Ударила его по щеке, а он не чувствует, жмет мои плечи все сильнее.

— Видеть тебя не мог! Теперь ты понимаешь — почему? Я все продал. На хрен все к такой-то матери. Ему деньги переводил, отвозил в тайник. И каждый раз он хотел все больше. У меня ни черта не осталось. Я детей не мог к себе привезти. Мне приходилось с ними по паркам гулять. Пару раз снимал квартиру и няню туда брал. Чтоб видели, что я типа живу там. А Алиска взрослая я ей денег давал и гулять отправлял. Боялся, что поймет все. В машине спал под домом вашим. А днем искал суку эту. И нигде. Нигде, мать его, не мог найти. Тогда я понял — я что-то упустил. Снова к Ксюхе поехал, к вдове Мишкиной. Все спрашивал ее о муже. Как это произошло, и не видела ли она чего странного. Наверное, я б так и уехал ни с чем. Как она вдруг сказала, что перед тем как Миша погиб, он с Димой общался. Что тот приезжал в гости, как и всегда летом. Оказывается, Мишу угрызения совести сжирали, и он нашел Димку Жуликова, забирал его на каникулы к себе. Она мне фотографии показала и… блядь, Снежинка, я словно под дых получил. Мне показалось, что я сдохну. На фотках, — Кирилл и сейчас задыхался. Выпустил меня и согнулся пополам, зажимая переносицу пальцами.

— Олег? — тихо спросила я.

Он кивнул, а я невольно его плечи сжала, видя, как он морщится словно от боли.

— Я эту тварь рядом с собой несколько лет продержал. Он с детьми нашими оставался, пока я искал его. Я лично доверял этой мрази наших детей. Он в любой момент мог, — Кирилл нервно лицо пятерней вытер и кулаком по воздуху махнул, — ублюдок! Я впустил его так глубоко и так близко. Он все знал. Каждый мой шаг. И пьяного к Алине возил, и мой бред слушал, и откровения. Про вас с девочками тоже! Понимаешь? Я искал, а он рядом все это время. У меня в семье! В офисе. Жрал с моих рук и нож мне в спине прокручивал, сука. Первой мыслью было… было пулю ему в лоб пустить. Но я не стал. Я выжидал, как и он. Получил деньги за магазины, и он сам назначил мне встречу в том городе. Сам туда и отвез. С того момента я ничего и не помнил.

Он закончил говорить, а я руки разжала. Кирилл потянулся, чтоб обнять, но я силой оттолкнула его от себя. У меня внутри все переворачивалось, падало, разрушалось, как после землетрясения.

— Ты все вспомнил. А я ничего не забуду. Все это тебя не оправдывает. Ты должен был сказать мне правду. Должен был! За двадцать лет я это заслужила. Но ты предпочел втоптать меня в землю. Сломать. Раздавить своих детей. Ты решил, что я слишком глупа, слишком бесполезна, чтобы знать о твоих проблемах. Легче было нас бросить, правда? И после больницы тоже играл? Спектакль для нас? Ты еще забыл рассказать, что с Алиной в Америку собрался. Что она тебя в больнице навещала и…

Сунула руки в карманы, стараясь согреться, и пальцы сами в шарф вцепились. Выдернула из кармана и расхохоталась, швырнула Кириллу в лицо.

— И то, что она с тобой в тот город ездила, тоже забыл рассказать! Ты бы нам рассказал, что уезжаешь? Или тоже вот так исчез бы для меня и детей?

— Я никогда не был с ней. Это она приехала туда. Я выгнал ее. Она мне мешала…И в больницу не приезжала. А виза… я хотел уехать, Женя. Я должен был. Потом. Понимаешь меня? Я бы вернулся. Слышишь? Я бы вернулся из-за тебя и детей. И амнезия… я ничего не помнил. Если бы помнил, я бы уже уехал! Слышишь?

Стиснул опять мои руки.

— Билет давно просрочен. Я ведь здесь с тобой. Я разделся перед тобой. Голый стою. Ты все знаешь!

— Поздно разделся! Не верю! Я тебе больше не верю! — зашипела ему в лицо, — не будет все просто, Авдеев. Не будет! После тонны лжи. Ненавижу тебя! Если бы ты знал, как я тебя ненавижу!

— Да… я слышал. Прости, что не сдох в больнице. Прости, что вам со Славиком помешал!

Сунула ему в руки конверт, чувствуя, как меня накрывает по новой, сильно, больно накрывает.

— Это я тебе простила. Я подписала. Вчера. Ты свободен, Авдеев. Не приходи к нам, не звони. Видеть тебя не хочу. Уезжай. Убирайся из нашей жизни. Ты сам это сделал. Ты сам принял это решение, и пусть будет так, как ты решил.

Развернулась и пошла к машине. Он не окликнул, а я так и не обернулась. Села в машину и поехала домой. Я думала, мне станет легче от его правды, но стало только хуже. И не потому что я узнала… а потому что поняла — он никогда мне не доверял. Тот человек, о котором он мне рассказывал, был совсем другой Кирилл. И мне страшно, что я жила с человеком, о котором ничего не знала, который не счел нужным рассказывать мне о своем прошлом, который смог играть со мной в свои игры лишь бы не рассказать правду… который и меня не знал достаточно хорошо, чтоб рассказать. Разве в этом браке есть что спасать? Разве одной любви достаточно, если двое друг другу не доверяют?

