Мишель Ловрик - Венецианский бархат

Хотела бы я сказать, что смягчилась и по отношению к своей невестке, этому матримониальному фениксу по имени Паола. Но это не так. Лучше не думать о ней, но я до сих пор не могу понять, ради чего она живет на свете. Тем не менее я желаю ей добра. Наверное. Иоганн ди Колонья кажется мне здоровым мужчиной, так что ей еще нескоро придется флиртовать с новым мужем. Надеюсь, ее рыжеволосому приятелю достанет терпения.

Раз уж мы заговорили о брачном союзе, надо сказать, что наш кот нашел себе жену, на которую его воровство не произвело особого впечатления. Ему пришлось отказаться от всего, что он нажил нечестным путем. Женившись, он явно чувствует себя озадаченным и сбитым с толку. Он даже присматривает за котятами, когда она уходит по делам. Забросив прежнее ремесло, он изрядно разжирел.

Осенью навестить нас приезжает падре Пио, и я надеюсь, что он успеет как раз вовремя, чтобы окрестить нашего ребенка. Да, похоже, я снова беременна, и на этот раз – девочкой, к чему приложила должные усилия.

Но во мне растет и развивается кое-что еще.

Это – любовь к словам.

Теперь я каждый день пишу своему мужу любовные послания и обертываю ими свежий хлеб, который пеку ему на обед, чтобы он поел, когда около полудня впервые поднимет голову от своего рабочего стола в stamperia, испытывая чувство голода.

Теперь с наступлением сумерек я жду его с такой же радостью и нетерпением, с какой когда-то страшилась его прихода. Я представляю, как он спешит ко мне и заходящее солнце окрашивает его запрокинутое лицо последними ярко-оранжевыми каплями. Я вижу, как он проходит мимо гондольеров, которые режут волны носами своих лодок. Я представляю, как он идет сквозь лес мачт, которые качаются, словно пьяные, а волны лижут самые нижние ярко-зеленые ступеньки. И, куда бы он ни шел, повсюду расцветают улыбки и дружеские пожатия рук.

– Вот идет наш Tedeschino, наш маленький немец, – говорят друг другу венецианцы. – Благослови его Господь за его доброту.

Я вижу, как он на мгновение останавливается и вытирает глаза, увлажнившиеся от благодарности за искреннюю любовь, которой отвечает ему наш город.

А он, в свою очередь, приносит подарки мне. Куда бы он ни отправился, в cartolai, к торговцам кожей или на Broglio, чтобы потолковать с купцами, он всегда спрашивает у них:

– Вы не знаете какой-нибудь свеженькой истории о привидениях? – И, услышав таковую, с девственницами, чудовищами и мурашками на спине, в тот же вечер он укладывает меня в постель пораньше, обнимает и пересказывает ее мне.

Как оказалось, он был мужчиной невысокого роста, совсем не высоким и не темноволосым, как описывали его некоторые. В мочке уха у него не покачивалась серьга. Не мог он похвалиться и ухоженными усиками. Он не расхаживал с важным видом и не чванился, но и не семенил мелкими шажками на французский манер.

Волосы у него были рыжеватого цвета, а вовсе не того золотисто-каштанового, который так любят в Венеции. Лицо его усеивали веснушки; глазки у него были маленькие и светлые, а поведение – скромное и сдержанное. От него исходил слабый запах кроличьего клея.

Венделин сидел за своим столом и читал гранки, а перед ним лежала разломанная на краюхи буханка свежего хлеба. Никто не обратил внимания на рыжеволосого мужчину, застывшего в нерешительности на пороге. Он походил на мелкого чиновника или процветающего коробейника.

Наконец, его окликнул Морто:

– Контора sensale находится на первом этаже. Здесь мы ничего не покупаем.

Рыжеволосый мужчина почти прошептал, настолько скромной была его речь:

– А, нет, я пришел не за этим. Дело в том… Я – Николя Жансон, и я пришел повидать Венделина фон Шпейера.

В stamperia воцарилась тишина. Все замерли, глядя, как невысокий мужчина неуверенно приближается к Венделину.

Жансон не протянул ему руку, но слабая улыбка, скользнувшая по его губам, свидетельствовала о наличии внутренней силы и душевного тепла, сродни тому, что живет в сердце земли.

Венделин поднялся из‑за стола.

Негромким, но ясным и чистым голосом Жансон произнес:

– Вы же знаете, я не желал вам зла.

Венделин кивнул. Теперь, глядя на Жансона, он и сам в этом убедился.

– Ни вашей жене, ни вашему сыну, ни всем этим людям. Я разговаривал с Паолой, вашей невесткой, и она убедила меня в том, что то, чего я желаю всем сердцем… не вызовет у вас отвращения.

К Венделину наконец вернулся дар речи.

– Быть может, вы присядете для начала? – вежливо предложил он.

Но Жансон шагнул вперед и подошел ближе, остановившись рядом со старым креслом Иоганна. Он положил руку на его спинку, явно утомленный тем усилием, которое ему пришлось сделать на глазах у людей Венделина.

Запинаясь, он проговорил:

– Я поздравляю вас. Вы опубликовали Катулла. Я бы никогда на это не осмелился.

– Но если бы я помог вам…

Он ссутулился и вытер пот со лба.

– Я совершенно пал духом. Я не привык к таким…

Венделин сочувственно пробормотал:

– Не спешите.

