– Нет, почему… А Лена? Просто я думала…

– Лены нет, а я есть. Там только дети, понимаешь? Твой отец посчитал меня своим ребенком!

– Да, теперь мне понятно… Значит, Лена не наследница. А я думала…

– Ты не думала, ты боялась. А это разные вещи, Арин. Когда человек боится, он мыслить логически не способен, и потому его легко обмануть. Вот и я тебя обманула. И ты мне поверила.

– Это ты про Ивана, да? Ты все про него придумала?

– Ну да… Практически на ходу и придумала. Сама удивляюсь, как ты мне поверила. Тебя физиология подвела, смена гормонального фона и все такое. Говорят, все бабы в это время глупеют. Я бы тоже хотела так поглупеть, но мне не судьба. Выходит, завидую я тебе, Арин. Хотя уже не имеет значения…

– Значит, никто на меня не покушался? Погоди, а машина? Меня же чуть машина не сбила!

– Ну, знаешь… У каждого человека есть шанс оказаться под колесами чужой машины. И у каждой женщины есть возможность испугаться незнакомого мужика у подъезда. Я уж не говорю о шорохе ключа в замочной скважине, когда все нервы напряжены…

Арина опустила глаза, едва заметно кивнула головой, соглашаясь. Когда нервы напряжены – это да. Это бывает… Потом спросила тихо:

– Жень… А как ты узнала, что ты есть в завещании?

– Мне отец позвонил. Это ничего, что я его отцом называю? Тебя не коробит?

– Да ради бога… А когда он тебе звонил?

– Перед тем, как умереть… Представляешь? Никогда не звонил, а тут… Мы долго с ним разговаривали, он тогда и рассказал про завещание и про деньги, которые ему достались. А еще про Лену свою рассказал… Подозревал он ее, говорил, изменяет. Зря, говорил, женился, силы свои не рассчитал. Думал, это любовь… Привык, что его все бабы любят без денег, просто так. А потом еще рассмеялся очень грустно и говорит – ничего, ничего, устрою я ей сюрприз. Ничего она не получит. Я думаю, он слегка подшофе был, иначе не стал бы так откровенничать. А если б ты знала, что со мной творилось в этот момент, ужас просто! Как вспыхнула внутри любовь – как солнце! И обида ушла… Я еще подумала про себя – какая молодец, все правильно делаю…

– В каком смысле? Что ты делаешь правильно?

– Да ты же не знаешь… Сейчас все расскажу. Я ведь не только на отца была обижена все эти годы, но и на тебя тоже. Ревновала я отца к тебе. Ты родная дочь, а я – нет… Подумаешь, удочерил когда-то, и что? Родную дочь не забудешь, а про меня и забыть можно. И я тебя вычислила, нашла… Ходила за тобой хвостом, как ненормальная, все время про себя повторяла – вот папина дочь, вот папина дочь. Знаешь, я так и не могу до конца понять природу моей привязанности к отцу, но есть в ней что-то такое… Такая способность есть – щедро одарить любовью авансом, с запасом. И в тебе тоже есть… И еще я думаю, что вы с отцом несете ответственность за эту способность, вроде как обязаны ее до конца отрабатывать…

– Жень… Нет такой обязанности – любить. Никто сверху никаких обязательств не назначает, всегда одно из двух – или любишь, или нет. Вот я мужа любила, например, а он меня предал. И что? Не убивать же его за это.

– Да дурак он, твой муж. Сволочь зажравшаяся. Получил твоей любви сполна, так ею наелся, что в нем самом излишки образовались. Вот ему и захотелось другой жизни, где эти излишки за деньги купят. Я ж говорю – дурак.

– Ладно, не будем о моем муже.

– Да, не будем. Отвлеклись. На чем я остановилась, не помню?

– Что ты ходила за мной по пятам…

– Да, да… Я ходила, а ты меня не замечала. Ты все время с работы домой неслась, как подорванная. И ужасно счастливая. А если не одна шла, то с мужем… Неужели ты никогда не чувствовала, что я за тобой наблюдаю?

– Нет, не чувствовала.

– Да, ты такая. Ты только на своей счастливой территории жить умеешь. Остальное тебе по фигу… Но ладно, сейчас не об этом, слушай дальше. К тебе я не решилась подойти, зато с Васей очень просто познакомилась.

– Ты и за Васей следила?

– Не называй это слежкой, пожалуйста…

– Хорошо, извини.

– Он в клубе с однокурсниками отдыхал, я возле него крутилась. Потом как-то рядом у барной стойки оказались, то да се, хмельной разговор ни о чем. Нет, я честно хотела ему рассказать, кто я такая. Но потом поняла, что он мне ужасно нравится. И он на меня тоже повелся… И я подумала – пусть так и будет! Так даже лучше. И с тобой я все-таки познакомилась… И поняла, какая ты… Господи, Арина! Да если б ты знала, какое это счастье! Да я готова была за вас жизнь отдать! Но Вася меня предал.

– Я за Васю не могу отвечать, Жень. Я тебя не предавала. Наоборот, очень хотела тебя поддержать, когда ты сказала, что беременна. Помнишь?

– Да не верю я тебе, Арин… Потому что хоть башкой о стенку разобьюсь, но все равно мне от твоих природных запасов любви ничего не причитается. Ты сына любишь, ты его новую девушку любишь, ты этого нахального Ивана уже любишь, а меня – нет. Да ты моего ребенка готова была любить потому, что он твой внук! А я тебе на фиг не нужна! И стоило придумать этого ребенка, чтобы хоть немного твоей любви получить! Хоть так…

– Значит, ты не была беременной?

