Мэвис была беременна, это ее совсем не красило. Ее характер, казалось, стал еще более насмешливым и язвительным, она постоянно раздражалась и поминутно упрекала Бренни по любому поводу: не туда поставил пакеты с продуктами, нужно было на стул, а не на стол. Фрукты следует мыть щеточкой, а не руками и прочие мелочные придирки. Дели все списывала на беременность Мэвис, но все же понимала: такая уж эта Мэвис от природы — сварливая, пустая и злословная.


Наконец вступили в войну американцы. Когда Дели услышала это известие по радио, она, как и многие, стала думать, что войне осталось длиться несколько месяцев. Ее потрясли события в Пёрл-Харборе, но она еще не знала, что это поражение коснется ее лично…

Беспокойство за Гордона усилилось. Дели стала просыпаться по ночам и прислушиваться к ветру за окном и шелесту яблоневой листвы, ей казалось, что это подъехал на бричке почтальон, который привез письмо от Гордона.

Вскоре действительно Гордон написал, что он отправляется в Квинсленд для того, чтобы обучаться, как воевать в джунглях. Дели была изумлена: война даже в джунгли забралась. Возможно, если так дальше пойдет, несмотря на вступление американцев в войну, японцы могут оказаться и в Австралии. Гордон писал, что он приедет на несколько дней домой на Рождество.

Стояла небывалая жара, деревья в саду сохли, листья яблонь и апельсиновых деревьев начали желтеть и опадать.

Когда Гордон приехал, Дели решила отпраздновать Рождество на пароходе, чтобы и Бренни и Мэвис посмотрели на Гордона в военной форме. Мэг с Огденом сообщили, что не смогут быть на Рождество, у Алекса было дежурство в больнице.

Гордон похудел, подбородок стал выдаваться вперед, но одновременно было такое впечатление, что он раздался в плечах — или это обманчивое впечатление создавала военная форма цвета хаки? Его короткая стрижка, как у американских солдат, придавала ему мужественный и даже суровый вид.

Гордон весело рассказывал, что их часть должны скоро перебросить на север, чтобы помешать японцам захватить Малайю. Гордон был уже лейтенантом, и как Дели ни ненавидела всей душой эту отвратительную войну, но сейчас она с любовью смотрела на форму сына, в которой он был просто великолепен. Точно американский солдат с фотографии из газеты.

Всю ночь на Рождество где-то в кустах кричала ночная птица, и от этого крика на душе у Дели становилось тревожно. К тому же Бренни слишком много выпил, и Мэвис стала с ним ругаться из-за этого. Дели от крика птицы, от ругани Мэвис совсем расстроилась, у нее появился безотчетный страх, смешанный с отчаянием — оттого что приезд Гордона был омрачен и будто она была виновата в том, что у Мэвис такой характер, и в крике неугомонной птицы; и Гордон может сказать, что не стоило ему приезжать на Рождество.

Они немного посидели в душной ночи, на палубе при свечах, и Дели решила увести Гордона в каюту, чтобы он не видел эту Мэвис. Дели решила предпринять последнюю попытку вырвать Гордона из этой военной машины.

Дели гладила сына по стриженой макушке и говорила:

— Гордон, милый мой мальчик, может быть, тебе не стоит связываться с этими японцами?

— Ма, мне все равно с кем связываться, — усмехнулся он.

— Ну ты ведь можешь остаться здесь, в Австралии, где-нибудь на военной базе? Может быть, тебе доверят работать в военной газете — я ее два раза покупала. Ведь ты можешь рисовать для газеты рисунки и карикатуры. Может быть, тебе стать военным корреспондентом?

— Мама, не говори глупости. Я и так рисую — видишь, стал военным и начал рисовать снова.

— А у вас там есть для солдат публичный дом?

— Ма, не надо об этом…

— Ах, Гордон, когда ты женишься, я уже и не знаю, — вздохнула она.

— Зачем мне обязательно жениться? Может быть, никогда.

— Нет-нет, ты обязательно женишься, сразу же после войны. Обещай мне.

— Хорошо, я приеду к тебе с какой-нибудь китаянкой или японкой, — засмеялся Гордон.

И Дели сразу вспомнила Джесси, эту темноволосую Джесси, которая своим мимолетным появлением на пароходе оставила такой глубокий след в его жизни. Может быть, он до сих пор любит ее? Или до сих пор мучается, что так с ней поступил?

— Я согласна на японку, на китаянку. Лишь бы тебе она нравилась. Но лучше пусть будет австралийская девушка, и ты останешься в Австралии, договорились?

— Нет, мама. А вдруг они без меня и до Австралии доберутся? Что ты тогда будешь делать? Это вполне реально, японцы такие агрессивные, особенно эти самураи. Хотя, думаю, Сингапура им все же не видать как собственных ушей.

— Ах, Гордон, значит, мне не удастся тебя уговорить. Тогда пообещай, что ты приедешь с девушкой… Пусть даже китаянкой.

