Она подолгу гуляла с Вики по лесу, по водным заводям. Гонялась, едва поспевая за внучкой, за бабочкой. В небольшом перелеске она показывала Вики какаду с зеленовато-желтыми хохолками и маленьких зеленых и желтых попугайчиков, от которых внучка приходила в восторг и смешно подражала их щебетанью.

Но через некоторое время в их тихий заповедник ворвались страшные вести из Европы.

Дели стала скупать все газеты, которые приходили на шлюз, и постоянно слушать радио.

Гитлер вторгся в Европу, и за этим последовал ультиматум: если Польша будет оккупирована, то война будет неизбежна.

Она каждый час включала радио и слушала Би-Би-Си, она услышала выступление Чемберлена, который сказал: «…это значит, что наша страна находится в состоянии войны с Германией…»

Дели в эту ночь не спала. Небо было затянуто облаками, а ей так хотелось посмотреть на луну и звезды, словно они могли дать ответ на ее беспокойные мысли о Гордоне, Бренни, Алексе. Правда, об Алексе можно не беспокоиться, он врач, и его не пошлют под огонь. Он стал одним из лучших хирургов, возможно, он и будет оперировать солдат, но это вряд ли представляет опасность для жизни. Даже если его отправят в полевой госпиталь, он благополучно вернется после окончания войны, Дели была почему-то в этом совершенно уверена.

Как только рассвело, Дели вышла из дома, никого не разбудив, по-прежнему поглядывая на затянутое серыми низкими тучами небо.

Она радовалась, что Гордон вышел из призывного возраста. Он был уже готов заочно сдать на степень бакалавра искусств по специализации история искусства, на эту подготовку у него ушли долгие годы. А искусствовед на войне — это конечно же нонсенс; значит, за Гордона можно не волноваться… Но вот Бренни… Все ее беспокойство было направлено на Бренни.

Но страхи по поводу Бренни вскоре были рассеяны. Где-то через несколько дней он ей сказал:

— Ма, а ведь я женюсь…

Дели развела руками:

— Я давно этого жду! Сейчас, когда началась война, это сделать просто необходимо!

— Причем тут война? Мы уже год встречаемся с Мэвис, она здесь живет, неподалеку от Гулуа.

Дели, подумав, облегченно вздохнула: «Значит, теперь можно не опасаться — он не пойдет на войну…»


Пока ничего существенного на театре военных действий не происходило. Хотя, конечно, было жаль поляков и чехов. Но вот когда пала Франция и Италия поддержала фашистов, когда сдалась Бельгия, а англичане потерпели поражение при Дюнкерке — все это уже заставило насторожиться.

На следующий день после того, как пришли известия о разгроме при Дюнкерке, Гордон, который теперь делал на пароходе всю хозяйственную работу и даже готовил еду, бросил свою кисть, которой он заканчивал закрашивать потеки ржавчины на борту, и подошел к Дели, сидящей в чуть поскрипывающем кресле-качалке. Он вытер тряпкой руки, отнял у нее газету, которую она читала, и присел на корточки перед тихонько покачивающимся креслом.

— Ма, плохие новости?

— А ты еще не смотрел сегодняшние газеты?

— Смотрел, конечно…

— Так что ты спрашиваешь? После Дюнкерка пока, увы, ничего утешительного.

— Ма, ты знаешь, я долго думал и пришел к одному решению. Дело в том, что то, что я скажу, тебе не понравится, но прости меня, твое решение ничего уже не изменит.

— Гордон, у тебя такой серьезный вид, словно ты собираешься идти воевать, — воскликнула Дели. — Говори же скорей, что случилось!

— Не совсем так. Дело в том, что я поступаю в офицерскую школу, — сказал он просто, словно говорил, что собирается ехать в город за продуктами.

Дели ничего не ответила, она подняла голову, и ее обдала холодная тоскливая волна. Гордон увидел, что Дели чуть побледнела.

— Ма, к тому времени как я прибуду на фронт, все уже кончится. Пока я буду учиться, пока буду плыть в Европу — столько времени пройдет! Война кончится, и я буду учиться в университете бесплатно, на любом факультете! Ну и что, что я буду немолод, но я хочу учиться…

— Гордон, мне кажется, война кончится не скоро. Раньше тоже говорили про первую мировую, что она вот-вот кончится, а она длилась и длилась. Я прекрасно помню, все только и говорили у нас о войне… Гордон, может быть, ты одумаешься? Ты же почти бакалавр искусствоведения. Ты — и война, это совместить невозможно! Война для молодых, а тебе тридцать шесть, а к концу войны будет, может быть, сорок или еще больше…

Но Гордон отрицательно покачал головой и поднялся.

— Гордон, умоляю тебя, пусть Бренни идет, но только не ты!

— Бренни совсем не нужно идти на войну, а я хочу… Почему ты мне запрещаешь делать то, что я хочу?

— Но тебя могут убить!..

— Ну и пусть.

— Гордон, не шути так.

