...Как вдруг. В одно отнюдь не прекрасное субботнее утро конца июня все это огромное чувство в ее душе разрушилось, разлетелось, разбилось вдребезги.

А дело было так.

Отработав смену, наша героиня выпорхнула из троллейбуса в чудесном расположении духа. В двух руках она несла сумки с продуктами, но, к великому удивлению, никто на остановке не ждал ее.

Она открыла дверь метелкинской квартиры своим ключом и, поставив сумки на трюмо, направилась в маленькую комнату.

– А! Басенка! Пришла уже! – отчего-то рассыпалась перед ней свекровь. – Тебя Зинаида Матвеевна просила зайти – кажется, Аришу нужно забрать.

– Зайду. Сейчас переоденусь и заберу, – проговорила Аврора и хотела было открыть дверь маленькой комнаты, как Ульяна Андреевна нарочито громко сказала:

– Басенка! Зинаида Матвеевна велела срочно прийти!

– Да что у них пожар, что ли! Переоденусь и схожу! – И Аврора открыла дверь.

Да... Лучше бы она этого не делала. Хотя... Не узнай наша героиня этого тогда, она узнала бы о дурных пристрастиях своего любимого мужа позже, что, наверное, было бы куда хуже.

А увидела она следующее. Метелкин весьма энергично, в определенном, свойственном только ему четком ритме скакал в чем мать родила на Лидочке – дочери приехавшей из Ярославля Валентины. Та стонала время от времени самым престранным образом – хрипловатым голосом прирученного циркового медведя, когда тот просит чего-нибудь вкусненького.

– Ну ты, Метелкин, и падла! – прокричала Аврора, повторив любимое выражение своего родителя, и, изо всей силы захлопнув дверь, помчалась к матери.

А изменщик, вскочив с кровати, прикрывшись простыней, обрушился на Ульяну Андреевну:

– Черт! Я ж говорил! Если Аврорка придет невзначай, заговори ее, не пускай! Вот что ты натворила-то?! Дура!

– Зверь! – равнодушно брякнула та и отправилась на кухню пить чай.

По большому счету, Аврориному взору открылась картина, аналогичная той, которую Зинаида Матвеевна увидела много лет назад на поминках Авдотьи Ивановны. Вот и не верь после этого, что дочь зачастую повторяет судьбу матери, что если у родительницы, к примеру, муж был алколик, дебошир и гулена, то и дочери непременно попадется точно такая вот копия. Если же мамаше необоснованно повезло с супругом, то и дочери так же беспричинно повезет. И тут совершенно ни при чем внешние и внутренние качества обеих. Так уж уготовано судьбой, а от судьбы, как известно, никуда не уйдешь. И вышеописанный пренеприятнейший факт измены Метелкина лишний раз доказывает это жизненное наблюдение, превращая его в правило.

Аврора прибежала к матери и заявила:

– Я развожусь!

– Как?! Что ты такое говоришь-то?! Это почему?

– Аришенька, девочка моя, как я по тебе соскучилась! – Аврора потянулась к дочери, но Зинаида Матвеевна властно проговорила:

– Арина, ступай в комнату. Негоже робенку такие разговоры слушать! Разводится она! Это в честь чего?! Хахаля себе нового нашла?!

– Мама! Вот что ты такое говоришь?! Я сейчас застала эту падлу с Валькиной дочерью в кровати! С этой образиной! – воскликнула Аврора и заплакала.

– Ну что ж, в кровати... – растерялась Гаврилова. – Может, устала, прилечь решила...

– Ага, без порток и тот, и другая! Больше прилечь некуда!

– Ну что уж так сразу-то разводиться! Юрий – отец твоего робенка! А как робенка отца-то лишать?! Ты сама подумай! – раздувая свои пухлые щеки, увещевала она дочь.

– А ты-то как развелась?

– Я – это другое дело! Ты что, своего отца не знаешь?

– Развод, и все, – твердо сказала Аврора, утерев слезы.

– Какая ты упрямая-то! Ну вся в Гаврилова! Мало ли как там оно у них получилось! Небось эта Лидка сама его на себя завалила!

– Плевать я хотела, кто на кого завалился! Я ему этого не прощу!

– Ну, подумаешь! Оступился человек один раз! Что ж сразу разводиться-то?! – уговаривала Зинаида Матвеевна дочь.

– Такое простить – гордости не иметь! Себя потерять! Да и противен он мне после всего!

– Ишь ты! Противен он ей! Мать-то не слушала! Мать что говорила?! Не выходи за Юрку замуж! Не-ет! «Я его люблю, я без него умру!» – пропищала Гаврилова, пародируя дочь. – А теперь – разводиться! Интересно, а где ж ты жить-то собралась?

– А что, тут уже нельзя? Ну хорошо, сейчас отцу позвоню – мы с Аришкой у него какое-то время поживем!

– А при чем здесь Ариночка? Чего робенка-то обижать? Нечего девочку трогать! Я ее не отдам! Не позволю робенка гробить!

– Тогда выбирай что-нибудь одно. Или мы остаемся у тебя вместе с Ариной, или уезжаем к деду. Все равно Геня у Ирки сейчас живет.

– Аврор! А потом-то что?

– На очередь встану, квартиру получу.

– Стой, стой, стой! – оживилась Зинаида Матвеевна. – Ты помнишь нашу Ларису Николаевну, ну моего главного бухгалтера с часового завода!

– А-а! И что?

– Так у нее год назад с дочерью вот точно такой же случай был! И они взяли да написали письмо Валентине Терешковой, первой-то космонавтке, депутатше Верховного Совета!

– И что?

