– Вы сами видели, – голос говорящего был едва слышен, – этого горца никак нельзя вывести из себя и вызвать на поединок.

– Да. – Улыбка искривила губы второго собеседника. – Но я видел и еще кое-что. Кажется, мне удалось обнаружить, где его слабое место.

Рука, держащая кубок, застыла в воздухе.

– Слабое место? Я ничего подобного не заметил. Страх неведом этому человеку.

– Возможно, если говорить о страхе за самого себя. Но разве вы не заметили, как быстро он вмешался, когда его брат чуть не дал волю своему гневу?

– Вмешался, потому что поклялся соблюдать мир.

– Нет. – В тусклом свете свечи блеснули белые зубы. – Я видел выражение его глаз в тот момент. В этом и состоит слабость горца: он боится не за себя, а за своих братьев.

Наступило долгое молчание.

– Возможно.

– Мне это точно известно. Он считает себя защитником своих младших братьев. Мы воспользуемся этим к нашей выгоде.

– Но каким образом? Ведь они неразлучны. С тех пор как они прибыли, он с них глаз не спускает.

– Неважно. Прикажите вашим людям быть завтра в полной готовности. Как только я подам сигнал, хватайте его братьев без промедления. Тогда горцу не останется ничего другого, как только подчиниться нашим требованиям.

– Если лорду Уолтему станет известно, кто организовал этот заговор, он обратится к королю.

– Надо убедить Уолтема, что мы действуем по приказу самого Эдуарда. С королем не поспоришь. – В шепоте говорящего ясно прозвучала издевка. – Эдуард так непопулярен, что не может собрать достаточно налогов, чтобы усмирить шотландцев. И вот мы вынуждены торговаться, договариваясь с этими дикарями о мире, а не встречаться с ними лицом к лицу на поле битвы. Будьте спокойны, лорд Уолтем не усомнится, что этот приказ исходит от самого монарха. Если это приведет к свержению короля, так тому и быть.

– Тише, дружище. – Расширенными от страха глазами слушавший осмотрел комнату, словно ожидая, что из темных углов бросятся на него вооруженные мечами призраки. – Тише, не то, как бы вам не замолчать навеки. Подобные разговоры попахивают изменой.

– Разве это измена – желать, чтобы Англия стала сильным и независимым государством?

– Нет.

– Именно ради этого я и живу. Именно ради этого я готов умереть. Вот почему необходимо как можно скорее прекратить эти мирные переговоры. Будете ли вы на моей стороне? – Для пущего эффекта он помолчал. – Или же вы пойдете против меня?

Его собеседник отхлебнул глоток эля, раздумывая.

– А вы уверены, что горец, испугавшись за братьев, пойдет на наши условия?

– Уверен. А, поставив на пергаменте свою подпись, он окажется связанным по рукам и ногам. Главное же – окажется связанной вся Шотландия. Мы получим если не войну, то хотя бы выгодный для Англии мир.

Мужчина глубоко вздохнул, затем протянул руку.

– Что ж, тогда я целиком на вашей стороне.

– Дело надо провернуть завтра же, прежде чем начнутся мирные переговоры. Вы позаботитесь об этом?

– Да.

Он поднял свой кубок.

– За Англию!

– За Англию!

Заговорщики осушили кубки до дна. Затем быстро выскользнули из комнаты и разошлись в разные стороны, направляясь в свои спальни.

Диллон стоял на галерее, наблюдая, как рассвет медленно начинает новый день. Но не плодородные, зеленые холмы, что простирались перед его взглядом, не тучные стада овец занимали сейчас его мысли. Взгляд его был прикован к горизонту, к невидимой границе между Англией и Шотландией.

Там его дом. Как же ему хотелось оказаться сейчас дома! У Диллона сжалось сердце от тоски.

На душе у него было неспокойно. Всю ночь он ворочался с боку на бок, не в силах уснуть. Он знал, что отчасти беспокойство мучило его из-за англичанки. Он вновь и вновь проклинал судьбу, что свела их. Хотя Диллон и презирал все английское, он не мог отрицать, что его влечет к дочери лорда Уолтема. Поцелуй, так воспламенивший его, забудется не скоро. А ведь Диллон Кэмпбелл всегда гордился своей способностью сохранять полное самообладание в любых ситуациях. То, что произошло прошлой ночью в саду, никогда не должно повториться.

С другой стороны, беспокойство одолевало его и из-за мыслей о мирных переговорах, что должны были начаться сегодня. Он не сомневался в их необходимости, однако не очень доверял участникам переговоров. Предчувствия никогда не подводили его, а с момента их приезда сюда интуиция властно предупреждала его о таящейся вокруг опасности.

Диллон потер плечо, которое ныло иногда от старой раны. Реальна эта опасность или она всего лишь плод его воображения? И возможно ли, прожив всю жизнь в атмосфере ненависти, забыть о прошлом и начать все заново? Сможет ли он когда-нибудь по-настоящему доверять англичанам?