– Не была. Наврала я тебе. Чего так смотришь? Да, наврала! А иначе как бы я? Опять одна… Я больше не могу быть одна, Арина! Почему меня все обманывают, почему предают с детства! За что? Так же нельзя жить…

– Женечка, успокойся, у тебя просто истерика. Не говори ничего, просто помолчи. Дыши глубже…

Женя и впрямь замолчала, утирая щеки дрожащими ладонями. Потом протянула руку, достала из пакета бутылку минералки, сделала несколько жадных глотков. Арина наблюдала за ней осторожно, боясь сделать лишнее движение. Слишком угрожающим было Женино молчание.

Вот она аккуратно прикрутила пробку к бутылке, впихнула ее в пакет, сложила руки на коленях, вздохнула. Долго глядела в окно, за которым собирались сумерки. Когда снова заговорила, Арина не узнала ее голоса – таким он был жестким и решительным:

– А я тоже вас всех обману. Да, вот так. Я буду как героиня Островского, которая не нашла любви и решила искать золота. Ты умрешь, я одна буду наследницей. Да, я так решила. Назло вам всем. Вы все искали любовь, а я найду золото! Получу деньги, уеду куда-нибудь на теплое побережье, домик куплю. Буду сидеть у моря и вспоминать вас… Тех, кто не захотел меня любить. Других захотел, а меня нет. И это будет справедливо, я думаю.

– И как ты меня решила убить, Жень?

– Да никак… Сама умрешь. Я сейчас уеду, а ты останешься, тебя никто не найдет.

– Ты не сможешь этого сделать, Жень.

– Почему же?

– Потому что я ни в чем перед тобой не виновата. Ну хочешь, я отдам тебе свою долю в этом проклятом наследстве?

– Да дело не в наследстве, Арин… Вернее, не только в нем. Неужели ты ничего не поняла? Мы так долго с тобой говорили… Ладно, я пошла, не могу больше.

Женя поднялась со стула, решительно шагнула к двери, на ходу доставая ключи из кармана джинсов. Арина тихо проговорила ей в спину:

– Ты вернешься, Жень, я знаю. Ты не сможешь.

Женя не обернулась. Перешагивая через порог, проговорила сдавленно:

– Нет, я не вернусь, Арин. Я не вернусь… Не жди.

Дверь захлопнулась, ключ проскрипел в ржавой замочной скважине.

В комнате стало совсем темно. И тихо. Было слышно, как от ворот отъехала Женина машина. Внизу, под полом, слышалось какое-то шевеление, будто мышь скребла.

Арина вдруг почувствовала, как сильно затекла спина, как устали от напряжения плечи. Но страха почему-то не чувствовала. И приближения смерти тоже. Вот спать ужасно хотелось – это да. Предыдущая ночь была бессонной…

Почему она не спала предыдущей ночью, чего боялась? Неужели Ивана? И как давно была эта предыдущая ночь… Словно в другой жизни. А сколько ей осталось в этой? Хорошо, что Иван не узнает о том, что она ему не поверила. Жаль, что Иван не узнает о том, что она его любит…

Подняв ноги, Арина устроилась кое-как на кровати, чтобы не беспокоить лишний раз руку, скованную наручником. От байкового одеяла пахло застарелой плесенью и горькой травой, полынью. Ничего, терпеть можно. Надо спать… Будет утро и будет жизнь… Потому что Женя вернется…

Свободной рукой Арина обняла себя за живот, проговорила тихо:

– Давай будем спать, малыш, все у нас хорошо. Не бойся, она вернется, вот увидишь. Глупая девочка, злая от одиночества, не надо на нее обижаться. Когда человека никто не любит, он становится злым… Ты у меня не будешь злым, правда? Я тебя очень, очень люблю. Не бойся, малыш, она вернется. Она обязательно вернется…

* * *

Женя давно уже не разбирала дороги, просто ехала в темноте по трассе. Свернула куда-то, въехала в незнакомый городок, чуть не сбила юную парочку на переходе. Не остановилась, поехала дальше, вылетела на окраину, мелькнули за окном производственные постройки, серый бетонный забор…

И снова трасса. Справа и слева лес темной стеной. Машин почти нет. Подумала вдруг – надо сбавить скорость, впустить в голову хоть одну здравую мысль. Она же не зомби, а человек, у которого есть жизнь. Хоть какая-то, но есть. Или она все-таки зомби, если оказалась способна на убийство?

Но ведь ее тоже убивали… Долго и мучительно убивали. Давали немного вздохнуть, и даже любовью одаривали, а потом снова убивали. Наверное, это особенная убийственная пытка – когда появляется надежда, что тебя могут любить. Маленький ребенок не ведает осторожности, он верит, что его полюбили навсегда… И не умеет справиться с предательством. Носит потом его в себе, как болезнь.

Все-таки странная штука с ней случилась – обиды на отца не было, а душа все равно болела памятью. Даже само слово «отец» хранилось в потайной коробочке и практически не использовалось во внутренних мучительных монологах, которые были хоть каким-то подспорьем в навязанном судьбой отшельничестве. Просто когда думала о нем, видела свет, чувствовала тепло…

Да, он был светлым и теплым. Он удочерил ее, не раздумывая. Он мог дарить себя походя и легкомысленно, улыбкой или жестом… А еще он обращался к ней весело-панибратски – старуха. «Прости, старуха, я сегодня поздно с работы вернусь, ты уже спать будешь…» Или «выручай, старуха, надо маме немножко соврать, что я дома с тобой был, но это в последний раз, я тебе обещаю…»