Поздно! Давид увидел, бросил на землю шланг, на что тот обижено зашипел, уткнувшись в траву.

Его ладони на моих щеках, лицо и обнаженные плечи, облитые закатом.

- Посмотри на меня, - требует он, а голос тихий, но властный.

Вглядываюсь в размытые черты его лица, замираю от ощущения тепла его кожи. Разве можно так бурно реагировать на каждое прикосновение этого мужчины? Разве можно так зависеть от него?

- Не смей сдаваться! Не смей ставить на себе крест! Слышишь?

- Я больше ничего не умею, кроме массажа, как ты не понимаешь? А теперь, я – никто, обуза, балласт!

Получается истерично, визгливо. Сон развеивается, суровая реальность напоминает  о себе гадкими, тягостными воспоминаниями с тухловато- гнилостным душком. Синие штаны спортивного костюма, сапоги, пинающие моё тело, маслянистый жирный дух крема для обуви, узоры на линолеуме, боль во всём теле. Бесстрастный, равнодушный голос хирурга в моём персональном мраке, игла, пронзающая вену, звон хирургических инструментов, болезненная слабость наркотического опьянения, тугая повязка на глазах, судно под мягким местом. Мерзкий дух крови и гноя в перевязочной, страх, доводящий до дрожи, до стука зубов, до тошноты. А вдруг не получилось? Вдруг зрение не вернётся никогда? Свет бьющий по глазам, эйфория от облегчения, звон в ушах, моё соскальзывание в обморок, резкий запах нашатыря, ворвавшегося в, уже начинающее мутнеть, сознание.

- Не отождествляй себя с профессией, - пальцы Давида гладят по щекам, словно пытаясь разгладить шрамы, я слышу, как он улыбается, мягко, снисходительно, немного печально. – Да, когда-то ты была массажисткой, сейчас ты потеряла эту возможность. Но это не означает, что ты потеряла себя. Профессия – это лишь социальная роль, это – не твоя натура, не твоя суть, это не сама ты. Это всего лишь одежда, которую человек может сменить, если она стала тесной, не модной или просто надоела. Человек снимает её и надевает новую, ту, что нравится, ту, что приносит удовольствие.

- У меня нет другой одежды. Я голая, бесстыдно голая.

- И как любой голый человек, чувствуешь себя беззащитной?

Давид поднимает меня на руки, усаживается на моё место, меня же устраивает на своих коленях.

Таю в плену его рук, растворяюсь в тепле его кожи, кладу свою голову на широкое твёрдое мужское  плечо и смотрю в небо, где рыжий перетекает в светло розовый, а тот, в свою очередь смешивается с лиловым. Здесь, на Северном Кавказе закаты удивительно-красивые, живописные. И как жаль, что я не имею возможности любоваться ими в полной мере.

- Но я с тобой, Алёнка, - дыхание мужчины щекочет ухо, - Я всегда буду рядом с тобой. И если ты начнёшь тонуть – брошу спасательный круг, будешь падать – успею подхватить, заблудишься - укажу правильный путь. Ничего не бойся и верь мне. А теперь подумай, что ещё ты умеешь, кроме массажа? Чем ты всегда хотела заниматься?

- Я пишу стихи. Но кого это может заинтересовать?

- В первую очередь, это интересует меня.

Давид смеётся, прижимает меня к себе ещё теснее, и мы падаем  с крыльца на мягкую пушистую газонную траву.

Глава 23

- Клавиши – Геннадий Иванов! – выкрикнул Давид, как на концерте.

Долговязый огненно-рыжий паренёк картинно поклонился.

Раздались аплодисменты.

- Барабан – Наталья Карасёва!

Статная девица в ярко-жёлтой футболке, пожала мне руку и протянула коробку конфет и бутылку вина.

- Соло гитара – Антон Мышкин!

Антон  оказался тотальником. Его рука повисла в воздухе в ожидании. Я пожала узкую, слегка потную ладонь.

-  И бас гитара – Аида Аванесян!

- Очень  приятно, - произнесла высокая брюнетка, хотя колючие нотки, мелькнувшие в голосе свидетельствовали об обратном.

Со стороны мангала тянуло аппетитным запахом жарившегося мяса, на столе исходили соком, нарезанные мною, салаты, припекало полуденное солнце, то и дело с шипением открывались банки с пивом, день обещал быть весёлым. Но что-то не давало мне расслабиться, что-то царапало изнутри, какая-то тревожная мысль ворочалась, дразнила, ныла, но никак не могла сформироваться. Откуда взялась эта необъяснимая тревога? От кого исходит опасность?

Хотя, источник опасности я определила быстро. Аида! Она не подала мне руки, не уселась вместе со всеми в беседке, а отправилась в след за Давидом к мангалу.

- Ты Славку знаешь? – тут же начал разговор рыжий. – Он тоже в колледже на массажиста учился.

- Знаю, - обрадовалась я так удачно подвернувшейся теме, мне всегда было трудно сходиться с новыми людьми. – Он жених моей однокурсницы. Скоро у них свадьба.

- Вот жук! – беззлобно возмутился Антон. – И ведь ничего не сказал, наверное, чтобы на свадьбу не приглашать.

