– Ах… – простонал он, словно каждый шрам оставлял след на его теле. – Чан рак кхун джа дай. Что же ты сделала со своими прекрасными руками, Кай?

Фэррен рассмеялся.

– Нет, я просто глазам своим не верю! – воскликнул он, но не попытался ничего сделать – только положил руки на стойку. Неожиданное появление маленького сержанта всем внушило страх.

– У тебя большие неприятности, Ник, – произнесла Кай.

Глаза у нее тускло блестели – то ли от бессонницы, то ли от наркотиков или еще чего-то.

Сомтер выслушивал маму-сан и высокого тайца. Он поднял голову, встретился со мной взглядом и кивнул.

– Уведи ее отсюда, – сказал я Нику, однако он словно оцепенел.

– Я готов за все ответить, – проговорил он, – только вернись домой. Чан рак кхун джа дай.

– Тебя посадят в тюрьму, – возразила она.

– Чан рак кхун джа дай, – с улыбкой повторил Ник.

Я обошел стойку и подтолкнул его в спину. Один из клиентов пересек зал и теперь доказывал что-то Сомтеру. К нему присоединилось еще несколько мужчин. Я снова подтолкнул Ника, на этот раз сильнее. Кай опомнилась и повела его к выходу. Я следовал за ними. Когда мы проходили рядом с мамой-сан, она грубо схватила Кай за руку и рявкнула:

– Линдси!

Я положил ладонь на руку старухи, и она резко обернулась ко мне.

– Ее зовут Кай, а не Линдси.

Я указал на Ника и попытался вспомнить, как будет по-тайски «жена», но нужное слово от меня ускользало, а английского в этом закрытом мирке могли и не знать.

– Это его жена, понимаете? – крикнул я.

Мама-сан помотала головой, по-прежнему не отпуская руку девушки.

– Миа ной, миа ной, миа ной! – разъяренно повторяла она, тыча пальцем в лицо Кай. Руки у нее были сильно напудрены, чтобы темная кожа казалась светлее. – Гик! Гик! Гик!

«Потаскушка! Подстилка!».

Кое-кто из мужчин засмеялся.

А потом мама-сан хлестнула Кай по щеке.

Внезапно все закричали. Я получил удар по шее и пинок в бедро, меня хватали чьи-то руки, а мама-сан пыталась выцарапать мне глаза. Я яростно отбивался. Потом Сомтер повысил голос, и все замерли, включая меня.

Только Ник и Кай продолжали идти. Они уже почти дошли до двери, за которой начиналась темная лестница, когда Фэррен преградил им дорогу и ударил Ника в грудь.

Он тут же отступил назад, и на деревянный пол со звоном упал пестик для колки льда.

Ник повалился на спину. Жена пыталась поднять его одной рукой, другой зажимая рану. Кровь уже заливала все вокруг.

А потом она сказала ему те слова, которые он говорил ей столько раз:

– Чан рак кхун джа дай.

«Я буду любить тебя до самой смерти».


Пляжные домики на Май-Кхао стояли пустыми. После смерти мужа Кай туда больше не возвращалась. Родители Ника ненадолго заглянули в дом сына, когда приезжали, чтобы забрать его тело с собой в Англию. Мы с Тесс даже не приближались к этому месту, пока не узнали от господина Ботена, что национальный парк намерен послать туда бригаду уборщиков.

До сих пор внешний мир нам не докучал, и это вполне нас устраивало. Но теперь сезон дождей кончился, и наступало лучшее время для отдыха на острове – время прохладных ветров и низкой влажности, когда каждый день словно лучший день лета. Национальный парк надеялся сдать в аренду домики под казуаринами, хотя мало кто из туристов забирался так далеко на север. В одном из них ненадолго останавливалась молодая шведская пара, которая три недели подряд обедала в «Почти всемирно известном гриль-баре». Но теперь шведы отправились на Куд – группу островов на другом краю Сиамского залива – в поисках трехъярусного водопада и никому неведомого острова. Я так и не узнал, нашли они его или нет.

В общем, когда нам сказали, что бригада уборщиков выкинет из пляжных домиков все вещи, мы одолжили у господина Ботена пикап и поехали взглянуть в последний раз на жилище Ника и Кай. О том, чтобы отправиться на старом «Роял Энфилде», не могло быть и речи: Тесс была на слишком большом сроке для такой поездки.

Вещей в маленьком домике осталось мало. Немного летней одежды. Несколько газет со старыми статьями Ника, в том числе с рассказом о спасенном дельфине. Еще стопка статей, видимо, ненапечатанных, лежала в картонной коробке, которая уже начала подгнивать от сырости. На маленьком столике рядом с кроватью стояла вырезанная из дерева статуэтка в виде монаха со сложенными в молитве руками.

Мы все упаковали и уложили в кузов пикапа, хотя хранить эти вещи было незачем, а отдать некому. Мы знали, что в конце концов они отправятся на помойку, но оставить их уборщикам почему-то казалось неправильным.

В стене домика зияла дыра в форме сердца. Кто-то пробил ее кулаком или каким-нибудь тяжелым предметом. Стены пляжных домиков были тонкими и непрочными, так что особой силы тут не требовалось. Тесс подошла и запустила в отверстие руку, потом показала мне свою находку. На ее раскрытой ладони лежал золотой ободок. Женское обручальное кольцо.

– Нужно вернуть его Кай, – сказала Тесс, и ее пальцы сомкнулись вокруг кольца.

