— Вот так, женщина, каждый предатель получает по заслугам, — сказал он, обращаясь к безжизненному телу Гвенифер. Затем он поднял глаза и посмотрел на Алану. — Выпавшая ей смерть все же более легкая, чем казнь через повешение. Ей устроят достойные похороны.

Передав арбалет одному из своих охранников, Генрих сделал знак рыцарям, которые прежде держали Гвенифер. Когда они подняли и понесли тело Гвенифер из палатки, Алана не выдержала, отвернулась. За телом двинулся отец Джевон. Желая почувствовать объятия мужа, Алана взглянула на Пэкстона. Однако его все еще удерживали с обеих сторон, и ободрить жену он никак не мог.

— Отпустите моего рыцаря и развяжите ему руки, — распорядился Генрих. — Развяжите также и его супругу. — И пока с пленников снимали кожаные ремни, Генрих подозвал жестом сэра Грэхама, который стоял в задних рядах и только сейчас подошел поближе. — Подними шпоры и принеси их, — приказал Генрих.

Как только сэр Грэхам выполнил приказание, Генрих подозвал к себе Пэкстона и Алану, всем остальным повелев отступить немного назад.

Отвязав ремни со своих собственных шпор, чтобы заменить ремни, прежде обрезанные на шпорах Пэкстона, Генрих присел у ног Пэкстона и принялся прилаживать ему эти знаки рыцарского достоинства.

Не поднимаясь, Генрих вскинул голову и посмотрел на Пэкстона.

— Ты назвал меня глупцом и усомнился в моей мудрости. И все присутствующие тут слышали твои слова, — тихо сказал он. — За это я мог бы вздернуть тебя на виселице. Но я воздержусь. Ты так веришь своей жене, что даже хотел быть повешенным возле нее. Что ж, подобное мне очень по душе. Но только помни: я полностью был уверен в ее виновности. К счастью, приехал ее дядя и раскрыл ту ложь, что прозвучала из уст ее кузины. Знай также еще и вот что: я всегда заинтересован в справедливости. Потому и решился изменить собственное решение. И именно поэтому я сам, своими руками надеваю на тебя шпоры. Я также прощаю тебя за то, что ты сказал в мой адрес. Но если только ты вынудишь меня вторично лишить тебя шпор, знай, во второй раз прощения не будет. — Он поднялся в полный рост и посмотрел прямо в глаза Пэкстону. — Ты меня хорошо понял?

— Да, сир, — сказал Пэкстон. — Я вас очень хорошо понял. То, что я говорил в ваш адрес, было сказано исключительно от безвыходности. Я хочу, чтобы вы поняли это. Мне сейчас очень приятно слышать из ваших уст слова прощения. Однако хочу сказать, что если мне придется защищать свою жену, или вас, моего короля, или самого презренного раба и если судьба опять загонит меня в угол, то я буду вести себя так же. Это вопрос верности тем идеалам, которые я ценю.

Генрих внимательно посмотрел в глаза Пэкстону.

— Ты честен со мной. Мне хотелось бы, чтобы эта добродетель была у всех моих вассалов. Мне приятно слышать, что и на твоего короля распространяется твоя верность, — он похлопал Пэкстона по плечу. — Ты всегда отлично служил мне, и я признаюсь, что король, имеющий подобных рыцарей, не может не испытывать гордости. Все то, что раньше я обещал тебе, теперь твое. Я желаю тебе, сэр Пэкстон, долгой и счастливой жизни. Равно как и твоей супруге. И раз уж ты сам не исключаешь подобной возможности, я также хочу пожелать тебе много детей. А теперь, друзья мои, можете сопроводить леди Алану домой.

Поклонившись Генриху, Алана и Пэкстон обменялись радостными рукопожатиями. Когда они вновь смотрели на своего короля, у того взгляд светился лукавством.

Генрих рассмеялся и спросил:

— Неужели это все, что вы можете сделать друг для друга? — Он игриво склонил голову набок. — Боже правый, вы ведь совсем еще недавно смотрели смерти в лицо, одновременно обещая друг другу любить вечно. Не скромничайте же теперь! Покажите всем присутствующим вашу радость и ваши чувства, так, чтобы все мы могли сейчас разделить ваше торжество.

Пэкстон обернулся к Алане и заглянул ей в самые глаза.

— Мой король отдал сей приказ. И я подчинюсь, с огромным притом наслаждением.

С этими словами он привлек ее к себе и поцеловал так страстно, что дрожь пронзила Алану от головы до ног. Вокруг раздались радостные крики. Пэкстон оторвался от жены и дал волю веселью. Его смех наполнил собой все вокруг.

— Откуда столько радости? — поинтересовалась она, чувствуя, как при ввде смеющегося мужа у нее самой рот расползается в улыбке.

Подняв жену, Пэкстон покрутил ее на руках, прежде чем опустить на землю.

— Откуда, говоришь? Да просто я счастливейший из всех живущих на земле мужчин, вот откуда, прекраснейшая моя жена.

— Рис-ап-Тевдвр, подойди сюда, — раздался голос Генриха.

Алана обернулась и увидела, как ее дядя подошел к королю Пэкстона.

— Насколько понимаю, — обратился Генрих к Рису, — ты прибыл сюда под знаменем мира.

— Не совсем. Если бы понадобилось, я готов был бы применить и силу. И этих намерений не скрывал.

Генрих приподнял бровь.

