Она с удовольствием его выручала. Она была на его стороне. Она готова была выполнить все, о чем он попросит. Она хотела, чтобы он больше принадлежал ей, чем матери.

Потом, став взрослой, она не раз и не два задумывалась о подоплеке своей детской привязанности к этому красивому легкомысленному мужчине, пытаясь отыскать в ней проблемки модных по нынешним временам сексуальных психологизмов, но ничего такого не обнаружила. Это была любовь в чистом виде, с наивной радостью принимающая другую любовь. Она же не понимала тогда, что этот мужчина именно так устроен, то есть искренне любит тех, с кем в данный момент общается. И никак не ожидала, что его круг общения может измениться… Что он в одночасье соберет чемодан и уйдет, подмигнув ей на прощание – «пока, старуха»! И что на его место придет другой мужчина, холодный и рассудительный, который посадит ее напротив себя и станет объяснять новые правила жизни, который будет ее ненавидеть, если она случайно нарушит эти правила.

О, это отдельная история! Мать лебезила перед отчимом, будто он был божеством. И ей хотелось узнать – зачем мать это делает. Зачем ей Аркадий Викторович с его холодным надменным взглядом, лысой головой и тихой ненавистью. Впрочем, его ненависть на мать не распространялась… А ей доставалось по самое «не могу». Но разве матери об этом расскажешь? Она и слушать не станет…

Внешне он ее никак не показывал – ни словом, ни жестом, ни эмоцией. Он просто смотрел в ее сторону и тихо стрелял ненавистью. И убивал. Она чувствовала, как душа взрывается от выстрелов и оседает внутри мелкой пылью. А человек не умеет жить без души. Он тогда не человек, он никто. Он обманчивый объект в виде человека, не способный постоять за себя и никому не нужный.

Он долго ее убивал. А потом ему надоело, наверное, – вообще перестал ее замечать. А вскоре уехал в свою Америку, и тогда началась другая жизнь – с мамиными психозами. «Ты всю жизнь камнем на моей шее висишь! Я к мужу уехать не могу, потому что тебе, видите ли, нет восемнадцати, и мне не дают визу! Пока я сижу здесь, он там другую жену найдет, и что мне тогда делать? Ну скажи, что мне делать, скажи?»

Ничего она не могла ей сказать. Если бы можно было провалиться сквозь землю, чтобы освободить от себя эту орущую женщину, то провалилась бы. Тогда бы ей дали визу. Но ведь не попросишь землю, чтобы она сама собой разверзлась и поглотила ее со всем потрохами! Хоть запросись!

Когда мать уехала, наконец, она обрадовалась. Если радостью можно назвать жалкие клочки эмоций, что остались после расстрелянной души. Но все равно – жизнь. Другая. Своя собственная. В своей маленькой квартире на окраине города. И работа какая-никакая нашлась. И в институт на вечернее отделение поступила. И даже на права сдала, машину в кредит купила. Живи, не хочу! А не жилось… Ни дружб не получается, ни отношений…

Однажды она отца как-то разыскала и подкараулила, решила ему просто на глаза попасть, как бы случайно. Иду, мол, по улице, а навстречу… Здравствуй, это я… Да, было бы здорово, но ничего из этой затеи не вышло. Потому что отец был с другой женщиной. И так на нее смотрел… И никого больше не видел… И конечно же, мимо прошел. Не узнал. Она потом долго плакала, целые сутки. Но все равно нашла объяснение его поведению – да, он такой, что поделаешь. Кого в данный момент любит, тому и принадлежит.

Проплакалась, размышлять начала. Ниточки вокруг любви-памяти вить, клубки сплетать. И вспомнила, что у отца родная дочь есть. Арина. А ей, выходит, сестра сводная. Или почти сестра… И вспомнила даже, в какой двор он ее водил, чтобы эту Арину навестить. С собой не брал, на скамейке возле подъезда оставлял. Говорил – «посиди, старуха, я быстро. Нечего тебе там делать…»

Вычислила она эту Арину. Да и чего там особо вычислять – она ж копия отец. Такая же легкая, светлая, теплая. Но подойти не решилась, испугалась чего-то. А Васи, ее сына, не испугалась.

Вася, Вася… Непривычное для нее счастье – Вася. Целых три месяца счастья в маленькой квартире на окраине города. По утрам просыпаешься, видишь его рядом, и щекочет внутри – это пылинки души в единое целое собираются. На работе сидишь – еле конца дня дожидаешься. Мчишься домой через магазин – ужин готовишь. И ждешь – сейчас придет… Или в кино с ним рядом сидишь, а фильма не видишь. Какой к черту фильм, жалко на него время растратить! И себя жалко растратить… Себя – только ощущению единения. Может, кому-то и странно все это, а ей – так нисколечки, потому что сытый голодного никогда не поймет.

И только однажды она выскочила из ощущения. На концерте это было, случайно они с Васей на этот концерт попали – там известная поэтесса читала свои стихи под музыку. И так ее проняло – до слез! Никогда раньше такого не бывало, чтобы от стихов заплакать! Она плакала, а Вася ее за руку держал. И смотрел удивленно и насмешливо. В самом деле – где вы видели плачущего Ежика?

Особенно понравилось одно стихотворение – она потом его в Интернете нашла, наизусть выучила. И повторяла про себя, повторяла, как заклинание…

Помолчи меня, полечи меня, поотмаливай.

