— Ты видел сегодня графа Крэйла? — спросила она. — Я слышала, он приходил на завод с мистером Барнсом. Эмрис говорит, что он настоящий англичанин.

— Ну да, белобрысый, как все они, разодетый и наодеколоненный, — сказал Оуэн. — Да и Барнс сегодня вырядился, как павлин.

Слова Оуэна развеяли у нее последние сомнения. Граф Крэйл — блондин.

— Интересно, зачем он приехал? — сказала она. — Он ведь прежде ни разу не появлялся здесь.

Оуэн пожал плечами:

— Наверное, решил поразвлечься. Посмотреть, как горбатятся его рабы.

Рука об руку поднявшись на вершину холма, они остановились, чтобы полюбоваться открывающимся отсюда видом. Солнце медленно скрывалось за холмами напротив, в его багряном свете река казалась чистой и безмятежной. Шерон старалась забыть о графе, прогнать из своего сердца ужасные предчувствия, но они не хотели отступать. Вдруг это ее последний вечер с Оуэном? Неужели им не суждено больше вместе любоваться закатом? Страх все больше овладевал ею.

— Мне кажется, — сказала она, глубоко вздохнув, — что это самое красивое место на земле. — И действительно, вид холмов всегда вызывал у нее чувства радости и покоя. Она помнила, как тосковала по ним, когда училась в школе.

Оуэн презрительно усмехнулся.

— Это место — сущий ад, — сказал он, кивнув сначала в сторону завода, а потом на черневшие вдалеке терриконы. — Мы вкалываем, как рабы, Шерон, а лоботрясы-англичане, такие, как наш граф, знай получают свои денежки. Они грабят нас и наши земли, а мы вместо того, чтобы сказать им «хватит», как попки, причитаем «на все воля Божья, на все воля Божья».

Шерон почувствовала, как от горьких слов Оуэна ее охватывает озноб и сжимается сердце.

— Оуэн, прошу тебя, не надо, — тихо попросила она. — Не будем портить вечер, ладно?

Он замолчал, обнял ее за талию и, повернув к себе, поцеловал в губы долгим и крепким поцелуем. Она обвила руками его шею. У нее с Оуэном все должно получиться. У него есть хорошая, надежная работа, есть дом — пусть небольшой, но после смерти матери он остался в нем один. Его уважают. И он хорош собой. Она нарожает ему крепких детишек, и ей больше не нужно будет работать в шахте. Да, у них все сложится. И это хорошо, но только как-то чересчур расчетливо. Ей всегда хотелось стать своей среди этих людей, но неужели сейчас она пытается словчить, чтобы устроиться в этом мире поудобнее? Ведь если говорить начистоту, то она не любит Оуэна, вернее — любит, но не той любовью, о которой всегда мечтала. Ну, в таком случае она не любила и Гуина. Может быть, той, настоящей любви и вовсе не бывает?

А может, у них с Оуэном и нет никакого будущего? Сколько пройдет времени, пока граф Крэйл что-то предпримет? День? Два? Наверное, ей следовало бы предупредить Оуэна, пока не поздно, пока у него еще есть время скрыться, уехать куда-нибудь. Но ведь он не станет прятаться. Она точно знает — он не станет. И она еще крепче обняла его.

— М-м. — Он потерся о ее шею. — Может, поднимемся в горы?

Он уже не в первый раз предлагал ей пойти с ним в горы. По традиции все влюбленные гуляли на холмах, поскольку там они могли немного побыть наедине, выбравшись из тесноты крошечных, переполненных людьми домишек и узких улочек. Постепенно маршруты этих прогулок становились все более дальними и продолжительными и заводили молодых в горы, подальше от людских глаз. Шерон ходила туда однажды с Гуином — это было за неделю до их свадьбы. Именно там она потеряла невинность, а точнее сказать, отдала ее Гуину, потому что, говоря ему «да», прекрасно понимала, на что идет. Земля была холодной и твердой. Она тогда едва не задохнулась под тяжестью Гуина.

— Не сегодня, Оуэн, — сказала Шерон. Ей хотелось пойти с ним, хотелось раз и навсегда определить свое будущее, хотелось забыть о страхе. Оуэн, хотя он и поругивает частенько отца Ллевелина, — человек богобоязненный. Если он зовет ее в горы, значит, он твердо намерен жениться на ней. Можно сказать, что он таким образом делает ей предложение. Ей хотелось пойти, по крайней мере какая-то часть ее существа отчаянно желала этого. — Не сегодня.

— Ты издеваешься надо мной? — спросил он. — Говоришь мне «нет», но твои поцелуи, Шерон, говорят «да». Знаешь, я был бы очень нежен с тобой. Ты, может быть, думаешь — раз я такой большой, то не могу быть нежным?

Легким поцелуем она коснулась его губ.

— Дай мне время, — ответила она. — Я не сомневаюсь в том, что ты можешь быть очень, очень нежным, Оуэн.

— Имей в виду, лето скоро кончится, — предостерег он. — А осенью в горах холодно.

— Оуэн, у меня и в мыслях нет издеваться над тобой. — Она положила голову ему на плечо. — Просто пока мне не хочется этого.

Это была неправда. Она хотела. Хотела утешения, которое мог дать ей только мужчина. Когда она была замужем за Гуином, интимная сторона жизни обычно доставляла ей радость, кроме того единственного раза, в горах. Было что-то очень утешающее в ощущении, что можно быть настолько близким с другим человеком.

— Запомни, на следующей неделе я опять предложу тебе горы, — сказал Оуэн. — Я ни за что не отступлюсь от тебя, потому что ты, Шерон Джонс, самая красивая женщина Кембрана.

— А ты, Оуэн Перри, самый красивый мужчина Кембрана, — с улыбкой ответила Шерон.

Он поцеловал ее, на этот раз быстрым, легким поцелуем.

— Ну что, тогда пойдем? Тебе завтра рано вставать.

Она кивнула, ее глаза погрустнели.

— Ах, Шерон! — воскликнул Оуэн, прижимаясь лбом к ее голове. — Если б ты знала, как мне горько и обидно, когда представлю, каково тебе приходится в шахте. Ей-богу, ты создана для лучшей жизни.

— Никто не создан для того, чтобы таскать тележки с углем, — сказала Шерон. — Но всем нужно что-то есть. — Она взяла Оуэна под руку, подняла голову и, глядя на заходящее солнце, вдохнула полной грудью, желая вобрать в себя как можно больше вечерней свежести и отчаянно надеясь, что воздух пойдет ей на пользу, что сегодня ночью она сумеет заснуть, а завтра произойдет чудо, которое развеет все ее страхи.

Глава 3

Вечером Алекс отправился на прогулку с дочерью. Как няня ни настаивала, что девочке пора спать, та капризничала и ни за что не желала идти в постель. Алекс чувствовал себя виноватым перед дочерью. Она целый день не видела отца и вынуждена была слоняться по дому и парку под бдительным присмотром пожилой няни, которая почему-то очень боялась местных жителей и не отпускала свою подопечную от себя ни на шаг.

Алекс решил прогуляться с девочкой по холмам. В вечернем свете они выглядели совсем иначе, нежели днем. Их покрытые вереском склоны в лучах заката блестели серебряным светом.

Какая живописная картина, думал Алекс, сжимая в руке маленькую ладошку дочери и окидывая взглядом долину, реку и холмы, сбегавшие к ней. Как не похожи эти края на то, что ему доводилось видеть раньше. Как будто океаны и континенты отделяют его от того, другого, мира. Непонятно почему, но ему было на удивление хорошо здесь. Даст Бог, со временем он поймет премудрости производства, от которого зависит процветание этой земли. Может статься, научится понимать людей, которые живут и работают здесь. И возможно, даже посвятит им какую-то часть своей жизни.

— Папа, что они делают? — спросила Верити, показывая пальцем в сторону подножия холма.

Алекс улыбнулся. Он тоже приметил эту влюбленную парочку внизу, однако старался не обращать на них внимания. Те явно предпочли бы считать, что они здесь одни.

— Они целуются, — сказал он. — Мужчина и женщина, решив пожениться, целуются. Или если уже женаты. Это значит, что они любят друг друга.

— Ты тоже целуешь меня перед сном, — сказала Верити. — Но не так. Не так долго.

— Видишь ли, между взрослыми мужчиной и женщиной это бывает немного по-другому, — ответил Алекс. — Хочешь, я открою тебе маленький секрет? Они пришли сюда, потому что здесь нет людей, не желая, чтобы за ними кто-нибудь наблюдал. Поэтому давай и мы не будем обращать на них внимания, ладно? Посмотри-ка лучше вокруг. — Он обвел рукой склоны холмов и долину, утопающую в лучах заката. — Тебе нравится здесь?

— Да, здесь очень красиво, — сказала Верити. — Бабушка неправду говорила. Она говорила, что здесь край света, мне даже не хотелось ехать сюда.

Алекс улыбнулся. Заходящее солнце оранжевым светом залило все небо над холмами и проложило золотую дорожку на водной глади реки. Он невольно покосился и снова увидел влюбленную парочку. Они уже не обнимались, но стояли, прильнув друг к другу. Высокая, стройная женщина с длинными темными волосами и широкоплечий темноволосый мужчина ростом чуть повыше ее. Если вечернее солнце не шутило над его зрением, он уже видел их. Этот мужчина выступал прошлой ночью на сходке, он узнал его в толпе рабочих на заводе. А она — та самая девушка из Кембрана. Хотя чего уж там, возможно, уже и не девушка.

Неожиданно Алекс почувствовал в сердце легкий укол ревности. Ему вдруг стало очень одиноко. Эти двое внизу удивительно гармонично вписывались в представший его взору пейзаж, они казались неотъемлемой частицей этой живописной уединенной уэльской долины, отрезанной горами от остального мира.

Солнце тем временем спряталось за холмами, и небо из оранжевого стало багрово-красным. Над долиной спускались сумерки. Еще чуть-чуть, и темнота скроет окрестности. Алекс почувствовал, как его охватывает безотчетная тревога, какая-то щемящая тоска, которую он не мог ни понять, ни обозначить словами. Оттого ли это, что он чужой здесь, чужой этой красоте и гармонии, что он не вырос на этой земле и не в силах ощутить свое родство с ней? Или это тоска… по дому? Нет, вряд ли. Он не мог найти ни объяснения, ни подходящих слов. Эта долина восхитительна, и он видит ее во всей ее красе, в летний вечер, залитую отсветами заката. Что ж удивительного в том, что красота природы так тронула его, — он просто досадует, что рядом нет никого, кроме маленькой дочери, кто мог бы разделить с ним эту радость.