Жансон с видимым усилием постарался взять себя в руки. Наконец он проговорил:

– На самом деле все очень просто. Вы – единственный типограф в Венеции, которого я уважаю. Я хотел бы стать вашим партнером. Вы, по крайней мере, обдумаете мое предложение?

В комнате повисла напряженная тишина.

Жансон повторил:

– Вы обдумаете его, по крайней мере?

Вымышленными героями в моем романе являются Сосия, Рабино, Бруно, Морто, Джентилия, Ианно, падре Пио и даже Николо Малипьеро.

Следующие персонажи существовали в действительности: Гай Валерий Катулл и его брат Люций, Гай Юлий Цезарь, Клодия Метелла (Лесбия) и ее брат Публий Клодий Пульхр, Фелис Феличиано, Иоганн и Венделин Хайнрихи из Шпейера (хотя их подлинная фамилия по-прежнему остается предметом дискуссии), Паола ди Мессина и ее отец, Доменико Цорци, Катерина ди Колонья из гостиницы «Стурион», Джованни Дарио, Джероламо Скуарцафико, Джованни Беллини, фра Филиппо де Страта с его кампанией против печатников (хотя и не направленной именно против Катулла), Николя Жансон.

Венделин действительно женился на венецианке, но имя и личность Люссиеты придуманы мной.

Поэмы Катулла были и впрямь случайно обнаружены в Вероне у торговца зерном или вином. Начиная с этого момента их ждала непростая судьба. Местный писец сделал с самого первого манускрипта, названного Веронским, копию, которая известна ученым под именем «А». Сразу же после этого оригинал Веронской рукописи исчез. С копии «А» были сделаны еще два списка[214], которые ныне известны нам под именами «О» и «Х». Но, как только копия «А» получила свой дубликат, она тотчас же затерялась. Копия «Х» попала в руки Гаспаро деи Броаспини, жителя Вероны, который одолжил ее флорентийскому схоласту Колуччио Салутати. При этом копия «Х» породила список «R», который в данное время хранится в Ватикане, и в 1375 году – список «G», находящийся ныне в Париже. С ватиканской копии «R» и парижской «G» были сделаны сотни списков, одним из которых и владеет в моем романе Доменико Цорци.

Первое современное издание Катулла было напечатано в Венеции в 1472 году Венделином фон Шпейером. В эту же книгу он включил произведения Тибулла, Проперция и Стация, хотя мотивы, которыми он руководствовался, я придумала сама. Но, похоже, это editio princeps[215] так и не было переиздано. Второе издание Катулла, уже со всеми необходимыми поправками, сделанными Франческо Путеолано, было отпечатано в Парме Стефано Коралло. В течение следующих тридцати лет в текст вносились многочисленные правки и уточнения, стихотворения, объединенные в одно, разделялись, а пропущенные строчки были восстановлены.

Перевод поэм Катулла я сделала собственноручно, с неоценимой помощью Никифороса Доксиадиса Мардаса. Там, где это возможно, я принимала на веру утверждение, что эмоциональная окраска поэзии отражает личность и убеждения поэта. Ученые продолжают спорить по поводу того, кто послужил прообразом его Лесбии: на эту роль имеется несколько претенденток. Я изобразила брата Катулла, Люция, солдатом, хотя с таким же успехом он мог последовать семейной традиции и заняться откупом провинциальных налогов. В те времена Троада была вполне мирным аванпостом империи. Очевидно, смерть Люция можно отнести, самое позднее, к 56 году до н. э. И местонахождение его могилы – могилы почтенного и состоятельного римского гражданина – наверняка ни для кого не было секретом.

Восковая фигурка devotio в том виде, в каком она изображена в книге, была хорошо известна в Древнем Риме. Суд над Клодией описан Цицероном в его «Речи в защиту Марка Целия Руфа». Катулл мог, конечно, присутствовать на нем, но вполне возможно, что в это самое время он еще пребывал в Вифинии. Датой его смерти, скорее всего, следует считать 54 год до н. э. Я предположила, что он умер от туберкулеза, который свирепствовал в Древнем Риме. На последних стадиях это заболевание приводит к возникновению лихорадочного состояния с расстройством сознания, пик которого случается ежесуточно и обычно приходится на вечер, отсюда и проистекает его якобы предполагаемая связь с эротизмом, повышенным половым инстинктом. Одно из горько-ироничных стихотворений Катулла посвящено как раз кашлю.

Венделин и Иоганн фон Шпейеры стали первыми немецкими типографами, прибывшими в Венецию (хотя в Италии они были не первыми: Свайнхейм и Пуннартц сначала отправились в Субиако в 1465 году, а уже оттуда прибыли в Рим в 1468 году).

В точности неизвестно, когда и где фон Шпейеры организовали свою типографию. Документ, касающийся обручения дочери Иоганна в 1477 году, позволяет предположить, что они прибыли в Венецию задолго до 1468 года. Вне всякого сомнения, им пришлось иметь дело с Fondaco dei Tedeschi на Риальто (ныне – это главпочтамт Венеции). Первое здание оригинальной постройки сгорело в 1505 году, но было быстро восстановлено и сохранилось до наших дней, и в первые годы после строительства фасад его украшали фрески Джорджоне и Тициана. Увы, сырое дыхание Гранд-канала погубило их.