Под Вязьмой мы с остатками своего подразделения пробивались к своим и напоролись на группу наших солдат, которые сидели на поле, без оружия и пагон. Стали спрашивать, почему они сидят, они отвечают, что их в плен взяли немцы, которые догнали на танкетке. Они приказали бросить на землю винтовки, по них танкеткой и помчались дальше, приказав дожидаться жандармерии, при этом сняв с их пилоток звездочки, чтобы доложить начальству, сколько русских они взяли в плен.

Мы пристыдили таких защитников отчества, приказали взять винтовки в руки и идти с нами, но тут раздался чей-то голос: "Хватит командовать. Смотри, какой командир! Видали мы таких командиров!"

– Кто сказал? – кинулся я на голос, но не нашел того паникера, ибо уже темнело.

На следующий день мы напоролись на засаду, и нам пришлось с боем прорываться дальше. В результате у нас оказались раненные, тяжело раненные солдаты. Мы понимали, они понимали, что вместе с ними нам не прорваться через линию фронта. Надо оставлять их здесь, решил совет. Уж лучше добейте нас, но не оставляйте на мучительную смерть или в плен к немцам. Рядом был хуторок, мы пошли попросить у местных жителей, чтобы раненные остались у них, но женщины дали нам по буханке хлеба и сказали, что никого не будут брать, ибо придут немцы и всех расстреляют. Мы ушли, оставив лежать наших раненных солдат на поляне. Я до сих пор помню их молящие глаза: "Уж лучше пристрелите.» Но рука не подымалась, а их глаза у меня всегда перед глазами. Какие тут могут быть воспоминания? При выходе из окружения меня тяжело ранили. Я полгода скитался по госпиталям, а потом уже был списан с армии, трудился в тылу. Вот такая она война. Давай выпьем, за тех, кто не пришел.

Петр налил полные рюмки, и они не чокнувшись, выпили. Посидев еще некоторое время они вышли из ресторана и пошли домой вечерней Москвой.


" Здравствуй, Петр!

С большим приветом к тебе и лучшими пожеланиями твоя супруга Наташа и сынок Саша. С начала письма сообщаю, что у нас все хорошо. Я хожу на занятия, хотя это и непросто. Так как у Саши растут зубики, и он стал очень раздражительным, приходится полночи его на руках носить, чтобы успокоился. Мама говорит, что это "младенчик", и ей посоветовали поехать к одной бабке, которая может лечить эту болезнь.


В воскресенье мы ездили с ней в Привольное к бабке. Ей уже лет девяносто, живет одна и помогает людям бесплатно. Она накрыла Сашу одеяльцем, потом начала что-то шептать над ним, а еще окропила священной водой. Мы хотели ей заплатить ей деньги, но она отказалась, хорошо, что мы с собой взяли немного яблок и плитку шоколада, которые оставили мы ей. Я не очень верила в такое лечение, но, тем не менее, Саша уже вторые сутки спит спокойно. Даже не знаю, как это объяснить с материалистической точки зрения. В институте я никому не говорила о том, что ходили к бабке, а то могут засмеять или осудят за мою веру в мистификацию.

У нас уже весна набирает ход, на деревьях набухают почки, лед с Днепра уже сошел, и теперь там плавают прогулочные катера. По вечерам люди высыпают на набережную, видно, очень соскучились по теплу и шумом речного прибоя. К нам в гости заходила Лена со своим профессором из горного института. Я тебе писала о нем. Андрей Григорьевич старше Лены почти на 20 лет, потому я была и удивлена таким выбором подруги, ведь за ней сколько парней ухаживало, которые могли бы составить достойную пару. Особенно, долго они были с Виталием, который занимался парусным спортом, он даже входил в сборную Союза, но потом их отношения пошли на убыль.

Она говорит, что разочаровалась в молодых ребята, ибо нет в них надежности, и при первой возможности идут налево. Может и так, но мне кажется, что Лена рационально подошла к своему браку, ибо у профессора оклад в две с половиной тысячи рублей, кроме того, у него есть премии за практические разработке на Криворожских шахтах. Имея такой месячный доход, они ни в чем себе не отказывают, покупают дорогие вещи, изысканную и вкусную еду, а по выходным летают в столицу на очередную премьеру. Лена хочет купить машину "Победу", чтобы ездить летом на курорт на южный берег Крыма или в Грузию. Конечно, при их доходах найти шестнадцать тысяч им не проблема. Просто Андрюха, так называет она своего профессора, боится покупать машину, ибо боится, что Лена будет лихачить на дорогах.

Да, спасибо за подарки, которые ты прислал нам с мамой на Восьмое марта, маме так понравились французские духи, а мне золотое кольцо с рубином.

На этом буду заканчивать свое письмо, ждем тебя в гости.

до свиданья! Наташа".


Леонид Брежнев был на распутье. Он видел, что в Президиуме ЦК КПСС происходит какой-то заговор против Первого секретаря ЦК Никиты Хрущева. Почти все члены Президиума высказывали против его политики как внутри страны, так и за границы, ибо он принимает решения, не советуясь с товарищами по партии. Он боролся с "культом личности" Сталина, а сам стал узурпировать власть в стране, отрицает демократические принципы руководства в стране.