Пролей на меня прохладный свой взор эмалевый.

Умой меня, замотай мне повязкой марлевой

Дурную неостывающую башку…

Однажды Васе его прочитала, и он глянул так хорошо, и взял за руку, пальцы сжал нежно и сильно. И как взорвалась внутри душевная пыль надеждой! Вот оно, счастье! Выкарабкалась!

А он через две недели ее бросил…

Сейчас и не вспомнить, почему тогда пришла эта мысль в голову – Арине про беременность соврать. Наверное, инстинкт самосохранения сработал – хоть за что-нибудь зацепиться.

Арина повелась, конечно, это понятно. Она очень добра к тому человеку, который в круге общения на данный момент присутствует. Это у нее от отца. А выйди из круга – и фиг тебе. Но пока в круге… Да, и по спине гладила, и успокаивала, и слова всякие говорила… Как в том стихотворении…

Укрой меня, побаюкай, поуговаривай.

Дай грога или какого другого варева;

Потрогай: не кожа – пламя; у ока карего

Смола закипает: все внутри пожгу.

Да, именно так и было – горело внутри. Но сидела рядом с Ариной – и проходило… От ее взгляда, от голоса, от прикосновения ладони к пылающему лбу. Арина и не думала гнать ее из круга. Наоборот…

Арина, Арина. Что ж я с тобой сотворила-то, а?

Женя резко остановила машину – взвизгнули тормоза. Какая-то птица в лесу крикнула заполошно – испугалась, наверное. А может, сама по себе крикнула, заранее радуясь предрассветному времени.

Женя подняла голову.

За кромкой леса небо было бледно-серым, с намечающейся полоской зари. Скоро утро, значит. И довольно светло, хотя солнца еще нет.

Вышла из машины, огляделась – куда это она заехала? Местность какая-то странная… С одной стороны лес, с другой – поле, за полем холмы какие-то. Или это не поле? О, да там обрыв… Река внизу, что ли? Надо пойти, глянуть, ноги размять…

Легкие кеды моментально намокли от росы, два раза споткнулась и чуть не упала. Дошла до края обрыва, глянула вниз… Да это не обрыв, это настоящая пропасть, оказывается! Никакой реки там нет… А на дне пропасти что-то странное… Что это?

Ой, да это машина. Кто-то разбился, наверное, упал сверху. Хотя от дороги довольно далеко… Специально, что ли, сиганул? Разогнался по полю до края обрыва…

Ее вдруг обожгло этой мыслью так, что перестала дышать. Вот он, знак… Не зря же именно здесь машину остановила. И вот он, выход! Пропасть, обрыв! Земля разверзлась! Просила когда-то, она и разверзлась! Специально для нее! А главное, можно уйти чистой, греха на душу не взять… И не надо никакого дома на морском берегу. Что – дом, что – берег, если от одиночества убежать невозможно?

Вытащила из кармана ветровки Аринин телефон, кликнула номер Ивана. Он ответил сразу, даже гудок не успел прозвучать, заорал в трубку, как ненормальный:

– Да, Арина! Да! Я здесь! Ты где, Арина?! Говори, не молчи, пожалуйста!

– Да тихо ты, разорался… – насмешливо поговорила Женя, отводя телефон от уха. – Это не Арина, это Женя.

– Женя? А где Арина? Ты знаешь, где она? Почему звонок с ее телефона?

– Да успокойся, дай сказать!

– Говори… Говори, я слушаю!

– Тогда так, слушай меня внимательно. Не перебивай больше. Дело в том, что я хотела ее убить. И я…

– Что ты хотела? Убить?!

– Да что ж ты нервный такой, господи боже мой!

– Почему ты хотела ее убить? За что?

– Долго рассказывать, да ты все равно не поймешь… Да и не важно, в общем. Ты лучше поезжай за ней прямо сейчас, она там одна.

– Где? Говори адрес…

– Деревня Грязновка, триста пятьдесят восьмой километр по Восточному тракту. Там на повороте от трассы указатель есть. Дом самый последний, на окраине, с черепичной крышей. Ключи возьмешь на притолоке, рукой нашаришь. Там же ключ от наручников к общей связке прицеплен.

– Она что, в наручниках?

– Да. Я ж тебе объясняю – хотела ее убить. В том смысле, что никто бы ее не нашел…

– Ты хотела стать единственной наследницей, я правильно понимаю?

– Да не важно теперь. Поезжай, она там одна. Да, вот еще что! Скажи ей… Скажи ей, что я не вернусь. Скажи, она поймет. Ну, все вроде бы…

– Женя, постой… Что ты задумала, Женя? Что значит – не вернусь?

– Да так и не вернусь… Оттуда не возвращаются.

– Откуда?

– А сам не догадываешься?

– Женя, остановись, не делай этого… Давай поговорим.

– Да ладно, хватит. Не буду я с тобой разговаривать. Скажи Арине – я не вернусь… А вы живите счастливо. Береги ее. А сейчас езжай, не теряй времени. Все, я отключаюсь…

– Женя! Женя, погоди, прошу тебя! Прошу…

Давая отбой, она с раздражением подумала – во дурак… Лучше бы спасибо сказал за то, что она хочет уйти. Ведь понял же. А если понял, зачем это лишнее трепыхание человечностью – погоди, не делай этого, прошу тебя… Дурак! И за что Арина его полюбила?