Пытаюсь сбросить с себя куртку, чтобы красиво и гордо уйти, но меня хватают резко, с какой-то отчаянной грубостью, поднимают над землёй и прижимают к широкой груди. Сумка шлёпается на асфальт, прямо в лужу. Сопротивляюсь, стараясь выбраться из крепкого захвата, но мешает куртка, слишком огромная, я запутываюсь в ней, заворачиваюсь, подобно младенцу. Теперь мои движения скованы, а руки Давида  сжимают меня яростно, грозясь раздавить.

- Я забыл тебе сказать, если ты сбежишь -  догоню и верну обратно, - цедит сквозь зубы он, прижимаясь губами к моим губам, и я забываю обо всём, затихаю, подчиняюсь властному напору этих ласковых, но таких требовательных и властных губ, этих сильных  рук, пропадаю, растворяюсь, теряю себя в запахе его тела. 

Давид  несёт меня к машине, слабую, покорённую, безумно счастливую. Надо мной плывёт серый пласт пасмурного неба и потемневшие от дождя верхушки деревьев. Краем сознания отмечаю, что мы смотримся довольно странно, что прохожие, наверняка, хмурятся, неодобрительно  качая головами. Вот  только мне на это глубоко наплевать.

Эпилог

Толпа ревёт, и я реву вместе с ней. На ветру развеваются флаги, пахнет пивом, чьими-то резкими духами, потом и свежестью недавно прошедшего дождя. Августовское ласковое солнце лижет открытые части тела.

Волнуюсь так, словно это мне , а не Давиду с ребятами предстоит сейчас выйти на сцену. Как воспримет толпа их выступление? Как она оценит, написанные мною тексты песен? 

Перед таким количеством народа «Псы» ещё не играли никогда. Их первый рок фестиваль, точка отсчёта, первый шаг к известности и успеху. Стоп! Почему «их»? Это ведь и мой дебют, и мой первый шаг, как поэта.

Давид будет искать меня в толпе, зацепит моё лицо взглядом, и я, пусть не увижу, но почувствую его тепло, его безграничную нежность.  И ради вот этого странного, будоражащего кровь ощущения, мне и  хочется жить, хочется творить.