Особенно, в этом усердствовал Вячеслав Молотов, который прямо обвиняет Хрущева, что он дискредитировал всю огромную работу партии в строительстве социализма, нового общества, выступив на Двадцатом съезде с осуждением "культа личности", в результате чего было разрушено единство коммунистического движения в мире.

Трагические события в Польше и Венгрии, говорил он, свидетельствуют о том, что мы потеряли контроль над процессами в странах народной демократии, и, если мы будем продолжать в таком темпе, то мы потеряем всю социалистическую мировую систему. В последнее время у нас ухудшилось отношение с Китайской Народной Республикой, и все дело в том, что Никита Сергеевич стал учить китайцев, как строить социализм.

– Да, Хрущев считает себя самым умным человеком в стране, не советуясь со специалистами, он принимает важные решения в самых различных областях экономики: в сельском хозяйстве, в промышленности, в военном деле. – Поддержал выступающего товарища Маленков. – Уничтожение министерств и образование территориальных советов народного хозяйства приведет к разрыву налаженных связей между предприятиями – это принесет хаос в стране.

– Он откровенно оскорбляет своих товарищей по партии. Не стесняясь, он может обругать начальника в присутствии подчиненных, чем подрывает авторитет управленцев, – высказался Председатель Верховного Совета Ворошилов. – Никита Сергеевич потерял всякую меру и этикет в общении с товарищами по партии и со своими подчиненными.

Леонид Ильич слушал эти речи на заседании Президиума ЦК КПСС, и в нем голова шла кругом, ибо большинство членов Президиума выступали против Хрущева, и это грозило ему отставкой с поста Первого секретаря. В принципе он считался человеком Маленкова, так как благодаря его поддержке, он вернулся в большую политику, после того, как в 1953 году его сняли со всех постов в партии и стране. После годичного безделья, Брежнев написал письмо Маленкову с просьбой дать ему какую-то должность, ибо он себя не мыслит без партийной работ, и обладает при этом большим практическим опытом. Сначала Маленков направил его в Политуправление Красной Армии, а затем вернули и в ЦК партии. Правда, дальнейшим продвижением по службе он обязан Хрущеву, который направил его вторым секретарем ЦК компартии Казахстана, где затем он стал Первым секретарем. Так что сейчас Брежнев колебался, кого поддержать в предстоящем противостоянии. А, что противостояние "старой гвардии" и молодого поколения, несомненно, будет, в этом можно было не сомневаться. Кто правильно сделает выбор, тот пойдет дальше по карьерной лестнице, а побежденного партийца ждет в лучшем случае забвение и изгнание со всех постов. А, вдруг, победитель вернется к прежним принципам правления "железной рукой, то могут и к "стенке" поставить. Конечно, иметь большинство в Президиуме – это огромный плюс и заговорщиков, но армия в лице Жукова, и спецслужбы в лице Серова стоят за новые веяния в стране, то есть за Хрущева.


Работа у Петра складывалась хорошо, он усвоил уроки своего наставника и успешно применял их на практике. Без особых усилий он находил граждан, которые занимались воровством электроэнергии, составлял акты, выписывал штрафы, получая прибавку к своей зарплате. Ему совсем не жалко было тех людей, которые нечестно вели по отношению к народному добру, хотя многие из них умоляли, даже плакали, чтобы Власенко не штрафовал их.

Однажды, правда, он расчувствовался, когда в одной квартире нашел пленку из диафильма, которую засунули под окошко счетчика, чтобы он тормозил диск. Явление довольно-таки частое в практике нарушений, но в этот раз этим делом занималась несчастная семья, состоящая из мужа-инвалида войны, мальчика лет четырех и самой хозяйки квартиры Натальи Ивановны, которая работала уборщицей в магазине, а еще подрабатывала тем, что занималась уборкой квартиры одинокого пожилого преподавателя медицинского института. Об этом она рассказала Петру, уговаривая его не выписывать штраф, ибо у них катастрофически не хватает денег, ведь муж не работает и не получает пенсии, а на лекарства доля него нужна немалая сумма.

На инспектора смотрело страдальческое лицо инвалида войны, прикованного к постели, возможно, он пролил свою кровь за свободу и независимость родины, в которой Власенко может сейчас счастливо жить. По комнате бегал малыш, который все просил маму: "Мама, я хочу кушать ".

Наталья прикрикнула на него, чтобы он не мешал взрослым заниматься своими делами. Тут Власенко сплоховал, он смял листок из тетрадки, на которой начинал писать акт о воровстве электроэнергии и сказал: "Наталья Ивановна, я не напишу протокол на вас, в этот раз не оштрафую вас, но больше не занимайтесь этим делом." Мужчина-инвалид с благодарностью посмотрел на контроллера, а хозяйка, со словами благодарности и обещанием не делать этого, провела его до дверей и при этом хотела всучить Петру деньги.

– Что вы делаете?

– Это в знак благодарности, – протягивала он два червонца парню.