Рука Диллона невольно сильнее сжала кубок.

– Лорд Джеймс Блэйкли очень проницателен. Он воин. Эти два качества делают его крайне опасным противником. Он умеет тщательно скрывать свои истинные чувства, пока не окажется на поле битвы. Но вот что я думаю: как воин он ничего не выиграет от мира, который восторжествует между двумя нашими странами.

– Его сын, Элджер, тоже воин, – напомнил Шо.

– Да. Но он слишком ослеплен собой и… своим сердцем – это видно по блеску его глаз.

Шо улыбнулся.

– Я видел, как он неотрывно следил за тобой и леди Леонорой на протяжении всего вечера. Бедный дурень влюблен.

– Вот только во что? – хихикнул Саттон. – В саму леди или в ее приданое? Судя по владениям ее отца, оно немаленькое.

– Это уж не наше дело, – пожал плечами Диллон. – Достаточно знать, что Элджер Блэйкли готов на все, лишь бы угодить леди. А она – преданная дочь. К нам она не питает приязни, но будет очень стараться, чтобы ее отец успешно выполнил миссию, возложенную на них королем.

– А епископ? – спросил Саттон.

Диллон бросил взгляд на Шо, принесшего обет Церкви.

– Не хотелось бы говорить о нем с неуважением, но епископ Йоркский, хотя и является служителем Господа, кажется мне всего лишь марионеткой. Жизнь при дворе, проведенная им в довольстве и удобстве, ослепила его до того, что он перестал различать добро и зло. Мне думается, он забудет о долге и морали и пойдет туда, куда его увлекут другие.

– Тогда есть ли у нас шансы на успех? – поинтересовался Шо, забираясь под одеяла. – Ведь из всех англичан на нашей стороне лишь лорд Алек Уолтем.

– Мы – шотландские воины, присланные сюда Робертом Брюсом по приглашению короля Англии, – ответил Диллон, поставив пустой кубок на стол и подходя к двери. Оба его брата уже улеглись. Они были утомлены трудным путешествием, а от обилия еды и эля, поглощенного за вечерней трапезой, глаза их закрывались сами собой, напоминая о необходимости выспаться. – Всю нашу жизнь мы уступаем англичанам в числе. Но мы всегда ясно видим свою цель. – Он заговорил тише: – Если у посланников короля Эдуарда цель такая же, мы вернемся в Шотландию с надеждой на то, что хрупкий мир между нашими странами все-таки возможен.

– Да. – Саттон с трудом подавил зевок, а Шо уже крепко спал. – Что ж, завтра мы узнаем конец этой сказки.

Диллон улыбнулся и прикрыл дверь, желая братьям добрых снов. Хотя было довольно поздно, спать ему совсем не хотелось. Задержавшись у камина, он принялся раздумывать о людях, с которыми ему придется иметь дело.

Всю свою жизнь он люто ненавидел все английское. Он притронулся пальцем к тонкому шраму, что тянулся от виска до подбородка. Эта ненависть согревала ему кровь холодными зимами, превратив его в одного из самых неустрашимых воинов во всей Шотландии.

А теперь судьба распорядилась иначе: именно ему поручено вести мирные переговоры. Сначала весть об этом заставила его почувствовать себя так, словно в горле его застрял камень. Но потом, призвав на помощь свой разум, он сумел проглотить эту горечь, скрыв ее в глубине души, и даже смирился с ней. Мир. Пусть жажда отомстить за убийство отца, матери и всего клана все еще жжет его сердце, он все же попытается ради своих младших братьев и сестры, ради всех еще не родившихся поколений клана Кэмпбеллов заставить голос ненависти умолкнуть.

Утром мы узнаем конец этой сказки. Если англичане настроены действовать по справедливости, он поступит так же.

Чувствуя смутное беспокойство, Диллон набросил на плечи плащ и вышел из комнаты. Прогулка по саду – вот что поможет ему остудить разгоряченную голову и уснуть.


Леонора сидела на каменной скамье, прислушиваясь к звукам ночи. Слышно было, как жужжали и гудели насекомые. Вскрикнула какая-то ночная птица, скользнувшая темной тенью.

Подняв взор к звездам, она почувствовала, тоску: как обычно в трудные минуты, ей не хватало матери. Уж эта добрая женщина, верно, знала бы, что сказать, приветствуя незнакомцев так, чтобы они почувствовали себя долгожданными гостями. Она могла бы дать мудрый совет мужу, который все расхаживает и расхаживает в своей комнате – Леонора слышала шаги отца перед тем, как незаметно выбралась в сад. Девушка покусала губы. Мама бы непременно знала, как сгладить напряжение между гостями, враждебно настроенными друг к другу. И, что важнее всего: она непременно сумела бы развеять страхи своей дочери.

Страх. Да. Страх – и что-то еще. Что-то в этом дикаре, Диллоне Кэмпбелле, беспокоит ее. Но что? Даже в Вестминстере, где Леоноре не раз приходилось сталкиваться и с членами королевской семьи, и со знатными дворянами и даже пикироваться с ними, ей еще никогда не бывало так не по себе. По крайней мере, при дворе всех выручал этикет. Но здесь, в обществе этого горца, она не представляла, чем руководствоваться.