- А мы к нему завалимся домой и поздравим. Тогда, ему некуда будет деваться, позовёт, как миленький, - засмеялась Наташа, и смех её был под стать хозяйке, грузный, тяжеловесный, но довольно приятный в своей простоте.

- И маменьки его не испугаетесь? Она у Славика – дама суровая, – сказала, и тут же отругала себя. Всё же, не хорошо судачить о человеке, предоставившему крышу над головой. Ну да, без особой радости, так ведь, я е  не родная кровиночка, чтобы мне радоваться, а всего лишь навсего чужая девица, свалившаяся на их семью, как снег на голову.

- Ради халявного бухла за здоровье молодых, я и к чёрту в гости пойду, а тут, подумаешь, маменька! – рыжий расхохотался, а за ним Антон и Наташа. Мне тоже стало весело, и я сделала ещё один глоток из алюминиевой банки.

Принесли мясо, и все тут же расхватали дымящиеся шампуры. Ела я с аппетитом, наслаждаясь сочным вкусом баранины, косыми лучами солнца, проникающими в беседку обжигающими золотыми спицами, ощущением появления новых людей в своей жизни и осознанием того, что я – хозяйка, я принимаю гостей на своей территории.

Я весело болтала с ребятами, рассказывала о своих студенческих годах, они мне о своих. Обсуждали общежития, стипендию, трудности поиска работы. Наташа посоветовала мне несколько книг, которые можно было получить в местной библиотеке для незрячих, я ей тоже рассказала о прочитанных мною романах. Дурное предчувствие спряталось, затаилось, съёжилось  под натиском новых впечатлений. Да и что на меня нашло? Подумаешь, красотка-брюнетка болтает без умолку с Давидом, словно всех нас вовсе не существует. И с чего я, собственно, взяла, что она красотка. Лица я не вижу, очертания фигуры тоже вырисовываются слабо. Может, эта колонча и вовсе страшна, как смерть. Ты ревнуешь, Алёнка, как последняя дура. Успокойся, в такой чудесный денёк, с такими прекрасными собеседниками, под шашлык да под такое пиво, просто грех изводиться ненужными сомнениями.

- А теперь к делу! – объявил Давид, и за столом воцарилась тишина.

От волнения задёргалось веко и онемел язык. Ведь одно дело читать стихи Давиду, другое же – незнакомым людям. А вдруг засмеют? Вдруг осудят?

- Мы уже с вами говорили о том, что нам нужна своя концепция, как у «Короля и шута», как у «Сектор газа». 

- Действительно, - подхватил рыжий Геннадий. – Петь что-то расплывчатое о борьбе, философствовать на тему жизненного пути, во-первых – скучно, а во-вторых – всем надоело. Нужна какая-то фишка. Песню про Остапа все любят, заказывают.

- Значит, нужно писать в этом направлении, - вступила в разговор Наташа. – Литературные персонажи и события, по-моему, замечательная тема.

Я подивилась тому, насколько в этой компании людей всё ровно и слажено происходит. Словно они функционируют, как единое целое, подхватывая на лету мысль другого. И мне до мурашек, до безумия захотелось стать частью этой команды, быть с ними, быть одной из них. Только бы всё получилось!

- По тому, я и решил вас познакомить с Алёной.  Если мы хотим выйти на более высокий уровень, то нам нужны хорошие тексты, со смыслом, но простые и понятные людям.

- А мы-то думали, что ты нас хочешь на свадьбу пригласить, - притворно вздохнул Антон.

- Приглашу, конечно, - успокоил его Давид. – Что за свадьба без «Псов»?

Псы радостно завыли. О! Как же мне хотелось так же завыть, подняв голову вверх, но я не решилась. В свою команду меня ещё никто не приглашал.

- Пусть для начала прочтёт что-нибудь, - изрекла Аида так, словно ей только что предложили съесть дохлую крысу.

- А наша Аидуся злиться, - дурашливо протянул рыжий. – Сама хочет песни писать, запутанные, сумбурные, но с глубоким смыслом.

- Ага, вот благодаря кому Остап Бендер резвиться в облаках, - с мрачным удовлетворением отметила я, разумеется, мысленно. – Тоже мне, великий поэт!

- Не забывайся! – отрезала брюнетка. – Думай, с кем говоришь, сопляк!

Аида и впрямь нервничала, она прямо-таки исходила недовольством. И каким-то шестым чувством я ощущала её неприязнь ко мне. Неприязнь, граничащую с отвращением и призрением. 

И шашлык, и пиво, и погожий денёк потеряли свою прелесть. Я только что заметила, насколько далеко сижу от Давида, и насколько близко сидит к нему она. Режет хлеб, подносит то соль, то перец, меняет тарелки. Чёрт! За весёлым увлекательным разговором с ребятами, я и не заметила, как высокомерная брюнетка взяла на себя роль хозяйки. А ведь блюдо с мясом принесла в беседку тоже не я, а она. Вместо того, чтобы помогать Давиду, я пила пиво и болтала. Вот так, ляжет она с моим мужчиной в постель, а я – дура и  не замечу.

- Прочти что-нибудь, - попросил Давид.

Аида снисходительно хмыкнула, словно сомневаясь в моих способностях.

- Это новое, - предупредила я. – Написала три дня назад. 

Я поймала себя на том, что хочу утереть нос этой высокомерной дамочке, шокировать, заставить подавиться собственными усмешками.