— Не стану отрицать, что я и вправду намеревалась сохранить свое наследство, чтобы передать его моим детям, которые, я полагала, будут наполовину нормандцами, наполовину уэльсцами.

— Стало быть, ты вышла замуж исключительно из эгоистических соображений, — сказал Генрих. — А кроме того, ты ведь не родила Гилберту детей, насколько я знаю.

— Не родила.

— А ты не отказывала ему в исполнении супружеских обязанностей?

— Нет, не отказывала.

— Ты любила Гилберта?

Алана в упор взглянула на Генриха и решительно произнесла:

— Нет, не любила.

— А сама как ты думаешь, почему Гилберт захотел тебя убить?

— Потому что он презирал меня, — ответила она.

— Он так тебе и говорил об этом?

— Не говорил, но его поведение было весьма красноречивым. У него не было никаких теплых чувство ко мне, он не уважал меня.

— Он когда-нибудь бил тебя?

— Нет.

— Может, ты ненавидишь всех нормандских рыцарей?

— Но ведь я же и во второй раз вышла замуж за вашего вассала, разве не так?

— Потому что я распорядился и подписал декрет.

— Да, — вынуждена была признать Алана, понимая, что в этом была правда.

Генрих внимательно посмотрел на нее.

— Ладно, можешь отойти в сторону, — распорядился он.

Затем была вызвана Гвенифер.

Возвращаясь на место, где стояла прежде, Алана встретилась с Гвенифер, которая, казалось, не смела поднять глаз на кузину. Алана понимала, что Гвенифер очень нервничает.

Алана почувствовала, что сзади к ней подошел Пэкстон. Незаметно протянув руку, он взял ее ладонь и дружески сжал, выражая тем самым свою симпатию и поддержку. Этот жест обнадежил Алану: стало быть, ему все же не была совсем уж безразлична ее судьба.

— Девица Гвенифер, — обратился к ней Генрих, после того как она сделала реверанс, — ты предстала передо мной, чтобы давать свидетельские показания. Что бы ты ни говорила сейчас, я рассчитываю, что всякое твое слово будет чистейшей правдой. Даешь ли ты слово говорить только правду?

— Я даю свое слово.

— Ты живешь в крепости вместе со своей кузиной?

— Нет, но время от времени приезжаю туда в гости. Я была там, когда погиб Гилберт.

— Значит, тебе известно, что произошло между ними накануне гибели Гилберта?

— Да, я кое-что видела и слышала.

— Был ли Гилберт груб по отношению к твоей кузине?

— Грубым не был.

— Позволял ли он бестактность по отношению к ней?

— Между ними случались конфликты, но так чтобы сказать, будто он «позволял бестактность»? Нет, подобного я не припомню.

Генрих внимательно посмотрел на Гвенифер.

— Они ссорились?

Гвенифер прикусила нижнюю губу.

— Говори мне только правду. Они ссорились? — повторил он свой вопрос.

— Алана бывала с ним несдержанной.

— Когда именно?

И вновь Гвенифер не знала, что сказать.

— Так когда же?

— Накануне его гибели.

— А не могла бы ты сейчас припомнить, по какому поводу твоя кузина рассердилась на мужа?

— Нет.

— Но хоть что-нибудь из сказанного тогда ты можешь сейчас припомнить? — поинтересовался Генрих.

Алана не помнила, чтобы в тот день она ссорилась с Гилбертом. Она с некоторым изумлением посмотрела на Гвенифер, желая услышать, что же та сейчас скажет Генриху.

Гвенифер вновь прикусила губу.

— Собственно, все это было сказано сгоряча, — пробормотала она. — Я уверена, что Алана не имела ничего такого в виду.

— Так что же именно было сказано, девица Гвенифер.

Молчание.

— Что, спрашиваю, было сказано? — не выдержал Генрих.

При резком голосе Генриха Гвенифер даже вздрогнула.

— Ну, в общем, Алана сказала, что сожалеет о том, что вышла замуж за Гилберта. Сказала, что было бы прекрасно, если бы он умер. Но я уверена, она ничего плохого не имела в виду. Это были всего лишь слова.

Алана припоминала сейчас тот эпизод. Она и Гилберт были в зале. Он сказал что-то гнусное о ее бесплодии, что она его вовсе не привлекает как женщина.

Алана тогда ответила, что сожалеет о своем решении выйти за него замуж. Сказала, что он в постели полнейшее ничтожество, что всякий раз, когда он приближается к ней, ее начинает трясти от отвращения. Тогда она сказала, что, если бы он умер, это было бы для нее большим облегчением. Потому что это означало бы, что он больше никогда не коснется ее. Она говорила тогда все это, хотя уже многие месяцы они с Гилбертом не были близки.

Гилберт ответил, что она может не беспокоиться, ибо он не намерен больше спать с ней. Очевидно, тогда он уже точно решил, что убьет жену.

И хотя Алана сейчас припомнила все это, она не помнила, чтобы Гвенифер была рядом. Хотя, впрочем, их слова разносились по всей зале. Не исключено, что разговор могли слышать и другие люди.

Воспоминания вызвали целую цепь. Тут Алана почувствовала, как Пэкстон убрал свою руку. Получилось так, словно бы после признания, сделанного Гвенифер, он не захотел касаться ее руки. Неужели теперь он и вправду поверил, будто она убила Гилберта? Что сердце ее было наполнено такой ненавистью и злорадством? Неужели подумал, будто ее рассказ о том, что Гилберт пытался первый убить ее, ложь?