— Ты выказал большое мужество, Рис-ап-Тевдвр, придя сюда и пытаясь защитить свою племянницу, и потому я распоряжусь, чтобы тебе и твоим людям разрешено было беспрепятственно возвратиться домой. Очень надеюсь, что в следующий раз будет мирный повод для нашей встречи. Не хотел бы я встречаться с тобой на поле брани. В случае войны и тебе, и мне не поздоровится. Сэр Пэкстон и другие рыцари проводят нас, так чтобы вы могли беспрепятственно пересечь вал Оффы.

— Судя по тому, что мы тут видели, как только нормандец и его люди окажутся на территории Кимри, не нам, а им понадобится наша защита, — заметил Рис.

— Я расценил бы это как вашу личную услугу мне, если бы вы позаботились об их добром здравии, — сказал Генрих, переводя взгляд с одного на другого. — Ступайте с Богом, — сказал он и двинулся к выходу.

Когда мимо нее проходил Генрих и его свита, Алана присела, а Пэкстон склонил голову. Рис, Дилан, Мередидд, Карадог, Мэдок и Олдвин не шевельнулись: уэльсская гордость не позволяла выказывать знаков уважения английскому королю.

Как только король и его свита вышли, Алана взглянула на Олдвина.

— Никогда уже не надеялась вновь увидеть тебя, не говоря уже о том, чтобы увидеть дядю. Где же вы все были, когда я уезжала из крепости?

— Он сразу ринулся в лес, чтобы добраться до поселка и все нам рассказать, — пояснил Рис.

— Но как сам-то ты обо всем узнал, Олдвин? — спросила Алана. — Я никому, кроме Гвенифер и Мэдо-ка, не сказала, а они держали языки за зубами. — Она внимательно посмотрела на своего слугу и друга. — Стало быть, кто-то все-таки не сдержал своего слова?

— К счастью, это был я, — объявил Мэдок, — потому как в противном случае вы и ваш муж уже болталсь бы на виселице.

Она перевела взгляд с Мэдока ка Олдвина.

— Спасибо, что попытался привести подмогу. Я очень тебе признательна за заботу и внимание.

— В случае необходимости друзья всегда помогают в беде, — сказал Олдвин.

Алана приобняла его, затем повернулась к дяде.

— Если ты знал о Гвеяифер все это время, почему же ни единым словом не обмолвился?

Рис огляделся, желая выяснить, нет ли поблизости посторонних.

— Я и сам не знаю, да и не знал ничего. Алана нахмурилась.

— То есть как это так? Ты ведь сказал Генриху, что Гилберт умер с именем Гвенифер на устах.

— Ну, это я выдумал. Гилберт так упорно просил о пощаде, что у него в тот момент не было возможности произнести что-либо еще.

— Тогда как же…

— Пока мы добирались сюда, Олдвин все рассуждал о том, каковы же могут быть истинные причины, вынудившие Гвенифер настоять на том, чтобы сопровождать тебя в Честер. Я сказал, что, наверное, она желает свидетельствовать в твою пользу. Олдвин очень сомневался в преданности Гвенифер, тем более что Олдвин знал об их отношениях с Гилбертом. Он видел их вместе в лесу незадолго до смерти Гилберта.

— Ты никогда мне не рассказывал, — произнесла Алана, обернувшись к Олдвину.

— Я не хотел причинять тебе боль, — пожав плечами, ответил Олдвин.

— Впрочем, как бы там ни было, а я очень рада, что ты сообразил поделиться с Рисом увиденным. Потому как в противном случае мы с Пэкстоном были бы уже на виселице. — И вновь она посмотрела на Риса. — Ты ведь и сам никогда не доверял Гвенифер. Но при этом никогда не объяснял почему.

— Наш народ по природе своей страстный и мстительный. Ты и сама знаешь, что мы не оставляем ни единого оскорбления безнаказанным, как бы давно это оскорбление ни было нанесено. Поэтому, зная о том, что произошло между твоим отцом и отцом Гвенифер, я всегда удивлялся тому, как это она быстро все простила. Я не верил в ее искренность. И был, как выяснилось, совершенно прав.

— Да, совершенно прав.

Стоявший за спиной Аланы Пэкстон положил ей руку на плечо. Прикосновения его были осторожными и дружескими. Алана вздохнула. Прекрасная внешность Гвенифер маскировала ее душевное уродство. Алана могла лишь гадать, до какой степени кузина ненавидела ее, раз смогла сказать и сделать подобное. Явно она дурачила Алану все это время. Хорошо еще, что ей не удалось одурачить Риса.

— А почему же ты прибыл сюда, дядя? — спросила она, заставив себя не думать более о Гвенифер. — Ты же сам говорил, что между нами все кончено.

— Не мог же я позволить, чтобы тебя казнили за убийство Гилберта, тогда как он умер от моей руки и моего клинка. Впрочем, это вовсе не значит, будто я простил тебя за то, что ты вышла за нормандца. — Взгляд Риса обратился к Пэкстону. — Хоть я и готов признать, что этот несомненно лучше.

— Вот и я так думаю, — сказала Алана, глядя на супруга, во взгляде которого она сейчас читала любовь. Никогда раньше она не чувствовала себя такой счастливой, никогда о ней так не заботились. Это чувство было не сравнимо ни с чем.

— Ну как, нормандец, намерен ли ты возвращаться вместе с нами в Кимри? — поинтересовался Рис.

— Дом Аланы — это теперь также и мой дом, — заявил Пэкстон. — Да, я отправлюсь назад, в Кимри.

— Что ж, тогда нам пора, — объявил Рис. Мэдок, сэр Грэхам, Олдвин, Рис и все его сыновья покинули палатку. За ними последовали Алана и Пэкстон. Едва только они оказались под открытым небом, как услышали громкий звук: это рухнула наспех сооруженная из палаточных подпорок виселица. Алана взглянула на Пэкстона.