Глава 22

В курортный дом тети я приехала на такси. Отпустила таксиста и поискала в сумочке ключи и код от сигнализации, которую умудрились взломать несколько дней назад. Мама позвонила мне рано утром, когда я едва уснула после ночи, проведенной в слезах. Да, это теперь стало моим обычным состоянием — ночью беззвучно в подушку, а днем делать вид, что я живу дальше. Ведь я научилась до этого, и я в этот раз пыталась делать то же самое. Только плохо получалось. Кирилл ведь никуда не исчезал из нашей жизни. Он приходил к детям, он жил у свекрови, а я приезжала туда забирать иногда Лизу. Смотрела на него и ощущала все ту же дикую тоску по нему. Еще сильней, чем раньше. Но не могла простить. Иногда я хотела, когда ревела в подушку, ужасно хотела, а потом вспоминала все и не могла. Меня стопорило. Меня жгло изнутри ужасом перед той болью, что он мне причинил. Дважды. Но именно эта боль связывала нас с ним сильнее, чем счастье. Я даже не думала, что так бывает.

Когда мама попросила поехать в Сочи в дом тети, который сейчас пустовал, потому что сейчас не сезон, я с радостью согласилась. Мне нужна была эта передышка. Нужны были эти дни в тишине вдали от всего, наедине со своими мыслями. Маме позвонили, что кто-то взломал сигнализацию. Точнее, что она срабатывает постоянно ночью, и они хотят убедиться, что в доме все на месте. Мама не может выехать из-за своей работы. Мне захотелось сказать ей, что она не может никогда. И дело не в работе, а в том, что оно ей особо и не надо, и что если бы я отказалась, она бы прекрасно смогла. Но я не хотела отказываться.

Полдня мы разбирались с сигнализацией, и я посылала маме фотографии, а она говорила, что ничего не пропало, и мы шли дальше по комнатам. В конце концов мы нашли «взломщика» — облезлого котенка, который пробрался в дом, видимо, через щель под ступенями и облюбовал место под подоконником, как раз на батарее. На него срабатывал оконный датчик, когда он пробирался мимо. По крайней мере, так мне сказали работники фирмы. Это, конечно, была их неисправность. Пока они переустанавливали датчики, я спустилась во двор к тому самому забору. Там все так же лежали кирпичи для стройки и песок. Тетя, пока была жива, планировала строить пристройку, но не начала, не успела, а мать… ей было все равно. Пока дом в сезон приносил хорошие деньги, она не думала в нем что-то менять. Я поднялась по кирпичам вверх и стала на самом краю забора. Внутри защемило с такой силой, что на глаза навернулись слезы. Волны лижут песок белой пеной, а у меня перед глазами серая вода становится бирюзовой, и синие тучи исчезают, открывая небо и слепящее солнце. У меня на ногах не сапоги, а белые туфли без каблуков. Ветер треплет мне волосы, и я сжимаю в руках фотоаппарат.

«— Эй. Ты что там делаешь? — крикнул мне и прикрыл глаза от солнца рукой, сжимая в другой лобзик и поднимаясь во весь рост.

— Тебя фотографирую, — крикнула я.

Он рассмеялся, продолжая прикрывать глаза рукой.

— А чего прячешься?

— Я не прячусь. Отсюда ракурс замечательный. Ты работай-работай. Не отвлекайся.

Усмехнулся и снова склонился над досками, а мне показалось, что сердце заколотилось где-то в районе горла. Музыка орала на весь пляж, и от нее хотелось вспорхнуть и улететь.

Теперь парень изредка бросал на меня взгляды и улыбался, а у меня от его улыбки дух захватывало, а пальцы щелкали и щелкали, то приближая, то отдаляя изображение. А он вдруг крикнул мне, положив молоток и вытирая лицо о плечо:

— Фотки потом покажешь?

Я усмехнулась, опуская руку с фотоаппаратом.

— Как-нибудь покажу.

— А вблизи пофоткать не хочешь. С яхты в воде рыбу видно.

— Высоко здесь. Как я спущусь?

— Прыгай — я поймаю.

Он подошел к забору, разглядывая меня снизу. Порыв ветра приподнял платье, и я удержала подол рукой, прижимая фотоаппарат к груди.

— Мне и тут неплохо.

— Боишься?

— Да.

— Меня? — снова усмехнулся, и я вместе с ним.

— Нет. Высоты боюсь.

Засмеялся, а у меня дух захватило. Невероятная улыбка. Так нельзя улыбаться. Такие улыбки надо запретить законом. В уголках темных глаз морщинки появились, и между сочных губ зубы сверкнули белые, ровные.

— Точно поймаешь?

— Точно поймаю. Слово даю.

— С чего бы мне тебе верить?

— Ни с чего. Верить никому нельзя. А вот рисковать интересно.

Очень интересно. Особенно, если учесть, что я никогда в своей жизни не рисковала. И внутри появился вот этот бунтарский дух противоречия. Возможно, настал момент, когда я все же могу делать так, как хочу я. А я хочу? Даааа. Я безумно хочу.

— Ну если слово даешь… то лови. Главное, фотоаппарат.

— Я вас обоих поймаю. Прыгай.