Наверное, только в семнадцать можно быть настолько безрассудной. Он, и правда, поймал. Очень легко. Словно всю жизнь только этим и занимался. Ловил идиоток, которые прыгали к нему в бездну. Есть такой тип парней, мужчин, на которых посмотришь один раз и сразу понимаешь, что они опасные. Опасны тем, что женщины от них тут же сходят с ума. И даже понимаешь, что их много, этих женщин. Самых разных. Ты это чувствуешь и в семнадцать, и в двадцать, и в сорок. А ты в их числе. Потому что, в принципе, ничем не отличаешься. Его взгляд. Пронзительный и темный. Не цвет глаз, а именно взгляд. Бывают светлые, от них тепло внутри становится, а у него темный, от которого становится жарко.

Вблизи его глаза казались небесно-голубыми, прозрачными. Наверное, солнце так в них отражалось. А я смотрела, и мне показалось, что пауза растянулась на вечность. Статичность снимка ни на секунду не могла передать его мимику, движение губ, взгляд, голос. Снимок ничто в сравнении с живым человеком.

— Как тебя зовут, фотограф? — спросил он и убрал волосы с моего лица, а я тут же отшатнулась назад, поправляя платье.

— Женя, — ответила и снова посмотрела ему в глаза. Глубокие, с чуть приспущенными уголками. Очень большие, и ресницы длинные, пушистые. В зрачках черти пляшут.

— А я думал — снежинка. Белая такая. С севера, что ли, приехала?

Усмехнулся, а глаза улыбка не тронула.

— Нет, солнце не люблю.

— Похоже, и оно тебя не очень любит. Покажешь агрегат?

Я протянула фотоаппарат и следила за реакцией, за тем, как приподнимались густые, темные брови.

— Так ты уже пару дней фотографируешь? Ничего себе! Кем-кем, а моделью я никогда не был.

Мне захотелось спросить, а кем он был, но я прикусила язык. Он положил фотоаппарат ко мне на колени и спросил:

— Живешь здесь?

— Да. На лето приехала к тетке. А ты?

— А я? На заработки. Меня Кирилл зовут. Сколько тебе лет, Снежинка?

Кирилл. Вот бывает, что имя подходит человеку. Не возникает диссонанса. Так и это имя ему подходило. Хотя раньше оно мне не нравилось. А сейчас… я даже перекатывала его на языке потом, вечером, когда осталась одна.

— Семнадцать. В этом году школу заканчиваю.

Прищелкнул языком.

— Большая уже, да?

— Типа того.

Я не спросила сколько лет ему. Не знаю почему. Наверное, в тот момент это было не важно. Вряд ли намного старше меня. Кирилл откинулся назад на песке. И я снова невольно засмотрелась на его тело. В близи его кожа отливала бронзой, и песок мягко рассыпался по животу. Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо, когда я проследила взглядом узкую полоску волос от пупка за кожаный ремень его джинсовых штанов. Возникло дикое желание смахнуть песок и заодно коснуться его кожи.

— Нравится?

Резко вскинула голову и встретилась с взглядом потемневших глаз. Казалось, он читал мои мысли.

— Что?

— Тебе здесь нравится?

— Нет, — честно ответила я, и мы рассмеялись.

— Почему?

— Я не люблю лето. Вообще жару не люблю. Солнце ненавижу. Мне кожу хочется с себя снять. Я осень люблю и… и зиму.

— Странно — сказал он, рассматривая что-то на моем лице… и мне захотелось немедленно глянуть в зеркало, чтобы убедиться, что у меня на лбу не выскочил какой-нибудь мерзкий прыщ.

— Что странно?

— Обычно все любят лето.

— А я вообще странная.

— Есть такое. Фоткаешь незнакомых людей, прыгаешь с забора, не любишь лето.

— А ты любишь лето?

— Не знаю. Я об этом не задумывался.

Мой вопрос показался мне самой идиотским. Наверное, и ему тоже.

— Говоришь, тебе тут не нравится? Хочешь, я покажу тебе самое невероятное место на планете?

— Даже так?

— Ну, мне кажется, тебе должно понравиться. Можешь фотик свой взять. Там есть, что пощелкать. Ну что?

— Когда? — тихо спросила я, лихорадочно думая о том, что меня, скорее всего, не отпустят.

— Сегодня вечером. Я заеду за тобой.

— Не получится, — выдавила я и стиснула фотоаппарат сильнее.

— Что такое? У девочки мегаконтроль?

— Что-то вроде этого, — усмехнулась я.

— Ух ты. Прям чувствую себя похитителем принцесс. А вообще, ты мне должна за снимки.

— Да ладно. Я ж их не продавать собралась.

— Ну ты фоткала без спроса. За все в этой жизни надо платить. Так что с тебя свидание.

Он подошел ближе, сжимая руками футболку.

— Ты же как-то спустилась сюда. Почему бы не повторить это вечером?

— Спуститься-то спустилась, а обратно как подняться? — я глянула на забор и снова на него.

