Марина Порошина - Весенний марафон

Перед выходом на сцену он всегда волновался. Не настолько, конечно, чтоб холодным потом обливаться и слова забывать, как врут, кокетничая, некоторые знаменитые артисты. Знаем мы – сами сидят по гримеркам, преспокойно дуют себе кофе (и хорошо еще, если кофе), звонят по мобильнику, всласть лаются с костюмершей и помрежем. Это у них называется – настроиться. Или, того хуже, влетают в театр за пять минут до третьего звонка, когда все уже стоят на ушах. А знаменитый и сто раз помянутый запах кулис – не что иное, как неистребимая никакими кондиционерами пыль. Но публика ждет тонких материй, всякого там трепета перед высоким искусством, вот они и сочиняют. Слова они забывают, как же! Уши вянут, хотя он – человек бывалый. Такого, бывает, за кулисами наслушаешься – на молокозаводе бы мужики удивились…

Вспомнив молокозавод и гараж, он вздохнул, махнул сам на себя рукой и шагнул на сцену. Из левой кулисы вдруг потянуло сквозняком, как будто кто-то огромный вздохнул, отвечая его мыслям, и легким касанием погладил по лицу. По коже немедленно побежали мурашки. Этот самый первый шаг на сцену всегда давался ему с трудом. Черный провал зала, за которым чувствовалась бездна, казалось, смотрел на него – маленького человечка на большой сцене, презрительно удивляясь: ты-то что здесь делаешь?! Как ты тут вообще очутился, на этих прославленных подмостках, где каждый сантиметр свят и дышит историей, потому что здесь ходили Великие, Недосягаемые, Почти Боги… Знаем мы эту сцену – если половик как следует не натянешь и старые гвозди не повыдергаешь, то эти гении могут так ногу пропороть, что вместо положенного текста отборную отсебятину понесут! Отсюда вывод: как говорится, нет маленьких ролей. Вот и у него роль не маленькая, а такая, без которой обойтись невозможно и которую ни один заслуженный-народный за него не сыграет. Нет, ни за что не сыграет! Эта мысль его развеселила, он сразу перестал волноваться, забыв и о бездне, и о том загадочном и страшноватом, кто дышал, смотрел из темноты и гладил его по лицу. И голос звучал уверенно, когда он произнес свою первую реплику:

– Почему арлекин на первый штанкет не перевесили?! Чей молоток валяется под ногами? Я должен за каждым ходить, как нянька, да?!

Сердился он не очень, больше для порядка, на самом деле настроение у него было отличное: сегодня вечером играли «Гамлета». Этот спектакль так понравился тогда Катеньке! И он сам любил «Гамлета» куда больше, чем, к примеру, «Вишневый сад» или, того хуже, что-нибудь из Островского. Там пока один пандус соберешь, уходит целая смена, а еще художники порталы понапридумывали до колосников, им-то что, им не ставить. А «Гамлет», писали критики (он, как и все, почитывал рецензии, вывешенные на специальной доске у кабинета заведующего литчастью), «решен в аскетической манере». И слава Богу. Что такое «аскетическая», он не знал, все собирался у кого-нибудь спросить, но оформление ему нравилось: все простенько, без выпендрежа – черный бархат, два больших вентилятора у выхода из кулис, натянутые веревки с консервными банками, какие-то корневища у рампы, и все. А остальное, смех сказать, актеры по ходу дела таскают сами! И стол тяжеленный, и стулья, и прочий реквизит-бутафорию. Ну, еще в антракте помост установить. И можно отваливать по своим делам, тем более что завпост предупредил – завтра ввод, стало быть, разбирать декорации не надо. Красота!

В общем, ему повезло, что сегодня «Гамлет». Неплохой спектакль. Он всегда оставался его посмотреть, потому что главные роли здесь играли трое мужиков, которых он знал давным-давно, еще когда работал на молокозаводе: они все трое года три уже играли в ментовском сериале, который все мужики в гараже смотрели и наутро обсуждали. А теперь они играют – ухохочешься! – Гамлета, Короля и этого, как его? Черт, вечно из головы вылетает! Ну, Офелиного папашу. Вот бы мужики-то из гаража поглядели. Дался ему сегодня этот гараж, уже который раз вспоминается совершенно некстати, к чему бы? А дело прошлое. Сегодня ему не до «Гамлета», у него дела поважнее. Сегодня у него свидание!

И не с какой-нибудь торговкой с Лужников. Это все было – но несерьезно. А с гримершей Олечкой. Она, откровенно говоря, старше его лет на… скажем, пять, чтобы не обижать женщину. И не Олечка она, а Ольга-как там ее по батюшке, но в театре почему-то никто никого не зовет по имени-отчеству, все «мишеньки» да «зоеньки», а еще и целуются при каждом удобном случае, даже мужики с мужиками. К тому же она тощая и вертлявая, как обезьяна, а он всегда любил женщин полных и спокойных, похожих на актрису Лидию Федосееву-Шукшину в молодости. То есть конкретно данная Олечка была ему нужна, как зайцу тормоза. Но зато она – настоящая москвичка, его первая москвичка, а это для него было принципиально важным. Только это, и ничто иное, просто потому, что лиха беда – начало. Каждый покоряет Москву по-своему. Для начала сойдет и Олечка.

Он вышел к авансцене – убедиться, что пресловутый половик наконец натянут идеально, без единой морщинки. Все было в порядке. И тут он услышал подозрительный звук. Классный шофер, он всегда по звуку мотора мгновенно определял любую неполадку. Вот и сейчас понял: что-то неладно. Противно скрежетали железные блоки в левой кулисе, и это могло означать лишь одно… «Твою мать, штанкет не загрузили!» – полыхнула страшная догадка. Он поднял голову и увидел – многометровая железная труба на тросах летит с высоты колосников прямо на него.

– Штанкет пошел!!! – вопил кто-то совсем близко.

А он стоял, парализованный ужасом и неотвратимостью того, что случится через мгновение.

«Я гибну – кончено – о, донна Анна…» – почему-то промелькнуло у него в голове, хотя ни одной знакомой по имени Анна у него отродясь не бывало. В другой ситуации он бы задумался над этим досадным пробелом. Но сейчас не успел. Раздался грохот. И наступила оглушительная тишина.

Развод – ответственное мероприятие в жизни любой женщины, столь же волнующее, а главное – перспективное, как и свадьба, только не все это понимают. Этим некоторым, чьи ряды год от года все же редеют, мешает природная лень, потому что свадьба – это добежал, сел, вытер пот и поехал со всеми остановками. А развод – это приехали и вышли. Потянулись, осмотрелись. Большое спасибо, было очень приятно провести время в вашей компании, надеюсь, увидимся вновь как добрые знакомые. Поезд со смятой постелью и насиженным местом в душноватом купе ушел. И надо что-то делать, суетиться, покупать новые билеты и знакомиться с новыми попутчиками. Словом, опять крутиться, как собака на перевозе (интересно, что такое «перевоз», как именно и зачем там крутится глупая собака? Вот ведь привычка говорить красиво, не избавишься никак!). Но зато – какие встречи! Какие горизонты! Ведь тот ушедший поезд был наверняка не последним. И уж точно – не фирменным.

– Получается, сейчас я дерну стоп-кран! – не к месту развеселилась Катерина. – И наверное, мне еще влетит за нарушение порядка, как это обычно и бывает. Ну и наплевать!

Она пристроила на колени сумку, достала приготовленный лист бумаги, ручку, подложила для удобства блокнот и, изогнувшись, принялась добросовестно переписывать текст, висевший на стене у нее над головой. Через пять минут она уже перечитывала довольно, надо признать, корявые и малоразборчивые буквы – почерк у нее всегда был еще тот, и с тех пор как интервью стали записывать на диктофон, а тексты набирать на компьютерах, она утеряла последние навыки рукописного творчества. Зато еще не родился тот человек, который смог бы прочитать записи в ее блокноте! Она и сама порой не могла и писала тексты по памяти. Герои ее заметок, наверное, тоже не помнили, что они говорили, потому что претензий никогда не было – одни благодарности. Итак… « Исковое заявление о расторжении брака. Я вступила в брак с ответчиком… От данного брака имеется дочь… Наша семейная жизнь не сложилась, брачные отношения прекращены с… (а вам-то какое дело, спрашивается?!)… Споров о совместно нажитом имуществе у нас нет. Соглашение о воспитании и содержании ребенка между нами достигнуто… Прошу расторгнуть брак между мной и ответчиком… Подпись. Приложение (список документов) »… Так, вроде бы все правильно.

– Девушка, вы разводиться? – заинтересованно подсунулась к ней дама с волосами, выкрашенными в столь радикально-белый цвет, что главная блондинка всех времен и народов Мэрилин Монро, увидев ее, еще раз умерла бы от зависти. За дамой Катерина несколько минут назад заняла очередь.

– Нет, я с соседями сужусь! – желчно пояснила Катерина, и тетка немедленно отстала от греха подальше.

Умело и легко расспрашивая других, Катерина терпеть не могла, когда задавали вопросы ей. И она всегда удивлялась в глубине души – зачем люди рассказывают журналисту все то, что не предназначено для посторонних, чтобы она написала об этом в газете с большим тиражом. Если бы журналист пришел к ней и стал расспрашивать о ее личной жизни, она непременно наврала бы ему с три короба. С кем распрощалась я – вас не касается!

Дверь с табличкой «Судья Сабельникова Янина Кузьминична» и пришпиленным листочком, загодя предупреждавшим, что «судья справок не дает», открылась, и оттуда задом, на ходу заканчивая разговор с невидимой Яниной Кузьминичной, выдвинулся… ее начальник, заместитель редактора областной газеты «Столица Урала» Бабин Евгений Николаевич собственной персоной. То есть это он с девяти утра и до подписания номера в печать Евгений Николаевич, во всяком случае, в присутствии посторонних, а до и после просто Женька, потому что они были однокурсниками, только Женя Бабин делал карьеру быстро и целенаправленно, а она витала в эмпиреях. В результате их отношения в рабочее время строились по плодотворному принципу «Ты – начальник, я – дурак», который взяла на вооружение Катерина и который почему-то очень бесил Евгения Николаевича.