— Да я и не шучу, мама…

И Дели поняла, что он действительно не шутит. Он просто не понимает, что это такое. Он не дорожит своей жизнью, пока она вне опасности. Но там, где огонь, где снаряды, там он наверняка будет чувствовать себя иначе и пожалеет о своем решении.

— Хорошо, я попробую что-нибудь придумать.

— Ма, ты ничего не придумаешь, — сказал Гордон и, кисло улыбнувшись, отошел от нее и принялся выскребать остатки краски из банки.

На следующий день Дели поехала к Алексу в город. Она хотела поговорить с ним о желании Гордона, хотела, чтобы Алекс уговорил Гордона или как-то повлиял на него. Но Алекс только рассмеялся:

— Я одобряю его решение! Ведь война его закалит, если, конечно, его не убьют! Он же до сих пор совершенная мямля — не знает чего хочет, какой-то недоучившийся искусствовед. Ма, он же в душе страшно страдает по поводу того, что до сих пор не женат. Может быть, война — как раз то, что ему нужно?

— Не говори так, Алекс! Может, и ты мне скажешь, что отправляешься на фронт?

— У меня особого желания нет, но если предложат выгодный контракт… Хотя нет, тут у нас тоже нужны хирурги. Кто будет резать сухожилия и пилить кости, не забойщики скота, правда ведь? К тому же я решил заняться пластической хирургией. Наверняка после войны будет много раненых и искалеченных, у кого-то лицо будет обезображено, я буду исправлять косметические недостатки.

— Ах, Алекс, значит, ты не хочешь уговорить Гордона!

— Нет, ма. Наконец-то он будет не прислугой на «Филадельфии», а займется настоящим делом.

5

Свадьба у Бренни с Мэвис была своеобразная. Приходили на пароход многочисленные родственники со стороны Мэвис, они складывали подарки на большом столе, стоящем на палубе, и целовали Мэвис и Бренни, а затем переходили к Дели.

Дели, сидя в кресле-качалке, одетая совсем не празднично, нехотя принимала поздравления чужих людей.

Затем гости пили пиво и вино и танцевали под патефон на палубе. Когда начались танцы, Дели перетащила кресло за рулевую рубку, но даже там она чувствовала, как вибрирует палуба под ногами танцующих. Она была не против танцев, ей тяжело было смотреть на Мэвис — не слишком красивую и такую же простую, даже можно сказать глуповатую, девушку, под стать Бренни.


Дели продала свой маленький уютный домик с красивым садом и купила небольшой, но уютный коттедж под Гулуа, вдали от города, но на берегу канала.

Не то чтобы она искала одиночества на старости лет, но, прожив сорок лет на пароходе, она вдруг поняла, что оказалась сейчас совершенно лишней на «Филадельфии». Пожалуй, главной причиной, почему Дели ушла с парохода, была женитьба Бренни. Дели хотела дать молодым свободу, и одновременно ей хотелось как можно реже видеть Мэвис.

Мэвис, как и Дели когда-то, развела бурную деятельность на пароходе. Стала перекрашивать все на свой вкус, развешивать аляповатые занавески на окна и иллюминаторы, накупила модной мебели из железа и пластмассы.

Мэвис любила позлословить, хотя видела, что Дели совершенно не нравится, когда она со смехом говорит о глупом поступке Гордона, о том, что у Алекса не удалась операция по удалению грыжи.

Мэвис была длинным и худым существом, совершенно не вызывающим у Дели симпатии.

Дели передала права на «Филадельфию» своим трем сыновьям. Мэг была занята детьми и почти не появлялась на пароходе. Она часть своих прав на пароход взяла деньгами.

Алекс несколько лет не давал денег на содержание и ремонт парохода, несмотря на то что у него уже был приличный доход от врачебной практики. В конце концов он отказался от своей доли.

Гордон был далеко, так что теперь Мэвис и Бренни безраздельно хозяйничали на пароходе.

Дели поселилась в коттедже еще и потому, что неподалеку тянулось внутреннее море Куронга. Каждое утро она слышала голоса чаек, а окружавшие ее коттедж просторы песчаных холмов, поросших желтой, сухой травой, ее взгляду приносили покой и умиротворение. Да, она искала именно это пристанище — последнее пристанище для своей тихой, незаметной старости.

В коттедже все было завешено ее картинами, она по-прежнему ежедневно хоть по часу, но рисовала.

От Гордона первое время довольно часто приходили письма. И по ночам Дели поднималась с постели, когда ей не спалось, брала последнее письмо Гордона, подходила к окну и перечитывала. Потом, прочитав в третий раз письмо, она слушала, как в открытое окно врываются приглушенные звуки далекого прибоя.

Гордон писал из учебного лагеря длинные письма с маленькими рисунками-карикатурами на себя и своих сослуживцев. Но эти веселые письма чем дальше, тем все более тревожили Дели: война все не кончалась, она уже полыхала по всей Европе, захватила Африку, и конца ей не было видно.

Раз в неделю Мэвис и Бренни навещали ее, приносили фрукты, Мэвис рассказывала очередную порцию городских сплетен. И Дели были неприятны эти посещения.