— Вот так, — он вдруг схватил меня за талию, резко развернул спиной к себе и поднял на вытянутых руках.

— Цепляйся за забор, Снежинка.

Охнув я вцепилась в один из толстых горизонтальных прутьев.

— Держишься крепко?

— Да.

— Я наклонюсь, а ты становись мне на плечи.

К щекам прилили вся краска. Я же в платье. Как я стану ему на плечи?

— Не могу, — выдавила я, — отпусти меня. Я зайду с ворот. Скажу, что упала, когда фоткала.

Он расхохотался, продолжая удерживать меня за талию.

— Не пались, девочка. Вдруг тебе еще пригодится этот выход из твоей крепости. Или ты думаешь, я никогда женских трусиков не видел?

Нет. Я так не думала. Совсем не думала. И именно поэтому мои щеки сейчас пылали с такой силой, что, казалось, мне надавали пощечин.

— Ну что? Так и будешь висеть?

— Закрой глаза.

— Закрыл.

— Не врешь?

— Не вру.

Через секунду почувствовала его плечи у себя под босыми ногами. Взобралась на насыпь и резко обернулась. Он смотрел на меня снизу-вверх и смеялся.

— Я люблю белый цвет.

— Ты же обещал! — стиснула кулаки и задохнулась от ярости.

— А я сдержал свое слово, просто ветер… я и сейчас их вижу, — подмигнул мне, и я тут же придавила юбку к ногам, — в восемь буду ждать тебя здесь.

— Я не приду.

— Придешь. Долги надо отдавать. До вечера, Снежинка»

И почему-то солнце светит яркое, а дождь идет. На ресницы мне капает и по щекам катится, в горле дерет от дождя этого соленого и горького, как и эти воспоминания. Бирюзовая вода становится опять серой, и на небе тучи сгущаются. Только это не дождь… точнее, это у меня дождь идет внутри. Свой собственный, персональный. До боли захотелось туда, в прошлое это с бирюзовым небом и солнцем вместо туч. В прошлое, где он меня любил… где было все так просто, так правильно. Где не было ни слова лжи. И я вдруг поняла… что, несмотря на все что произошло, я бы прожила эти двадцать лет снова. Ведь мы их преодолели вместе. Год за годом, месяц за месяцем. Столько трудностей прошли, а тут сломались. Не выдержали. Он, когда не смог мне довериться, а я, когда не смогла достучаться до него и даже не пыталась. Ведь я все видела… Я тоже виновата в том, что он варился в этом один.

— Эй, ты что там делаешь?

Вздрогнула, и щебенка вниз полетела, голову опустила, и сердце забилось в несколько раз сильнее. То ли от радости сумасшедшей, то ли от неожиданности и удивления. Стоит внизу. Как будто из прошлого вышел только не в штанах и майке, а в куртке и рубашке, в джинсах.

— Мы на море смотрим, — и в висках пульсирует «Приехал! Ко мне! За мной!».

— Кто «мы»? — смотрит на меня снизу вверх. В расстегнутой куртке, ноги в песке утопают мокром, и сумка рядом стоит. Под дождь, видно, попал — волосы мокрые. А у меня сердце заходится, потому что соскучилась. Потому что не ожидала… и потому что вдруг именно в этот момент поняла, что не хочу без него больше. Что я устала воевать сама с собой и с гордостью проклятой. Я назад хочу в те самые двадцать лет, когда с ним рядом, когда у него на плече просыпалась, когда могла взять сотовый и позвонить в любое время, когда обнять его могла и щекой о колючую щеку тереться.

— Я и моя память, — сказала, и голос эхом к волнам унесло.

— И как? Вам оттуда хорошо видно?

— Превосходно. Сверху всегда ракурс отличный.

— Не хотите вблизи посмотреть? Вдруг что-то изменилось? Я, например, вижу много нового. Хочешь покажу?

Судорожно глотнула морской воздух, и сама не поняла, как сказала:

— Мне не нужно новое. Я старое искала.

— Зачем старое? Пусть оно останется в прошлом. Давай начнем сначала, Снежинка. Иди ко мне. Иди ко мне, пожалуйста. Я так дико соскучился! Не могу больше, маленькая!

Заплакала, задрав лицо к небу. Позволяя своему дождю течь по щекам еще быстрее. Но не от боли. А, наверное, от того самого счастья, которое уже похоронила.

— Не смей! Слышишь? Не смей… реветь там.

Засмеялась, вытирая слезы, тихо всхлипывая.

— Здесь высоко. Как я спущусь?

— А ты прыгай — я поймаю.

Порыв ветра дернул полы моего пальто, срывая нижние пуговицы. Как тогда такой же поднял подол платья. Кирилл подошел ближе к забору.

— Боишься?

— Да! — честно сказала я, кусая губы.

В третий раз это не просто страшно. Это словно играть в рулетку и знать, что сейчас в барабане осталась точно твоя пуля, и пистолет у тебя в руках, ты сама держишь палец на спусковом крючке.