О да, ее действительно целовали!

Она взглянула на Дафну, раздумывая, говорить ли ей правду. Бедная Дафна! Что с ней поделаешь?

Дафна могла не понимать самых простых вещей. Могла вытворять по доброте душевной бог знает что с точки зрения строгой морали. Но она воистину была самым изящным созданием на свете. Она словно фея, задержавшаяся на земле с тех сказочных времен, когда их можно было встретить где угодно. Ее голубые глаза сияли живым блеском, белокурые волосы обрамляли лицо подобно золотому нимбу. Зубы ее были такими белыми, ровными и совершенными, что просто не верилось. Нежнейшие розовые лепестки губ и лицо в форме сердечка, как на картинке. Неудивительно, что Ричард решил хитростью добиться от нее поцелуя! Ах, все норовили воспользоваться ее простодушием и неизменно добрым сердцем. Не имело значения, сколь милыми или сколь злобными были ее маленькие воспитанники, они все без исключения безумно ее любили! Ее ни разу не уволили по желанию детей. Вот и теперь, когда Дафна уезжала, все три хорошенькие девочки миссис Кэмли окружили ее, проливая слезы, стеная, ругая друг друга за то, что не защитили свою воспитательницу от злосчастных ухаживаний лорда Сомерсби. Они цеплялись за нее до тех пор, пока даже миссис Кэмли не захлюпала носом, держа носовой платок, и не попросила одну из горничных принести ее флакон с нюхательной солью.

Что было делать Марджори с таким безнадежно пустоголовым, но великодушным существом?

— Нет, — ответила она наконец на вопрос, заданный Дафной, без колебаний прибегая ко лжи. — Меня никогда не целовали. — Она была твердо убеждена, что не сможет объяснить Дафне, при каких обстоятельствах ее целовали. Пожалуй, эта история приведет в совершенное замешательство ее дорогую сестру с птичьими мозгами.

— Это может быть замечательно, — мечтательно вздохнула Дафна. Затем ее прекрасное лицо помрачнело:

— Мне только жаль, что я не знала, что не обязана целовать мистера Ротема. Видишь ли, он такой слюнявый. Я с трудом это вынесла!

Марджори посмеялась бы над признанием своей сестры, если бы это не заставило ее вспомнить то неприятное положение, в котором они очутились по вине Дафны. Неожиданно Марджори ощутила на своих плечах всю тяжесть мира. Безнадежная ограниченность сестры привела ее в отчаяние, которого она не испытывала со дня смерти родителей. Она была совершенно обескуражена и не имела ни малейшего представления о том, что же ей дальше делать, куда идти, какие планы строить на их совместное будущее.

Мистер Раштон был встревожен. Он сидел напротив своего подопечного, всего на тринадцать лет моложе его самого — но с таким же успехом это могла быть и сотня лет! — и не знал, что сказать. Раньше он никогда не видел, чтобы Сомерсби с таким упрямством сжимал зубы. Разговор с самого начала не клеился.

Сомерсби был влюблен в мисс Дафну, а она в него, во всяком случае, он так утверждал. Если бы Раштон не поспел вовремя, его обезумевший подопечный сделал бы предложение этой обедневшей тупоголовой гувернантке! Почему Раштон все время мешает ему? Разве опекун не желает ему счастья? Разве Раштону наплевать на его чувства? Разве ему не кажется, что платье Дафны точь-в-точь такого же цвета, как ее глаза? Разве он не думает, что она будет прекрасно смотреться в большой гостиной Сомерсби-Холла? Хорошо бы иметь миниатюру с ее портретом и, может быть, набор пуговиц с ее изображением для нового жилета. С этой работой прекрасно справится Уэстон, или лучше обратиться к Шульцу? Что он думает по этому поводу?

Раштон чувствовал себя так, как будто сходит с ума! Он поднялся, отодвинув отполированный стул цвета меди, на котором сидел, выслушивая эту бестолковую тираду, и быстрым шагом направился через всю библиотеку к окну. Он немного полюбовался очаровательным видом, которыми так славятся поместья Глостершир. Стоял июнь. Лондонским беглецам, отдыхавшим от насыщенного светского сезона, было еще рано возвращаться в Бат.

Под окнами библиотеки миссис Кэмли цвели розы всех оттенков, нежно благоухали пионы и левкои. Яркие купы высоких наперстянок были прихотливо разбросаны на стриженом газоне, чередуясь с изысканными кустиками аквилегий. Обширная лужайка доходила до опушки букового леса, тоже принадлежавшего поместью. Над буками, трепетавшими листвой на свежем ветру, синело ясное небо. Что за прекрасный день!

Что за нелепый день! Что за странный день!

Мысли Грегори Раштона блуждали. Внезапно вспомнилась его первая встреча с Марджори Чалкот. Казалось, что красота этого весеннего дня проникла сквозь оконные стекла и завладела его сердцем. Он прижал руку к груди, вспоминая, как крепко держал в объятиях Марджори. Ее губы были сладкими, как медовое пирожное. Он всего лишь хотел наказать ее за грубость. Действительно, что за манера обвинять его в слишком быстрой езде?! Но спустя миг его мысли занимало только стремление заставить эту молодую несговорчивую нахалку наслаждаться его объятиями.

