Однако теперь, вывернув правый карман, я обнаружила в нем остатки растаявшего шоколада с кусочками зеленовато-голубой глазури. Те самые две эмэндемки, которые Артём разделил между нами.

Для мамы и Ольги Леонидовны они, конечно же, не могли стать веским аргументом в мою пользу, но для меня самой это была очень важная находка.

А через пару дней в школе ко мне вдруг подошли две девчонки из параллельного класса, те, которые вечно ходили в лосинах. Я думала, они понятия не имеют, как меня зовут, но одна вдруг подскочила, будто мы с ней тысячу лет знакомы и, глупо хлопая ресницами защебетала:

— Вита, привет. А давай ты пригласишь своих друзей в субботу в караоке? Мы там планируем небольшой батл. Они клёвые, пусть тоже поучаствуют.

Вероятно, вид у меня был сильно приторможенный, потому что она, не дождавшись ответа, пожала плечами и ушла.

Я же застыла, как истукан в коридоре, не слышав звонка на урок и боясь проснуться.

Могла бы и весь урок так простоять, если бы проходившая мимо географичка, решив, что у меня опять закружилась голова, любезно не проводила до класса.

Голова у меня действительно всё ещё кружилась, но теперь уже совсем иначе. Мир вокруг вновь начал обретать свою статичность и резкость, как бывает, когда только спустился с карусели, и всё кругом ещё плывет перед глазами, но ты уже твёрдо стоишь на земле и знаешь, что оно вот-вот остановится.

Ольга Леонидовна старалась мне помочь, но, как и любой другой человек, она могла ошибаться. Когда всё время вынужден пребывать в чужих фантазиях, волей-неволей засомневаешься в самых очевидных вещах и уж точно перестанешь верить словам.

Меня подмывало тут же привести её к этим девочкам и попросить их рассказать всё, что они видели и знают, но поступи я так, слухи об этом немедленно поползут по всей школе. Поэтому имело смысл потерпеть и собрать как можно больше доказательств, чтобы на этот раз родители точно поверили.

И всё же от одной только мысли, что Артём существует, на душе значительно потеплело.


В тот день мы с Элей наломали за школой сирени, и стоило внести её в дом, как она заполнила своим ароматом всю квартиру. Я поставила букет в вазу, включила музыку и, пританцовывая, застряла перед зеркалом. В кои-то веки я себе нравилась.

Но длилось это недолго, потому что раздался звонок в дверь. Побежала открывать — мама. Чмокнула её в щёку, взяла пакеты с продуктами и потащила на кухню.

— Сейчас в метро Лизину маму встретила, — начала она в коридоре, стаскивая обувь, и продолжила уже из ванной. — Помнишь Лизу? Говорит, она в Интернете с каким-то парнем познакомилась из Питера, и собирается летом к нему ехать. Представляешь?

— Ну и что, — откликнулась я, разбирая сумки. — Сейчас многие так знакомятся.

— Как “ну и что”? — мама вошла на кухню, заглянула под крышку сковородки с макаронами и зажгла под ней огонь. — Ты меня удивляешь. Так спокойно говоришь об этом? Он же может оказаться кем угодно. Террористом, педофилом или маньяком.

— Может, она его по Скайпу видела или ещё как-то…

— Нет, мне всё равно не нравится, как спокойно ты это говоришь. Ты бы тоже могла взять и сбежать от родителей в другой город, чёрте к кому?

— Нет, конечно, — заверила я.

— И потом, Лиза совсем ребенок, — она была явно возбуждена тем разговором. — Какие парни могут быть? А ведь была такая приличная девочка.

Макароны громко затрещали.

— Ей шестнадцать, — сказала я. — Как и мне.

— Вот именно. Ужас просто, — мама разложила макароны на две тарелки, достала из сумки свой планшет и устроилась за столом. — Как же хорошо, что ты у меня не такая.

— Не какая? — рассмеялась я.

— Не бестолковая, — она поманила пальцем и, когда я подошла, обняв, прижалась головой к моему животу. — Хоть и выдумщица.

Я села рядом, придвинула свою тарелку и принялась поливать макароны кетчупом, а подняв глаза, вдруг заметила, что мамино лицо очень напряжено: она уже что-то читала на планшете и расстроенно качала головой.

— Ты чего? — удивилась я.

— Да вот, пожалуйста, сплошные ужасы кругом, — повернула ко мне экран планшета. Заголовок в статье гласил: «Коломенский псих по-прежнему на свободе», а подзаголовок: «С момента побега на его счету уже три жертвы».

Мама вечно любила начитаться чего-то подобного, а потом переживать весь вечер. Я машинально кивнула и вернулась к тарелке. Но в ту же секунду в голове словно зажглась красная лампочка:

— Дай-ка сюда, — выхватила у неё из рук планшет и, долго вглядывалась в фотографии, затем, не узнавая свой голос прошептала: — Это Вика. Помнишь? Вика. Та самая. Моя Вика!

Быстро пробежала по тексту:

«Тело 19-летней Виктории Ветровой было найдено в прибрежной лесополосе».

Дальше читать не могла, глаза заволокло влажной пеленой.

— Мамочка, — прошептала я. — Вику убили. Вот, почему она к телефону не подходит.

