Виктор смотрит на меня. Я протягиваю руку к его бокалу и вытягиваю красную шпагу из лайма. Стоя позади Белинды, которая на добрых полфута ниже меня, делаю вид, что хочу проткнуть шпагой ее башку.

– Черт побери! Рассказывай! – требует Белинда.

– Не могу, – отвечает Виктор, выразительно пожимая плечами, – утратил дар речи.

Скрестив два пальца в виде буквы V, поднимаю их над головой Белинды, подмигиваю Виктору; он улыбается в ответ.

– Ни за что не поверю! Ты что, из тех зануд, которые засекречены? Я тебе все рассказала бы! Вот я продала наш дом на Западном побережье, когда развелась со своим спортсменом. Подумываю, знаешь ли, открыть собственное дело. Что-нибудь вроде небольшого магазина готового платья или косметики. Ну, теперь ты все обо мне знаешь. Это некрасиво, Виктор, давай рассказывай, я тебя сто лет не видела!

– Не хотел признаваться, – отвечает Виктор, подражая ее наигранной откровенности. – Я партизан. Действую в Центральной Америке. У меня там банановая плантация на побережье.

– Ну что ты ведешь себя так, Вик! – хнычет Белинда. Она вовсю с ним кокетничает.

– Ладно, так и быть, признаюсь: я – паталогоанатом. Не веришь? – понюхай, чем пахнут мои руки! – Виктор с удовольствием наблюдает как изменилась Белинда в лице. – Нечего рассказывать. Я действительно ничем не занимаюсь.

– Потанцуй со мной, – вздыхает Белинда.


Эстел ни на шаг не отпускает Ричарда, он ее кавалер. Нет, скорее – раб. То и дело приказывает ему: «Ричард, принеси мне вина. Ричард, попроси музыкантов играть потише… Ричард, скажи повару, что это блюдо несъедобно, не поймешь, из чего приготовлено, прикажи все это выбросить.

– Он беспрекословно справляется со всеми ее поручениями, но при этом пьянеет с каждой минутой.

Гордон, проскользнув между двумя пожилыми господами, подкрадывается сзади и обнимает меня:

– Угадай, кто?

– Пахнешь ты замечательно, – говорю я.

– А ты выглядишь замечательно. Не спускал с тебя глаз, как только вошел. Двадцать минут следил за тобой, а ты не заметила. Мы стоим под омелой,[19] – говорит он выразительно. – Давай потанцуем.

Он тянет меня к танцующим, кружит вокруг себя, резко разворачивает, опять кружит. Виктор и Белинда танцуют на почтительном расстоянии друг от друга, что совершенно не устраивает Белинду. Она тянет Виктора за пиджак поближе к себе, он довольно неохотно поддается. Они танцуют у самого оркестра, саксофон рыдает прямо над их головами. Аннабель с Ленни танцуют, обняв друг друга. Темп музыки убыстряется, но голова Аннабель по-прежнему дремотно покоится на плече Ленни.

Мы с Гордоном толкаем другие пары, так как он кружит меня то перед собой, то, резко развернув, отсылает назад. Мои туфли не очень-то годятся для таких трюков, и я с трудом сохраняю равновесие. Гордон так лихо отплясывает, что остальные гости, перестав танцевать, собираются вокруг нас. Джаз-банд подыгрывает нам, выдает настоящий свинг. Эстел хлопает в ладоши и умоляет Ричарда покружить ее, что он и делает с неуклюжей жеманностью. На долю секунды, когда выполняю двойной поворот, вижу мельком улыбающееся лицо Виктора. Возле него пунцовое платье Белинды.

– Осторожнее, Хилари! – кричит Виктор, – не забывай о законе земного притяжения.


На минуту сбежав от указующего перста Эстел, Ричард и здесь ухитряется донимать Виктора разговорами о его болезни.

– Можешь оставить меня в покое хотя бы на этот вечер, папа? – просит Виктор. – Я чувствую сегодня себя отлично. Превосходно.

– Правда? – спрашивает Ричард, подняв недоверчиво брови.

– Лучше не бывает.

– Как тебе кажется, Хилари? Как мой мальчик? – обращается ко мне Ричард.

– Он очарователен, – отвечаю я, и Виктор сжимает мне руку.

– Господи, сын, – говорит Ричард, хлопая его по плечу, – может, ты идешь на поправку?

Эстел приказывает Ричарду потанцевать с ней.

Ричард, еще раз похлопав Виктора по плечу, расплывается в улыбке, обнажая пожелтевшие, тесно посаженные зубы. Когда он уходит, Виктор говорит мне:

– У меня в венах столько наркотиков, что я не смог бы чувствовать себя плохо, даже если бы захотел.

Я хмурюсь, ибо во мне тоже затеплился лучик надежды.


Аннабель и Ленни пробираются к нам сквозь толпу нарядно одетых дам. Ленни то и дело бормочет: «Извините».

– Она пригрозила засадить меня за решетку, – жалуется Ленни. – Толстожопая леди в суперкороткой юбке сказала, что я нарочно толкнул ее.