Пляжный домик остался совершенно пуст, словно Ник и Кай никогда здесь не жили. До нас долетал шум транспорта, едущего по шоссе 402 к мосту Сарасин. Пора было возвращаться.

Тесс забралась на водительское сиденье, а я решил задержаться еще на несколько минут. Я сомневался, что когда-нибудь сюда вернусь, и мне хотелось в последний раз посмотреть на пляж Май-Кхао. Я проводил пикап глазами, потом прошел между деревьями, и у меня перехватило дыхание.

Ни один пляж не может сравниться с этой дикой красотой. Широкая отлогая полоса белого песка тянется на юг сколько хватает глаз, пока линия берега не изгибается, плавно вдаваясь в море. Май-Кхао напоминает скорее пустыню, чем пляж, и скорее чудесное видение, чем пустыню. Песок белый и мелкий, ноги утопают в нем как-то по-особенному, не как в других местах. Море здесь неспокойное, не то что дальше к югу, и на синих мускулах волн вздымаются и опадают белые гребни пены.

Я стянул с себя футболку и вошел в воду. На пляже Най-Янг море похоже на огромный, самим богом сотворенный бассейн, теплый, мелкий и безопасный. Там можно отплыть на довольно большое расстояние, развернуться и стоять в доходящей до груди воде, с улыбкой созерцая далекий берег. Май-Кхао не таков. Здесь входишь в воду и сразу чувствуешь, что ты в море. Я поплыл вдоль пустынного пляжа, глядя на растущие вдоль него деревья. Я заметил, что казуарины уступили место более темным мангровым зарослям, и в ту же минуту у моря словно переменилось настроение, и оно потащило меня назад.

Я посмотрел туда, где оставил футболку – вылинявшая голубая ткань ярко выделялась на фоне белой песчаной дюны – и что есть силы стал грести в том направлении. Но вода несла меня в противоположную сторону – прочь от футболки, прочь от берега, прочь от мягких белых песков Май-Кхао.

С каждой секундой пляж отодвигался все дальше, силы мои таяли, а ужас рос.

Май-Кхао не без причины выглядит именно так, и не без причины тут чувствуешь себя последним человеком на земле. Май-Кхао не осваивают из-за морских черепах, которые решили откладывать яйца не где-нибудь, а именно здесь. Его не осваивают, потому что это территория национального парка, а тайцы, что бы ни думал о них остальной мир, умеют оберегать лучшие уголки своей страны. Его не осваивают, потому что он находится слишком далеко на севере. И наконец, его не осваивают из-за течения.

Я боролся, но течение без труда одолело меня. Оно было слишком сильно, и я сдался. Вода волокла меня на юг вдоль белой песчаной полосы Май-Кхао, на таком расстоянии от берега, что я не чувствовал ничего, кроме животного ужаса. Когда прошла, казалось, целая вечность, море протащило меня вокруг плавного выступа суши, который отмечает конец Май-Кхао, и неожиданно отпустило.

Я смотрел на горизонт, вдоль которого, словно далекая горная цепь, тянулась гряда белых облаков. Меня вырвало смесью соленой воды и желчи. Я выпрямился в воде и немного отдышался, прежде чем обернуться.

А когда обернулся, то увидел Най-Янг.

Я был по-прежнему слишком далеко от берега, однако вид нашего пляжа вселил в меня уверенность, что сегодня я не умру.

Я смотрел на ведущую вдоль пляжа дорогу, на длиннохвостые лодки и череду рыбных ресторанчиков, которая кончалась «Почти всемирно известным гриль-баром». А над всем этим возвышался зеленый холм.

Я наполнил легкие воздухом. Вода была спокойной, теплой и настолько прозрачной, что я отчетливо видел косяк ярко-желтых рыбок, скользящий у самого песчаного дна.

Я поплыл к берегу.

Дом, подумал я, и в моем сердце больше не осталось места для других мыслей.

Дом.

32

Мы жили в доме на зеленом холме, который возвышается над пляжем Най-Янг.

Наш дом стоял в конце дороги из утрамбованного желтого песка. В сентябре-октябре, когда начался сезон дождей, дорога потемнела и стала грязно-золотистой. Дом почти опустел. Наши немногочисленные вещи уже отправились в Англию, и мы вскоре собирались последовать за ними. Малыш должен был родиться зимой, уже в Лондоне.

От постоянных дождей проселочные грунтовки превратились в грязное месиво, а на шоссе стало скользко и опасно. На дороге, ведущей вдоль Най-Янга, вода доходила иногда до щиколоток. И все же я любил сезон дождей – любил за его дикую красоту.

Заслышав рокотание грома, я выходил на порог сарая, где ремонтировал «Роял Энфилд», и наблюдал, как раскалывают небо сверкающие зигзаги молний.

Несмотря на дожди, дела на пляже шли своим чередом. Ярко освещенные лавки, где предлагали все, от массажа ног до прогулок на слонах, и пляжные рестораны, продающие рыбу, которая еще утром плавала в Андаманском море, никогда не закрывались. Порой ливень застигал жителей Най-Янга врасплох, и тогда они бежали в поисках укрытия. Но жизнь на пляже не останавливалась ни на минуту. Занятие находилось всегда: работа, еда, дела по дому. Как обычно, по ночам по пляжу бродили маленькие дети, которым давно пора было спать, и их серьезные карие глаза блестели в темноте. Как обычно, казалось, что дети ничьи и одновременно всеобщие – я ни разу не видел, чтобы с кем-нибудь из них что-то случилось. Най-Янг – прекрасное место. Повезло тем, кто здесь вырос или, как Рори с Кивой, провел часть своего детства.