Он сглотнул, стараясь избавиться от беспокойства, комом вставшего в горле. Ради своих братьев, ради своей сестры он сделает все необходимое для установления честного мира между двумя странами. Но он никогда не забудет, что сам он – воин. И никогда не откажется от свободы, завоеванной ценой крови. Этого англичанам никогда не отнять у его народа. Слишком многим шотландцам пришлось заплатить жизнью за драгоценную свободу. И он позаботится о том, чтобы смерть их не была напрасной.

– Ты что же, совсем не спал, Диллон?

Он обернулся и увидел одного из близнецов на пороге их спальни.

– Нет, я поспал немного. А ты, Шо?

– Я спал, как дитя.

– Вот и славно. – Диллон улыбнулся, с любовью глядя на своего мягкого, боголюбивого брата, столь непохожего на него самого. Может быть, сон Шо именно потому всегда так спокоен, что во сне отражается состояние души человека? – Хорошо, что вы с Саттоном поспали вволю перед началом переговоров.

Саттон с несчастным видом высунул голову из спальни.

– Как же я мог спать, зная, что служаночке пришлось провести ночь совсем одной, на соломенном тюфяке в чулане?

– Совсем одной? – Диллон подмигнул Шо. – За столом сидело немало знатных джентльменов, горящих желанием отведать чар этой плутовки. Держу пари на золотой соверен,[6] ей не пришлось спать в одиночестве.

– Тем более мне следовало пустить ее к себе, – сокрушался Саттон. – По крайней мере, тогда девчонка проснулась бы утром с довольной улыбкой.

Диллон откинул голову назад и расхохотался. Два горячо любимых брата, смысл и свет всей его жизни, как всегда, разогнали его страхи.

– Одевайтесь быстрее, – сказал он. – Нам уже пора спускаться вниз.

– Да. Мне не терпится поскорее утолить голод. – Саттон плескал водой в лицо.

– Тебе просто не терпится поскорее увидеть ту девчонку, – пробурчал Шо.

Саттон широко улыбнулся.

– Конечно, я не прочь поглядеть на нее. Но ты даже и представить себе не можешь, как ей не терпится увидеть меня.

Когда Диллон отвернулся и начал одеваться, Шо все еще покачивал головой.


Леонора стояла в большом зале, отдавая распоряжения слугам. Поскольку переговоры должны были начаться сразу же после завтрака, девушка решила, что гостей надо накормить поплотнее. Мать всегда говорила ей, что мужчине прежде всего нужно наполнить желудок, ибо только после этого у него начинает работать голова.

Поварам пришлось трудиться всю ночь, готовя обильную трапезу – туши диких кабанов и ягнят, целые подносы голубей, рыбу, пойманную в ближних реках. Аромат свежего хлеба, пекущегося к завтраку, наполнял зал.

Как и накануне вечером, Леонора много стараний потратила на свой наряд. И вовсе не для того, убеждала она саму себя, чтобы произвести впечатление на Диллона Кэмпбелла. Она наряжалась ради Англии.

Несмотря на сопротивление Мойры, девушка облачилась в платье темно-лилового бархата, выгодно подчеркивающее цвет ее глаз и румянец на щеках. Темно-лиловый аметист размером с куриное яйцо покоился в тени ложбинки на ее груди, удерживаемый на шее крепкой цепочкой из золота. Волосы, были уложены в свободную сетку на уровне плеч.

Старая няня спустилась к ней в зал, держа в руках шаль из тонких кружев. Набрасывая ее на плечи Леоноре, она обеспокоено проговорила:

– Как бы ты не простудилась, девочка.

– Что бы я без тебя делала, Мойра?

– Правда, что? Ведь я одеваю тебя, балую, холю со дня твоего рождения. Без старой Мойры ты бы пропала.

Леонора нежно улыбнулась ей.

– А я-то думала, ты так боишься горцев, что не придешь сюда.

– Так оно и есть. Уж эти мне нехристи, – презрительно проворчала нянька. – Но сейчас еще слишком рано, чтобы подобные им показывались на свет Божий. Я успею запереться у себя в покое раньше, чем они увидят меня. Ну-ка, дай мне посмотреть на тебя, девочка. – Она вздохнула, что могло означать и удовольствие, и волнение. – Уж больно быстро ты растешь, дитя мое.

Скоро ты вылетишь из гнездышка и заживешь своим домком с каким-нибудь красавцем лордом. Леонора обняла старушку.

– Если я вылечу из родного гнезда, Мойра, то обязательно захвачу тебя с собой.

Услышав это, старая нянька просияла и повернулась, чтобы уйти, но тут же тихо ахнула и замерла на месте Леонора тоже обернулась и почувствовала, как краска жаркой волной проступила на ее щеках при виде трех горцев, стоящих у входа в зал. В ту же секунду девушка прокляла свой румянец. И почему только при виде Диллона Кэмпбелла она приходит в такой трепет? В конце концов, он ведь всего-навсего мужчина. И даже не особенно красивый.

Диллон с братьями, следовавшими за ним по пятам, прошел вперед.

– Доброе утро, миледи. – Он поднес ее руку к своим губам, стараясь не замечать дрожь, пронзившую все его тело при одном лишь прикосновении к девушке.

Странно возбужденная его появлением, Леонора поймала вдруг себя на том, что неотрывно смотрит на его губы. Она все еще помнила вкус этих губ. Чтобы отвлечь от себя его внимание, она сказала: