Он снова посмотрел вниз, ища глазами влюбленную пару. Рука об руку они спускались по склону, направляясь к поселку.

— Ну что, малыш, — Алекс склонился к притихшей дочери, — не пора ли и нам домой? А то, глядишь, скоро стемнеет и маленькая девочка может заблудиться.

— Но ведь я же с тобой, папа, — сказала она, стискивая ручонкой его ладонь. — А мы всегда будем жить здесь?

— Может, и не всегда, но какое-то время поживем, если ты не против, конечно, — сказал Алекс.

— Я не против, — ответила она и со всей прямотой шестилетнего ребенка добавила: — Мне не нравится жить с бабушкой. Она всегда сердится на меня. Когда я смеюсь, она меня ругает. Она говорит, что девочка должна быть тихой и скромной. Но ведь это же глупо, правда, папа?

Да уж, подумал про себя Алекс. Но вслух сказал:

— Твоя бабушка хочет, чтобы ты стала настоящей леди.

— Ну, если леди все время ходят надутые, то я не хочу быть леди, — заявила Верити.

Алекс промолчал, решив, что благоразумнее будет не продолжать разговор на эту тему. Однако Верити еще не все высказала.

— И няня тоже такая скучная, — сказала девочка, — она сегодня не разрешила мне даже спуститься вниз, к слугам, а мне так хотелось поговорить с ними. И когда мы гуляли вокруг дома, она не разрешила мне бегать, велела идти рядом с ней. А ты же знаешь, папа, как медленно она ходит! И еще она сказала, чтобы я не выходила из парка, она говорит, что меня съедят волки. Что за чушь! Здесь ведь нет волков, правда? Няня просто ленится ходить пешком. Она лентяйка!

И к тому же очень немолодая, подумал Алекс. Он терпел ее только оттого, что она знала Верити с самого рождения, и еще потому, что ее нашла мать его покойной жены. Но Верити растет, и ей нужен человек, который бы не просто присматривал за ней, но и разговаривал бы с ней; у него самого на это, к сожалению, никогда не хватает времени.

— Наверное, пора подыскать тебе гувернантку, — сказал Алекс. — В конце концов, тебе уже целых шесть лет. Я обязательно подумаю об этом.

Об этом следовало задуматься раньше, до того, как они приехали сюда, ругал себя Алекс. Он должен был сделать это еще в Лондоне. Нужно было найти там подходящую женщину и взять ее с собой.

— Я умею читать и складывать числа. Бабушка научила меня, — затараторила Верити. — Мне не нужна гувернантка, папа. Мне нужно, чтобы кто-нибудь гулял со мной. Ну… и играл бы, — немного смущаясь, добавила она.

Да, решено. Он наймет гувернантку.

— Хорошо, малыш, я постараюсь что-нибудь придумать, — согласился Алекс.

«А мне-то самому что нужно… или, вернее, кто?» — неожиданно подумал Алекс. И снова перед его глазами возникла стройная темноволосая женщина в объятиях молодого крепкого валлийца, женщина, которую он поцеловал прошлой ночью.

Она пробудила в нем желание. Он до сих пор чувствовал его.


Алекс спал, как всегда, при настежь открытых окнах. Посреди ночи он неожиданно проснулся. Он чувствовал, что его что-то разбудило, но что именно, не мог понять. Наверное, луна, решил он спросонок, открывая глаза и обводя медленным взглядом залитую лунным светом комнату. Еще минута — и полоса света подберется к его лицу.

Можно просто перевернуться на другой бок. Пожалуй, надо бы поплотнее задернуть шторы, но так не хочется выбираться из-под теплого одеяла. Он полежал еще минуту, но наконец решился и, вздохнув, поднялся с постели.

Он стоял у окна, глядя на темные верхушки деревьев и вдыхая свежий ночной воздух. Ночь сегодня такая же лунная и яркая, как вчера, хотя и прохладнее, подумал Алекс, поеживаясь, и протянул руку к шторе.

Его рука застыла в воздухе. Вот оно, то, что разбудило его. Какой-то звук. Он понял это только что, когда вновь услышал его. Протяжный, заунывный вой. Волки? Алекс нахмурился. Неужели здесь водятся волки? Похоже, что там не только волки. Вой не мог заглушить отчетливый звон колокольчиков: там как будто брело стадо.

У него по спине даже мурашки пробежали — таким неуместным был этот вой в напоенной безмятежным покоем долине, и в нем слышалась почти человеческая тоска. Завтра нужно будет расспросить экономку, мисс Хэйнс, и Барнса тоже. Если здесь водятся волки, то ни в коем случае нельзя выпускать Верити за пределы парка, хотя бы даже и с гувернанткой.

Он задернул шторы и вернулся в постель, еще хранящую тепло его тела. И еще три раза он слышал этот вой, прежде чем забылся тревожным сном.


Шерон, вздрогнув во сне, проснулась и села в постели. «О нет! Господи, сжалься надо мной, сделай так, чтобы это был только сон!» Глядя широко открытыми глазами в темноту, она прислушивалась. Было тихо до звона в ушах. Да, ей приснилось, это был всего лишь сон.

Выждав минуту-другую, она снова легла, но лежала с открытыми глазами, настороженно вслушиваясь в тишину, со страхом ожидая повторения кошмара. Она боялась за Йестина, дорогого, милого Йестина. Она всегда любила своего мягкого, деликатного деверя. Они познакомились, когда он был двенадцатилетним мальчиком, а она совсем юной девушкой, но уже замужем за Гуином. Уже в те времена Йестин жадно стремился к знаниям, хотя не учился нигде, кроме воскресной школы, и она как могла старалась помочь ему, рассказывая обо всем, что помнила сама, что осталось в ее памяти от учебы в престижной английской школе. Ей он поверял свои мечты, с ней делился своими надеждами. Она слушала его, и сердце ее разрывалось от жалости; она понимала, что мечтам этим никогда не суждено сбыться. Подобно другим мальчишкам Кембрана, Йестин был обречен на тяжелую жизнь шахтера. Сегодня она целый день думала о нем, поэтому ей и приснился этот кошмар.

Но в следующее мгновение она опять вскочила, обливаясь холодным потом. Вой, улюлюканье, звон колокольчиков. «Бешеные». Господи, милостивый Боже, не допусти!

«Бешеные!»

Ей уже приходилось слышать их клич прежде, но всякий раз этот вой наводил на нее ужас. Она вся сжималась от страха, она натягивала на голову одеяло и затыкала пальцами уши, только бы не слышать этих звуков. Но сегодня она не может просто спрятаться от того, что происходит на улице. Сегодня это может касаться Йестина. Сегодня они, возможно, пришли за ним.

Боже, ведь он еще мальчишка. И он в конце концов подписался под хартией. Неужели они накажут его только за то, что он не сделал этого сразу? Нет, скорее всего они наметили жертву покрупнее.

Но эта мысль не успокоила ее.

«Бешеные быки» — так они называли себя, мужчины из нескольких долин, собирались вместе, чтобы наказывать непослушных и мстить неугодным, собирались тайком, по ночам и всегда в масках. Говорили, что «бешеному» не разрешается выходить на дело в своей долине, чтобы не быть узнанным и чтобы жалость к жертве не смягчила его сердце. Говорили и многое другое, но все это были только слухи, утверждать что-либо наверняка никто не брался.

«Бешеные» всегда появлялись в долине, когда кто-то из ее жителей отказывался принимать участие в какой-либо заварушке. Поначалу отщепенца предупреждали — либо к нему приходили ночные гости, либо просто подбрасывали записку с угрозами. Если он не внимал предостережениям, следовало наказание — ночной налет, погром, а зачастую и избиение в горах.

Шерон не могла согласиться с такими методами, они были отвратительны. Жизнь и без того была нелегкой. Единственное, что хоть как-то может скрасить ее, — так это любовь. До недавних пор люди в долине жили хотя и бедно, но весело и счастливо, помогая ближнему и поддерживая друг друга в тяжелую минуту. Теперь же все изменилось: жители долины стали подозрительными, они больше не могут доверять друг другу и по ночам просыпаются от страха.

Однако некоторые — и среди них есть даже женщины — считают, что безобразия бешеных идут на пользу долине. И Оуэн не исключение из их числа. Он постоянно повторяет, что надо всем сообща добиваться лучшей жизни. Но неужели для этого необходимы жестокость и насилие?

И снова стекла задрожали от нарастающего воя. Шерон зажала ладонями рот; она чувствовала, что еще минута такого напряжения — и она завизжит от страха, разрыдается в голос.

Заскрипели ступени лестницы, ведущей на второй этаж.

— Шерон? — Это был Эмрис.

Она сбросила одеяло и босиком выскочила на кухню.

— Дядя Эмрис, что это? — дрожащим голосом спросила она. — «Бешеные»?

— Да, — сказал он. — Ты испугалась?

Высокая фигура Эмриса темнела на фоне окна. Шерон подошла к нему и крепко вцепилась в его большую сильную руку, инстинктивно ища защиты.

— Я ненавижу их, — прошептала она в отчаянии.

— Они делают свое дело. — Эмрис высвободил руку и задернул занавеску. — Ничего не видать. Кажется, они не на нашей улице.

— Дядя Эмрис, за кем они пришли сегодня?

— Не знаю. И знать не хочу. Нас это не касается. — Он ободряюще похлопал ее по плечу. — Ложись спать. Завтра рано вставать.

— Да, конечно.

Она забралась в постель, натянув до подбородка одеяло. Ей не хотелось, чтобы Эмрис уходил, ей необходимо было чувствовать кого-то рядом, но она слышала, как он поднимается по лестнице, и не решалась остановить его.

А затем она опять услышала вой. Вся дрожа, она спрятала голову под одеяло и зажала ладонями уши.

Йестин, милый Йестин! Боже, убереги мальчика, защити его от их гнева!

И в довершение всего она вспомнила о графе Крэйле, об опасности, которая нависла над ними, и тихий стон вырвался из ее груди.

День выдался хлопотным. Утром Алекс, как и собирался, посетил шахту, а днем к нему пожаловали с визитом соседи.

Но еще до этого, утром, за завтраком, он пытался узнать, крики каких животных беспокоили его ночью.

Однако ни экономка, ни дворецкий будто и не слышали ночью ничего подозрительного. Они замялись, когда он напрямик спросил их, водятся ли в этих краях волки. У Алекса возникло ощущение, что они что-то скрывают от него. Но почему? Может, они считают, что он, испугавшись диких зверей, тут же соберет пожитки и поспешит вернуться в Англию и тогда они лишатся работы?