Алана не могла сейчас заставить себя обернуться и взглянуть Пэкстону в глаза. Холод в его глазах может раздавить ее.

Она была удручена, и ей было очень одиноко. Пэкстон лкшил ее своей поддержки, ну а Генрих и вообще прикажет повесить ее, особенно теперь, после показаний Гвенифер, которые для Аланы оказались просто губительными.

Сердце Аланы еще отчаяннее забилось, когда она вдруг услышала слова Генриха:

— Алана из Лланголлена, подойди и встань передо мной!

Неверными шагами подошла она к тому месту, на которое указал Генрих. Ей вдруг сделалось зябко, по спине побежали мурашки. Но все же она нашла в себе силы поднять лицо и посмотреть королю в глаза.

— Было ли все так, как рассказывала твоя кузина? Действительно ли ты говорила, что жалеешь о том дне, когда вышла за Гилберта? Говорила ли, что для тебя большим облегчением была бы его смерть?

Алана не могла опровергнуть эти слова, потому что это значило бы солгать. А Генрих, как она знала, отличается чрезвычайной проницательностью.

— Да, подобные слова я произносила.

Из числа присутствующих на разбирательстве несколько человек в этст момент ахнули. Генрих же спросил:

— И ты признаешь, что убила Гилберта Фитц Уильяма?

Алана поняла, что, единожды солгавши, вынуждена продолжать в том же духе.

— Да я убила его, но только лишь в попытке самозащиты. Он первый пытался убить меня.

Генрих долго молчал и разглядывал Алану, которая также смотрела на него, размышляя, каков будет его вердикт. Его лицо было бесстрастным, и Алана сделала вывод, что он мастерски скрывает все то, что происходит у него в душе, — бесценная способность, тем более для короля.

— Что ж, я принял решение, — сказал наконец Генрих.

Наскоро помолившись святому Давиду, Алана замерла.

Глава 22

— Алана из Лланголлена, прослушав сейчас все показания, а также выслушав и твои собственные объяснения, в первую очередь твое признание о том, что ты убила Гилберта Фитц Уильяма, я пришел к выводу, что ты совершила сей поступок преднамеренно и умышленно, а вовсе не в попытке защитить себя, как ты пытаешься меня уверить. А стало быть, по моему распоряжению ты будешь повешена как виновная в умышленном убийстве. Да простит Господь твои прегрешения.

Его слова отзвучали и затихли, и тогда произошло вот что. Отец Джевон принялся произносить по латыни молитву. Двое из охранников взяли Алану под руки. У Аланы подогнулись колени. Гвенифер зарыдала, подбежала к ближайшей скамье и ничком повалилась на нее. Мэдок во всеуслышание выругался в адрес Генриха. А Пэкстон закричал:

— Нет! Это пародия на справедливость! Королевская палатка некоторое время гудела как пчелиный улей, — и внезапно все разом стихло.

— Ты что же это, сэр Пэкстон, оспариваешь мое право судить по-моему?! — вопросил грозным голосом Генрих.

— Я вовсе не оспариваю, сир, ваше право, — громко сказал Пэкстон, подходя к королю. — Но я не могу согласиться с вашим вердиктом и с вашим приговором, только что объявленным. Я так долго молчал, что, полагаю, мне должно быть позволено сказать несколько слов.

— Что ж, скажи, — разрешил Генрих. — Но сомневаюсь, что ты сможешь хоть что-то изменить.

Пэкстон обернулся и увидел, что Алана пристально смотрит на него. Она знала, что именно он намерен сейчас сказать. Она уже приготовилась к смерти, но Пэкстон полагал, что она не такая уж и дура, чтобы оспаривать его слова, которые он собирался сейчас произнести.

Пэкстон посмотрел на Генриха.

— оя супруга созналась в убийстве Гилберта Фитц Уильяма, сказав, что защищалась. Я же не могу поверить, что удары оказались делом ее рук. Однако я верю в то, что она рассказала относительно попытки Гилберта убить ее.

— Ну, а если не она убила, то кто же, по-твоему, мог убить Гилберта? — поинтересовался Генрих.

— Он был убит ее дядей и ее кузенами, которые таким образом отомстили ему за то, что Гилберт решился убить Алану.

— Нет! Все это ложь! — закричала Алана. — Я убила Гилберта!

Пэкстон метнул на нее взбешенный взгляд.

— Боже праведный! Женщина, можешь ты хоть сейчас закрыть свой рот? Эта чертова уэльская гордость и упрямство доведут тебя до виселицы! Заткнись!

Алана плотно сжала губы, а Пэкстон вновь обратился к Генриху. Брови короля поползли на лоб, а губы его сложились в гримасу, как если бы ему казалось занятным такое отношение к непослушной супруге.

— Мне очень интересно, сэр Пэкстон, послушать твою версию касательно причин смерти Гилберта, — сказал Генрих. — Продолжай.

Пэкстон изложил свою версию происшедшего, рассказав своему королю о Рисе и его сыновьях, которые живут в поселке за рекой. Он рассказал, как в день свадьбы Алана удрала от него в этот самый поселок, и высказал предположение, что так же она поступила в тот самый день, когда Гилберт пытался убить ее. Впрочем, Пэкстон не стал упоминать о том, что его самого Рис захватил в плен и даже намеревался заживо изжарить. Этот рассказ лишь отвлек бы внимание короля.