Услышав чьи-то шаги, она встала, ожидая увидеть одного из стражников. Вместо этого она оказалась лицом к лицу с мужчиной, только что занимавшим все ее мысли.

Она поднесла руку к горлу.

– Вы… вы испугали меня.

Диллон уставился на фигуру в плаще с капюшоном, почти сливавшуюся с утопающими в густой тени кустами и деревьями.

– Простите меня, миледи. Я ожидал, что в такой час в саду никого не будет. – Он огляделся. – А вам здесь ничто не угрожает?

Ее оскорбил такой вопрос.

– Вы спрашиваете, не угрожает ли мне что-нибудь в замке моего отца? Уверяю вас, навряд ли кто-то решится навлечь на себя гнев сотни часовых, стоящих на страже.

– Часовые отдали должное вину, миледи, и сейчас они крепко спят. Если бы кто-то стал угрожать вам, вы оказались бы совершенно беспомощной и были бы вынуждены защищаться в одиночку.

Глаза ее сузились.

– Почему вы пытаетесь запугать меня, говоря о несуществующей опасности? Или так положено вести себя с дамами в вашей стране?

Он нетерпеливо вздохнул. Эта женщина оказалась столь же несносной, как и прочие ее соотечественники.

– Я вовсе не собирался пугать вас, миледи. Просто в моей стране дамы давно уже не чувствуют себя в безопасности, даже в пределах укрепленных замков.

– И почему же, сэр? Разве ваши мужчины стали столь развращенными, что нападают даже на беспомощных женщин?

Голос его прозвучал низко, выдавая гнев:

– Они опасаются не наших мужчин, а ваших, миледи.

Он сделал движение, намереваясь пройти мимо нее, но тут она протянула руку, схватив его за рукав плаща. Она научит этого дикаря хорошим манерам, пока он находится под одной крышей с настоящими джентльменами.

– И вы посмеете обвинить благородных англичан в нападении на беспомощных женщин?

Не говоря ни слова, он посмотрел вниз, на удерживающую его руку. Почти тут же она отдернула ее. Выражение его глаз заставило ее отступить на шаг.

– Да. Так же как и на беспомощных детей.

Если бы она не была так разгневана, она поняла бы, что горец – его выдавал усилившийся акцент – с трудом сдерживает ярость. Но ее собственный темперамент заставил девушку забыть о здравом смысле.

– Вы заходите слишком далеко, сэр. Реакция Леоноры была столь неожиданной, что даже сама она была ошеломлена: рука ее, описав широкий полукруг, резко хлестнула горца по щеке.

Очень медленно он протянул руку. Несколько мгновений она заворожено наблюдала за его движением, пока ладонь Диллона не сомкнулась на ее запястье. Сила. Никогда не доводилось ей сталкиваться с такой силой. Леонора чувствовала, как гнев пульсирует в его теле, в то время как пальцы его впивались в ее руку. Хотя девушка не на шутку испугалась его ярости, она все же не собиралась извиняться или опускать взгляд.

– Мне больно.

Он крепче сжал ее руку, притягивая девушку ближе к себе, пока она не ощутила его обжигающее дыхание на своем виске.

– Вы не знаете, что такое настоящая боль, миледи. – Он кивнул, указывая на факелы, горевшие по обе стороны от дверей замка. – Всю свою жизнь вы как должное принимаете роскошь и безопасность, тогда как мой народ вынужден жить в вечном страхе перед очередным нападением ненавистных английских захватчиков.

Вызывающе вздернув подбородок, она ответила:

– Если вы смеете поднимать на меня руку, вы ничуть не лучше тех, кого обвиняете.

– Я не поднимаю руку на женщин. Так поступают только англичане. – Он отпустил ее запястье, словно ему было противно прикасаться к ней.

Растирая кожу, на которой выступили синяки, она отвернулась, страстно желая поскорее оказаться в полной безопасности, в замке.

– Никогда еще в саду моего отца со мной не обходились так жестоко.

– Жестоко? – шепотом переспросил он, словно ярость душила его.

Вдруг он грубо схватил ее, заставив повернуться лицом к нему. Она попыталась вырваться, но он только крепче сжал ее плечи.

– Миледи, если бы я хотел жестоко обойтись с вами, вы бы уже давно лежали мертвой у моих ног.

Гнев вновь заставил ее забыть о всякой осторожности, и Леонора дерзко ответила:

– Герцог Эссекский оказался прав. Вы всего лишь грязный, неотесанный дикарь в обносках, которому не место среди людей благородного происхождения.

Она увидела, как темная молния опасно сверкнула в его взгляде. Пальцы его рук продолжали все сильнее сжимать ее плечи, пока она не вскрикнула от боли, но он, похоже, ничего не слышал.

– Так я дикарь, вот как? – Притянув ее совсем близко к себе, он прошептал: – Тогда вам не мешает получше узнать, что это такое.

Она сознавала, что заставила его потерять самообладание и что он себя уже не контролирует.

Страх мурашками пробежал по ее спине, когда он привлек ее к себе.

Она застыла. Господь Всемилостивый, он сейчас совершит над ней насилие. Сердце девушки бешено стучало в груди. Пульс учащенно бился. Неожиданно она почувствовала легкое головокружение, и дыхание ее замерло.