от зажженной свечи, отмахнувшись от назойливо протягивающего зажигалку официанта.

Затянувшись, Боталов закашлялся и раздраженно сунул сигару в пепельницу.

– Все никак не привыкну, – пожаловался он. – Хочется иной раз, как прынцу, сесть, вытянуть ноги и закурить… И не получается, хоть ты тресни. Вот что значит – пролетарское происхождение.

– Это атавизм.

– Что – атавизм?

– Твое пролетарское происхождение, – пояснил Егор. Боталов скривился.

– Атавизм или нет, а жениться тебе надо на девушке из своих. То есть из хорошей семьи, с образованием, капиталом за душой, а не на певичке, которую половина богатых торгашей поимела…

– Ой, только не это, – ужаснулся Егор. – Не надо мне дочек твоих бизнес-партнеров. Это же ужас какой-то, а не бабы! Я лучше в метро спущусь – по слухам, все нормальные девчонки там.

– Так, помолчи на отца! – рассвирепел Боталов. – Папа знает, папа пожил! Тебе о будущем надо думать. Опять же, дети пойдут… У меня в твоем возрасте уже ты был.

– Только вот ты меня не воспитывал, – зло напомнил Егор. – Занят был. Бизнес, стройки и ресторан «Мнемозина».

– Ну, это уже не от меня зависело. И возражать даже не думай! Сейчас я прикину, соображу, у кого из моих партнеров девки на выданье, ну и устроим мы тебе смотрины.

– Я не лошадь, чтобы кто попало в зубы заглядывал, а ты о слиянии контор думал.

– Поговори мне еще! – разозлился Боталов. – Я о тебе, дураке, забочусь.

– Как хочешь, – пожал плечами Егор и даже тарелку отодвинул демонстративно. – Я тебе ничего не обещаю, а им тем более.

– Ну и ладно, – хмыкнул Боталов.

– Ну и ладно, – согласился Егор.

Голос его был зловещим. Боталов вздохнул и поманил рукой официанта.

– Водки мне, – приказал он. – И быстро!

Слух о том, что Боталов решил женить своего единственного сына, все заинтересованные узнали за считаные часы.

Богатых невест залихорадило в предвкушении, более бедные утешали себя мыслями, что капризный Егор вполне может остановить свой выбор на хорошей девушке из приличной семьи.

Началось все с вполне невинных звонков Боталова, который, не страдая деликатностью, выспрашивал у своих партнеров, у кого имеется дочь на выданье, ну, или кого бы они сами могли порекомендовать. Партнеры пугались, недоумевая, почему Боталов ищет себе жену столь странными методами. Только потом тот в пространных выражениях пояснял, что после развода с Инной жениться не намерен, а супругу ищет великовозрастному балбесу, таскающемуся с какими-то эстрадными шалавами. Ну, а поскольку держать это в тайне Боталов не просил, сарафанное радио разнесло молву по самым влиятельным семействам Москвы.