— А мне ты очень нравилась брюнеткой, или брюнетом, — улыбнулся Тино. — Шатенкой я тебя как-то и не представляю.

— Еще увидишь, — улыбнулась Рита и тут же погрустнела. — Хотя я уже скоро стану такой страшной — растолстею, лицо поменяется, знаешь, у моей сестры лицо всегда идет пятнами.

— Это пигментация, — ответа Тино. — Вполне естественное явление. В нем нет ничего страшного.

— Страшного нет, но некрасиво, когда эта... как ты ее назвал?

— Пигментация, — повторил Тино.

— И откуда ты столько мудреных слов знаешь? — засмеялась Рита. — Говоришь совсем как директор нашей школы. Не учитель — учителя-то у нас в деревне не все шибко умные, а директор был, да... — Рита вздохнула. — Так расстроился, когда я школу бросила, все к маме моей ходил, уговаривал, чтобы я продолжала учиться.

— А ты? — спросил Тино.

— А я... — Рита опять погрустнела. — А у меня ветер в голове. Хотела уехать из деревни в город, стать сеньорой, как по телевизору показывают. А потом приехал доктор Гонсалес, ну и расписал — крупнейшие города Мексики, лучшие отели, курорты, восхищение. Но вообще-то это все было. Только... вот видишь, а теперь я здесь на шее у твоих родственников.

— Ничего, люди должны друг другу помогать, — улыбнулся Тино.

С каждым днем Тино и Рита становились все дружнее, что не могло укрыться от всех окружающих, в том числе и от Эрлинды. Нельзя сказать, чтобы она была в большом восторге от этой дружбы, но Тино она ничего не говорила. Слишком хорошо она помнила, чем кончилось ее резкое неприятие его прежней подруги. Теперь, когда сын рассказал о том, как мучился любовью и ревностью, как ходил у этой девчонки Патрисии под окнами, ожидая, когда она выйдет, как был готов убить ее нового ухажера, она испытывала невероятные укоры совести. Ведь если бы раньше она сама не оттолкнула сына, он, возможно, смог бы поделиться своими бедами с ней или с отцом... А так ему приходилось копить все в себе, не имея возможности ни перед кем излить свою душу.

И все же в глубине души Эрлинда была недовольна дружбой Тино и этой Риты, которая, несмотря на свой юный возраст, была уже женщиной с прошлым. Она молчала, но от проницательной Томасы не укрылись враждебные взгляды, которые Эрлинда время от времени бросала на девушку.

Как-то раз Томаса не выдержала и отозвала Эрлинду в сторону.

— Ты не ревнуешь ли сына, дорогая? — спросила Томаса. — И не отпирайся, я все прекрасно вижу.

— Но тетя Томаса, вы же сами видите — не пара она моему сыну! — воскликнула Эрлинда в сердцах.

— Чем же она тебе не угодила? — спросила Томаса. — Неужели тем, что она простая девушка, да еще из деревни?

— Нет, ну как вы сами не понимаете. — Эрлинда с укором посмотрела на Томасу. — Она же беременна... и... совсем не образованная.'

— И что? — строго спросила Томаса. — Ты что-то стала напоминать мне Дульсину с ее гонором. Скажи мне, старухе, положа руку на сердце, если бы Рикардо и Рохелио были твоими, скажем, сыновьями, ты с удовольствием бы женила их на девушках из трущоб, которые окончили одна три класса, а другая и того только два? Которые работали в ночном кафе? Которые не умели ни встать, ни сесть, не знали, в какой руке держать нож, а в какой вилку?

Эрлинда молчала.

— Ну что же ты не отвечаешь? — настаивала Томаса. — скажи, ты была бы рада, если бы они привели домой таких невест?

— Нет... — выдавила из себя Эрлинда.

— А вспомни несчастнейшую из женщин, которые когда-либо жили на земле, — бедную мою девочку Паулетту Монтеро, мать Розы. Разве ты рассуждаешь сейчас иначе, чем донья Росаура и дон Карлос, которые не могли представить себе, что дочь выйдет замуж за шофера и в результате погубили всю ее жизнь!

— Да, тетя Томаса, ты, наверно, права, но...

— Никаких «но»! Рита живет у нас в доме уже не один день. И я могу сказать — она трудолюбивая девочка, с добрым, хорошим характером. Да, она по неопытности попала в беду, так что же, ей теперь и жизни не будет? Подумай, ведь ей всего восемнадцать, как и твоему сыну. Еще вся жизнь впереди. И если сейчас она поможет Тино избавиться от его беды, тогда ты всю жизнь на нее молиться должна, вот тебе мое слово!

— Да, тетя Томаса, он стал гораздо веселее, настроение уже не такое подавленное.

— Вот видишь, и держись за нее.


ГЛАВА 36


Мирное течение жизни в доме Линаресов опять прервалось. К счастью, обитатели дома были предупреждены заранее, и сделал это не кто иной, как старенький падре Игнасио, который каждую неделю неизменно навещал своих прихожан и старых друзей.

На этот раз он пришел очень взволнованный.

— Что с вами, падре? — участливо спросила Селия, открывшая ему дверь.

— Селия, дорогая, — ответил падре, — возможно, я слишком увлекся рассказами о патере Брауне, но мне показалось, что за домом следят.