И она ими наслаждалась. Раштон в этом ни секунды не сомневался. Она так восхитительно прижималась к нему всем телом, ее губы отвечали ему на его поцелуй, как он мог только пожелать, а мягкий, еле слышный стон, изданный ею, вызвал в нем желание не выпускать ее из своих объятий никогда. Он Даже не знал тогда имени этой девушки. Право же, поведение, не свойственное зрелому солидному человеку, каким считал себя достопочтенный мистер Грегори Раштон.

Он вдруг пожалел о том, что Сомерсби обнаружили в тот момент, когда он целовал Дафну. Не случись этого, без сомнения, удалось бы убедить миссис Кэмли не увольнять ее восхитительную компаньонку. Пришлось бы, конечно, просить и за эту безнадежную гувернантку, но дело того стоило. Живя здесь, он вполне мог бы сорвать не один поцелуй с губ Марджори.

Но Сомерсби в очередной раз подвел его, а потому ничего другого не оставалось, кроме как везти своего подопечного обратно в Бат. Там будет легче охранять любвеобильного пэра от охотниц за деньгами и титулами.

Раштон оглянулся. Его светлость, лорд Сомерсби, двадцати двух лет от роду, сидел, выпрямившись и явно нервничая, в напряженной позе, даже не желая откинуться на удобные подушки. Он выглядел как школьник, которого вот-вот исключат за какую-нибудь ужасную выходку. Он уставился в пол и растерянно теребил смятый носовой платок.

— Послушай, Сомерсби, — заговорил Раштон тихим голосом. — Ты должен признать, что, какой бы хорошенькой ни была Дафна Чалкот — я даже готов признать ее красавицей, — она не может стать твоей женой из-за своего ограниченного рассудка, положения в обществе и отсутствия денег.

— Она была очень добра ко мне, — пробормотал в ответ Сомерсби, яростно накручивая свой батистовый платок на палец. — Думаю, что среди моих знакомых очень мало добрых людей. По крайней мере, мне кажется, ты успешно спроваживаешь всех, кто имеет несчастье мне понравиться.

В его голосе звучала горечь.

Раштону очень захотелось взять бронзовый бюст Шекспира, стоявший совсем рядом на столе вишневого дерева, и запустить им в тупую башку Сомерсби. Пожалуй, на этой голове и царапины не останется. Скорее пострадает от этого Шекспир!

Обычно молодой виконт не выводил своего опекуна из себя до такой степени. Но в последнее время — после того как в течение месяца в Лондоне в начале сезона Раштон твердо положил конец минимум трем совершенно неподходящим романам лорда, отношения их изменились. Третья романтическая история едва не закончилась бегством влюбленных, и виконт был в ярости, насколько он вообще был способен на такие чувства. Раштон устал следить за любовными похождениями своего подопечного. Неплохо было бы найти Сомерсби любовницу, может быть, тогда этот неуемный юноша несколько охладит свой пыл. Но мысль о том, что его дурень кузен недолго думая женится, приводила Раштона в ужас! Об этом не могло быть и речи!

Сомерсби жил в городе немногим больше года. Круг его друзей был строго ограничен возможностями его нетребовательного мозга, а его интересы почти полностью поглощали любовные интриги.

В отчаянии Раштон вздохнул и решил сменить тему.

— Надеюсь, тебя встретят с еще большей добротой в Бате, куда я собираюсь тебя отвезти. Мисс Притчард сообщила мне…

— Оливия? — спросил виконт, испуганно хмурясь.

Раштон слегка улыбнулся, сложив руки за спиной и пытаясь остаться спокойным.

— Да, Оливия Притчард…

— Мне она вовсе не нравится. Назвала меня болваном. Пусть даже и так, но она не имела права так говорить в присутствии твоей матери и… миссис Вэнстроу. У мисс Притчард отвратительный характер. Наверное, потому ты так и не сделал ей предложения!

Раштон почувствовал холодную ярость. Это еще что такое?! Во-первых, откуда Сомерсби было известно о его былых намерениях в отношении мисс Притчард? Во-вторых, совершенно удивительно, что Сомерсби оказался способен делать логические выводы — надо признать, довольно точные. О, Раштону совсем не понравилось бестактное напоминание о том, как он сам едва не попросил руки мисс Притчард. Она была очень элегантной молодой женщиной, но в последний момент он понял, что светская красавица поощряла его ухаживания, лишь преследуя собственные цели, не имеющие ничего общего с искренними чувствами. Хуже всего было то, что он и впрямь вообразил себя влюбленным. После он стал частенько сомневаться, а много ли он понимает в любви. Единственным утешением после неудачного романа оказалось то, что в его характере появилось хладнокровие, неожиданно произведшее впечатление на мисс Притчард. Манеры ее заметно смягчились, и теперь в отношении его она выказывала благосклонную почтительность, чего раньше не наблюдалось. Иногда он ловил себя на тщеславных мыслях, что после стольких лет она все еще надеется. Ему было жаль, если так. Он, безусловно, считался с ее мнением, но любовь к ней утратил навеки.

Не желая обсуждать свою былую привязанность к мисс Притчард, Раштон завел разговор об отношении к ней Сомерсби.

— Не могу себе представить, чтобы мисс Притчард назвала тебя болваном! Должно быть, ты не правильно ее понял. Я давно с ней знаком и никогда не слышал от нее таких грубых высказываний.