— Японкой, мама! Обещаю, приеду с японкой, — засмеялся он. — Но вообще-то мне никто не нужен, кроме тебя. Ты можешь мне дать ту фотографию, на которой ты сфотографирована в Эчуке, где тебе лет восемнадцать или даже меньше? Я когда-то любил смотреть на эту фотографию, ты на ней выглядишь словно принцесса из старой-старой сказки…

Дели страшно растрогалась от его просьбы, она с трудом сдержала слезы и дала ему фотографию.

Через два дня Дели проводила Гордона на станцию, где от волнения она застыла на перроне. В груди все разрывалось на части, а она, словно изваяние, все стояла перед вагоном в ожидании, когда поезд тронется, и не могла пошевелиться. Она боялась, что если она начнет что-то говорить Гордону, смотревшему на нее из окна вагона, то слезы хлынут из глаз, а она совсем этого не хотела.

Когда поезд тронулся, Гордон долго махал рукой, а Дели все стояла и смотрела ему вслед.

6

Следующее письмо пришло от Гордона очень не скоро, почти через два с половиной месяца, из Сингапура.

Гордон писал, что их часть прибыла в Сингапур, где очень жарко и много отвратительных москитов, что японцы все-таки готовятся к наступлению…

Через несколько дней она услышала по радио, что Сингапур пал. С тех пор писем от Гордона больше не было.

Проходили месяцы — писем все не было. Наконец пришло известие, что капитан Гордон Эдвардс пропал без вести. Но «пропал без вести» — это ведь еще не погиб!

Дели не теряла надежды, ей почти каждую ночь стали сниться джунгли, узкоглазые японцы с тоненькими косичками за плечами и Гордон.

Дели почти перестала браться за кисть, она рисовала лишь во сне. Во сне она часто видела, что пишет портрет Гордона в военной форме, но никак не может его закончить. Она просыпалась от досады, что вновь сегодня не закончила его портрет. Потом она вставала и долго гуляла в ночи по берегу реки, слушая шорох камышей, затем возвращалась домой и начинала писать письмо Мэг, которая вместе с Огденом, получившим новую должность, переехала в Ренмарк, в Южную Австралию. Там Огдена назначили начальником шлюза, а Мэг поступила работать на несколько часов в день санитаркой в больницу.

Мэг писала, что Вики уже пошла в школу, и Дели очень по ней скучала.


Наступил день, когда война закончилась, была подписана Женевская конвенция и всякие различные международные соглашения о возврате военнопленных, но вот подписала ли ее Япония — Дели не знала.

Она была совершенно уверена, что Гордон находится где-то в плену, где-нибудь в Малайе.

В Европе война кончилась, но японцы еще не сдавались. Весь мир был поражен известием об атомной бомбардировке, что Дели тоже ужасно возмутило. Она подумала, вдруг Гордон мог оказаться где-нибудь там, поблизости от Хиросимы.

Через два месяца после разгрома японцев пришла официальная бумага о смерти Гордона, как сообщалось «в результате болезни».

Это было для нее страшным ударом, хотя она проплакала всего лишь полчаса, а потом принялась собирать в саду яблоки.

Надежды больше не оставалось, но Дели все равно продолжала верить, что это ошибка, Гордон непременно вернется.

Бренни и «Филадельфия» теперь работали на управление инженерных работ, пароход участвовал в углублении дна у шлюзов неподалеку от Веллингтона. Бренни набрал команду рабочих из одних мужчин, и Дели вообще перестала ездить к нему в гости на пароход. «Филадельфия» стала ей совсем чужой. А Бренни не особенно настойчиво звал ее в гости, он был слишком занят работой.

Понемногу она вновь принялась рисовать. Теперь она писала пейзажи старого русла Муррея, камышовые заводи и диких уток на воде. И все пейзажи получались у нее печальными и осенними, несмотря на то что вся природа дышала весной.

Как-то возвращаясь из очередного похода на этюды, она увидела, что у дома стоит очень худой человек в шортах цвета хаки с очень загорелым лицом. Он держал под мышкой папку.

Сердце у Дели забилось, она поняла, что его появление связано с Гордоном.

— Вы от Гордона? — спросила она, пытаясь по его глазам прочесть: какое известие он принес ей? Может быть, Гордон все-таки жив? Да, это безусловно так! Она почувствовала это по его веселым темным глазам. — Ну, проходите-проходите, — сказала она срывающимся голосом и быстро провела его в дом.

Он представился как Мик Бернс.

— Вы ведь знали Гордона? Вы видели его?.. Гордона Эдвардса?

— Да, я был вместе с ним. Он отличный парень, каких мало, — сказал Мик Бернс.

Дели засуетилась, она бросилась разжигать керосинку, чтобы поставить чайник, но Мик Бернс предложил, чтобы он сначала рассказал, а потом уже они попьют чай.

Они сели за круглый стол. Дели, беспокойно водя руками по скатерти, не глядя на него, слушала, стараясь запомнить каждое его слово.

Он рассказал, что видел, как умирал Гордон. Держался он молодцом. Голос этого Бернса был спокойным, даже почти равнодушным.