— Не может быть! — Селия в ужасе закрыла рот ладонью.

— Мне тоже кажется, что этого не может быть, но тем не менее я видел, как вокруг вашей ограды ходили какие-то очень подозрительные типы. Меня они пропустили, видимо, решив, что я стар, слеп и глуп.

— Нужно немедленно сообщить сеньорите.

— Нет-нет, только не надо беспокоить сеньориту Кандиду. Будет лучше, если она ничего не узнает. А вот всех остальных я хотел бы поставить в известность.

Селия бросилась собирать всех нынешних обитателей большого дома Линаресов.

Не прошло и десяти минут, как все были в холле.

— Вокруг ограды ходят, мне даже показалось, дежурят подозрительные личности, — сказал падре. — Оружия у них я, правда, не видел.

— Это не значит, что его нет, — мрачно заметил Густаво.

— Да, не значит, — согласился падре. — Но самое главное не это. Если глаза мне не изменяют, то в машине за квартал от вашего дома я увидел этого... — падре сделал паузу, стараясь подобрать нужное слово, которое к тому же приличествовало бы его сану, — прохвоста, который мешает Слово Божие с советами врача-диетолога.

— Вилмара Гонсалеса!? — воскликнули все в один голос.

— Да, кажется, именно так зовут этого самозванца, который не устыдился выдавать себя едва ли не за пророка Господа нашего, — ответил падре Игнасио.

— Они выследили меня, — сказала Исабель. — Я уверена, что Федерико Саморра узнал меня. Пусть не сразу, а позже. Кроме того, Гонсалесу было известно мое имя. — Она задумалась. — И фотографии. Ведь меня в роли девушки-ангела тогда много снимали...

Исабель оказалась права. Разумеется, столкнувшись с нею в полутемном коридоре, Федерико Саморра не признал в ней прежнюю Исабель Торрес, младшего архивариуса в страховом агентстве. Но когда она исчезла, он поинтересовался у Гонсалеса, не была ли девушка-ангелочек связана с Джоном Адамсом.

— Нет, — махнул рукой проповедник, — Я бы заметил. Они ведь все у меня на виду.

— Джон Адамс тоже был у вас на виду, — многозначительно сказал шеф. — Вы ведь не знали, что Адамс испытывал определенный интерес к ней, как ее, кстати, зовут?

— Исабель, — ответил Гонсалес.

— Я почему-то так и подумал, — сказал Саморра. — Странное чутье. Или она мне кого-то напомнила...

Какие-то смутные неоформленные воспоминания роились в голове Саморры. Почему-то припоминалось Мехико, когда он с успехом выдавал себя за преуспевающего чиновника, даже метил в совет директоров. Нет, он никак не мог поймать ускользавшую мысль. Внезапно у него заболел затылок. Такое с ним иногда случалось, особенно при перепадах давления. Когда-то его здорово двинули тяжелым графином по голове. Эта блондиночка из архива...

— Послушайте, — вдруг сказал Саморра, — а нет ли у вас фотографии этой вашей Исабель?

— Есть снимки проповеди, — ответил Гонсалес. — И немало. — Он вынул из стола большой пакет. — Я коллекционирую такие фотографии, они могут пригодиться для рекламы. К тому же мне время от времени нужно отчитываться перед главами нашей церкви.

Федерико Саморра медленно перебирал фотографии. Вот проповедник доктор Гонсалес собственной персоной выступает перед прихожанами. Вот группа из нескольких старушек преподносит ему большой букет цветов... Он стал перебирать снимки быстрее — главной фигурой везде неизменно оказывался проповедник, совершенно неинтересный для Саморры. Иногда камера захватывала нескольких хористок... Ага, вот девушка-ангел, но ракурс был неудачным, она стояла к фотографу спиной, и было видно только, как она подбрасывает в воздух белую голубку. Наконец Саморра нашел то, что искал, — здесь Исабель была сфотографирована крупным планом. Он несколько секунд вглядывался в снимок, а затем с силой швырнул его на стол.

— Черт побери! — выругался Саморра. — Карамба!

— Ну что, шеф?

— Это она, — нисколько не сомневаясь сказал Саморра. — Подружка этого Линареса.

— Линареса! — воскликнул проповедник. — Так значит...

— Скорее всего она была в сговоре с Адамсом, — заключил Саморра.

— Но он волок ее по коридору...

— Кто знает, что между ними произошло, — рассудительно сказал Саморра. — Возможно, чувствуя, что это конец, она хотела бежать одна, а он ее опередил. Этого мы скорее всего не узнаем. Теперь нужно ее найти во что бы то ни стало. Ей известно о нас все, понимаете, Гонсалес, как мы рискуем.

— Я поставлю на ноги своих людей, — сказал проповедник.

— А я своих, — добавил Саморра.

Было очевидно, что Исабель Торрес нужно искать прежде всего в Мехико. На всякий случай осмотрели и дом Линаресов, и вскоре верные люди сообщили шефу, что девушка-ангел найдена. И что самое интересное, там же они обнаружили пропавшую Риту. Подключившиеся розыску боевики еще одного подручного Саморры, известного под кличкой Койот, нашли там исчезнувшего было Тино Линареса.