— Глупости, — мама забрала планшет и встала. — Ты меня всё больше и больше пугаешь своими фантазиями.

— Какая же это фантазия? — у меня не было сил спорить, но она не могла отвергать очевидное. — Я вернулась двадцать шестого апреля, вы прилетели двадцать седьмого, а эта новость вчерашняя, от пятнадцатого мая. Как ты это объяснишь?

— Значит, тебе просто показалось, и эта девочка похожа на ту, которую ты себе представила.

Я еле сдерживалась.

— Мам, честно, просто представь, что я тебе сейчас скажу забыть всех твоих знакомых, точно их не было! Если бы тебе вдруг велели, ты бы смогла забыть меня?

— Как ты можешь такое сравнивать? Ты моя дочь, а это какие-то непонятные девочки и мальчики. Сомнительного вида и воспитания, которых ты знаешь всего-то пару месяцев, и с которыми у тебя не может быть ничего общего, — она помахала из стороны в сторону пальцем. — Ни-че-го!

— Так. Стоп! Мам? Ты признаешь, что всё, что я говорила тебе — правда?

— Я лишь допускаю… Теоретически. Если бы такое было.

— Пожалуйста, просто объясни, почему ты всё отрицаешь? Отчего не хочешь мне поверить? Неужели слова Ольги Леонидовны для тебя важнее? Я всегда думала, что ты за меня!

— Я всегда, Вита, за тебя. Как ты можешь сомневаться? Я всё сделаю ради твоего благополучия и безопасности…

— На Викином месте могла быть я. Представляешь? Мы так долго соревновались за эту лодку. И вот чем всё обернулось, — я схватилась за голову. — Когда они все говорили разные глупости про реку, я ни капли не верила, но теперь… Это так страшно, мама. Бедная, бедная Вика!

Во мне вдруг вспыхнуло необъяснимое чувство вины, словно это я заставила её плыть.

— У неё было столько планов на жизнь. Она была такая… Такая живая. Такая красивая, — с каждым словом, моё дыхание становилось всё более прерывистое. — А ведь она говорила, что боится маньяков. Будто знала… Как она могла знать?

— Вита, я сейчас позвоню Ольге Леонидовне, она приедет, и ты с ней поделишься своими переживаниями, — мама озабоченно полезла в сумку за телефоном.

— Нет! Не нужно, — отчего-то закричала я, вскакивая. — Я не хочу её видеть, она вынимает из меня душу и внушает, что я ничего не чувствую. А я чувствую! Говорит, что я не могу ни о ком скучать и любить не могу. Но я люблю и скучаю. И раз Вика есть, то есть и Артём. Понимаешь? Значит, всё по-настоящему. И я должна найти его!

— Во-первых, прекрати кричать, ты не на базаре, а во-вторых, — она сделала многозначительную паузу, её лицо сильно раскраснелось. — Мне просто дико, что ты опускаешься до такого.

— Какого такого? — голос срывался. — Какого?

— Это же нужно было докатиться до такого унижения. Я как услышала, чуть со стыда не провалилась, Вита. Мы тебя так не воспитывали. Я понимаю, что ты ещё ребенок, но у всего есть границы. Как ты могла раздеться? И это счастье, что у мальчика, в отличии от тебя, хватило мозгов и совести.

— Мама! — воздуха катастрофически не хватало. — Я тебе доверила самое личное. А ты! Ты внушала мне, что это всё неправда. Видела, как я мучаюсь, как дико скучаю, заставила поверить в собственную ненормальность. Ты же всегда меня понимала. Мама?

— А как я ещё должна была поступить, если ты себя совсем не уважаешь?

— Да потому что я всю жизнь жирная, больная и чокнутая, как мне себя уважать? И благодаря тебе стала ещё хуже.

— Послушай, — она немного смягчилась. — Любовь — это хорошо и прекрасно. Особенно, когда два человека одинаково нравятся друг другу, но этот мальчик легкомысленный, избалованный повеса, у которого напрочь отсутствуют чувства ответственности и привязанности.

— Это неправда. Он хочет таким казаться, но он не такой! Ему просто очень нужно, чтобы его тоже кто-то по-настоящему любил. Не из-за красоты или денег, а просто его самого. Как, например, ты меня любишь, просто потому что я есть.

— Ты, Вита, моя дочь, и это совершенно разные вещи. К тому же, не забывай, что он твою любовь не принял, отверг, а ты всё равно цепляешься за какие-то иллюзии и собственные фантазии.

— Мама, но ты же умная, неужели ты не поняла, почему он так поступил? Потому что он тоже ко мне что-то почувствовал. Я это точно знаю. Он же рассказывал про медвежат, которых прогоняли электрошокером…

— Сейчас же прекрати истерику! — со слезами в голосе рявкнула мама. — И перестань тешить себя надеждами.

— Мне просто нужно встретиться и поговорить с ним. В чем проблема?

— Он не будет с тобой разговаривать и встречаться тоже. Он вообще видеть тебя не хочет.

— С чего ты взяла?

— Он сам сказал.

В ту секунду мне показалось, что подо мной разверзлась пропасть:

— Как? Ты с ним разговаривала? Когда?

— Сразу же, как только узнала обо всём. Неужели ты думаешь, что я буду спокойно наблюдать, как кто-то будет «убивать» мою единственную дочь?