– Дали ей квартиру-то! Дали! И как быстро дали! Как быстро! – возбужденно прокричала Гаврилова, и в этот момент раздался звонок в дверь.

– Не открывай!

– Чой-то! Давайте миритесь! – с надеждой сказала Зинаида Матвеевна и направилась в коридор.

– Мать! Аврорка у тебя? – задыхаясь, спросил весь какой-то всклокоченный Метелкин.

– Иди, иди. На кухне она. Может, еще помиритесь!

– Басенка! Басенка моя! Ты чего убежала-то?!

– Не подходи, гнида!

– Что т-ты! Что ты?! Приревновала, что ль? Так у нас не было ничего! Это я так специально все подстроил, ну чтоб ты чувства проявила!

– Не гони тюльку! Убирайся отсюда, а то щас как дам по соплям! – от нервного потрясения Аврора вдруг незаметно для себя перешла на смешанный лексикон своего отца и брата Гени.

– Басенка! Я ж ведь только тебя одну люблю! Мне ж, кроме тебя, никто больше не нужен! Ты только дверью-то хлопнула, а я уж соскучиться успел! Времени-то всего ничего прошло, а я сам не свой!

И Юрик хотел было обнять жену, но та как треснет изо всей силы ему по руке. Отчего-то не действовали на нее эти ласковые нашептывания мужа о любви, о том, что она, его Басенка, единственная и что он по ней соскучился. Не разливалось от них больше тепло по телу. Не видела больше наша героиня в супруге никакой тайны, загадки – он оказался точно таким же, как ее отец, как Геня. Ничто более не привлекало Аврору в Метелкине – он в одно мгновение стал для нее прочитанной книгой со скверным, предсказуемым финалом.

– Убирайся отсюда, Метелкин! Я на развод подаю!

– Ты что?! Совсем, что ли, умом тронулась? Да как же я без тебя жить-то буду?! Я ж погибну!

– Не погибнешь! Тебя Валькина дочь быстро утешит!

– А! Значит, повод нашла! Да? Чувствовал я, что давно со мной разбежаться хочешь, да все подходящего случая не было! А теперь вот подвернулся! Думаешь теперь безнаказанно хвостом крутить в своей гостинице! Не позволю!

– Пшел вон!

– Басенка! – чуть не плача, пролепетал Метелкин. – А как же наша дочь? Как Арина-то? – театрально воскликнул он.

– Арина? Так ты ж сам говорил, что никакого отношения к ней не имеешь, что она от Маронова!

– Бат-тюшки! Позор-то какой! – схватившись ладонями за пурпурные щеки, ужаснулась Зинаида Матвеевна.

– Аврора! Я тебе серьезно говорю: ты моя, и я тебя никому не отдам! – с полной серьезностью заявил Метелкин, и тут в кухню, подобно урагану, ворвалась «дочь Маронова» и, со всей силы оттолкнув Юрика, вцепилась в мать и завопила неистово:

– Мое! Она моя! А ты иди отсюда!

– Вот стервы! – И Юрик, плюнув в сторону, ушел восвояси.

– Мамочка! Моя дорогушечка, любимая! Я никому, никому тебя не отдам! – горячо, от всего сердца воскликнула Арина и заревела на Аврориной груди.

– Доченька! А я никуда от тебя и не ухожу, я всегда с тобой, я тебя люблю больше всех на свете! Слышишь? Слышишь? Ты моя дочь! – с гордостью проговорила она.

Арина улыбнулась вдруг блаженной, невинной улыбкой, какой никогда не видела Аврора на лице своей дочери. «Господи! Какая она у меня чудесная!» – подумала Аврора и заплакала вместе с ней.

– Ох! Девочки! Да что ж это такое творится-то?! И почему, скажите мне, почему так получается? – дрожащим голосом проговорила Зинаида Матвеевна. – Чего хорошего, дак помалу, а плохого, дак с леше-его! – залилась слезами Гаврилова, не сдерживая себя, обняв самых дорогих, самых близких людей на свете – дочь и внучку. У нее был, конечно, Геня, в котором она души не чаяла, но в данный момент, если можно так выразиться, он был не актуален. Геня – мужчина, а они все одним миром мазаны. – Ой! Живите! Живите! Я что? Я только рада буду! – хлюпая носом, вымолвила Зинаида Матвеевна и вновь разразилась рыданиями.

– Мам! Ну что ты?

– Ой! Аврор! Юрку-то жалко все же! Что ж ты его, как собаку-то, прогнала!

– Да перестань ты, мам! А кто он? Кобель и есть!

– Кобель! – с готовностью повторила Арина, а Гаврилова, укоризненно посмотрев на дочь, постучала указательным пальцем по губам – мол, думай, что при ребенке говоришь.

* * *

Как известно, беда не приходит одна. Или: пришла беда – отворяй ворота, или: беда беду кликает, беда одна не ходит – сама идет и другую ведет. Все эти мудрые, точные и действенные пословицы как нельзя кстати подходят к описываемому периоду жизни Авроры (в девичестве Гавриловой). Буквально за день до развода с Метелкиным в гостинице в ее смену на ее этаже произошло ЧП.

Игнат Лукич Прощуров – гид-переводчик, очень интеллигентный, замкнутый мужчина лет шестидесяти, который практически постоянно проживал в номере 1118, никого не тревожил и вообще был ниже травы, тише воды, как обычно, с утра повел группу иностранных туристов на экскурсию в Кремль. Там, прямо в Оружейной палате, он вдруг стал путаться в веках, числах, русских царях и, назвав тогдашнего государственного секретаря Леонидом Калитой, грохнулся головой о пол, после чего его по-быстрому отвезли в Кащенко.