– Слышал о ваших новостях, Ленни, – обращается к нему Виктор, – Поздравляю.

– Свадьба в мае, – уточняет Аннабель. На ее руке скромное, но красивое кольцо с бриллиантом. – Вы придете на свадьбу, правда?

– Разве можно пропустить такое событие? – отвечает Виктор и, наклонившись, целует ее.


Кеппи отказывается танцевать, но Эстел во что бы то ни стало хочет заставить его. Отбирает у него тарелку с рождественским пудингом, трубку, стакан. Ставит все это на край стола и тащит Кеппи за пряжку ремня на танцевальную площадку.

– Это унизительно! – протестует Кеппи. Эстел, хлопая в ладоши, кружится около Кеппи, который притоптывает, стоя на месте, а вскоре заявляет, что устал. Мы дружно подбадриваем его. Гордон говорит, что он похож на медведя в цирке, а Виктор добавляет, что, судя по его виду, он только что перенес сеанс шоковой терапии.

– Потанцуем еще? – предлагает Белинда Виктору.

Она прицепилась к высокому густоволосому мужчине, похожему на игрока в бейсбол. Он не отпускает ее ни на шаг. Раз или два он удаляется, чтобы принести ей выпивку, а, возвращаясь, подозрительно оглядывает ее.

– Белинда, позволь познакомить тебя с Гордоном, – говорит Виктор с таким видом, будто вручает ей самый крупный выигрыш в лотерее. – Тебе понравится Гордон. Он тебе расскажет, чем зарабатывает на жизнь. Он такой скромный, говорит всем, что занимается выпуском игровых автоматов, – не верь ему. Гордон занят разрешением важнейшей проблемы: разрабатывает способы увеличения скорости света. Как только он добьется этого, объем памяти ЭВМ неизмеримо возрастет и можно будет запросто общаться с внеземными цивилизациями. Правда, Гордон?

– Я влюблен в твою девушку, – говорит Гордон.

– У вас уже есть девушка? – вздыхает Белинда.


– Что с тобой? – громко задаю вопрос Гордону. Некого бояться: кроме оленя, ежа и белки, нас никто не услышит. Стоим и мерзнем на улице. Сад Эстел утопает в снегу.

– Не понимаю, почему ты так разволновалась, – успокаивает меня Гордон. – Виктор, во всяком случае, не обратил внимания на мои слова.

– Ты сказал ему, – кричу я, – ты сказал ему, этого достаточно.

– Он решил, что это шутка.

– Очень смешно, – говорю ему с раздражением. Меня трясет от холода. Замерзшая и злая.

– Так или иначе, Виктор все равно узнает.

– Да? Когда же? Когда ты ему скажешь, – говорю я.

– Я не представляю для него опасности, – оправдывается Гордон.

– Нет, черт возьми.

Снег так и валит, хлопья снега падают в бокал с шампанским Гордона. Он стоит на склоне небольшого холма. Рядом с ним я кажусь себе маленькой и беспомощной.

– Послушай, я знаю: ты любишь меня, но все это так тяжело, – лицо Гордона выражает ласку и нежность. Волосы лезут ему в глаза, он откидывает их. Густые, шелковистые волосы. Руки безукоризненно чистые и ухоженные.

В темноте наземные животные Эстел кажутся страшными.

– Ты ведь любишь меня, правда? – спрашивает Гордон.

– Нет, если ты скажешь Виктору, нет.

– Но сейчас, ты любишь меня сейчас, правда? Правда, Хилари? Хилари?


Я танцую с Ленни. Танцую с Ричардом. Окидываю взглядом комнату, хочу потанцевать с Виктором, но его не видно. Обследую бар, но его нет и там. Спрашиваю Белинду, которая с непристойной ухмылкой трясет своей глупой хорошенькой головкой. Продираюсь сквозь толпу, в основном это молодые пары. Красивая сероглазая женщина стоит перед молодым человеком с заметным, как у беременной, животиком, и объясняет ему:

– По-моему, она великолепна, только страшная зануда. Все люди – как коммерческая реклама, а я жду настоящего кино.

– Прекрасно понимаю тебя, – соглашается молодой человек. Его тонкие пальцы, пальцы пианиста, чуть-чуть стирают грим с серых глаз женщины. – У меня брат такой же. Он, конечно, эксцентричен, но при этом делает только то, что удобно ему.

Пробираюсь к Аннабель, прикоснувшись к ее плечу, справляюсь о Викторе, но она тоже не знает. И Эстел не знает. И Кеппи. Обследую кухню, но его нет и там. Поднимаюсь наверх, робко заглядываю в двери и тут же разочарованно закрываю их. На улице никого, только нападало еще больше снега.

Опять спускаюсь вниз. Вижу очередь у одной из ванных комнат. Женщина в шелковом платье и туфельках, украшенных искусственными бриллиантами, нетерпеливо посматривает на дверь ванной комнаты. Выглядит она расстроенной. Как будто у нее что-то болит.

– За кухней есть еще одна ванная комната, – говорю ей.

Вся очередь поспешно удаляется по коридору.

– Виктор? – зову я, стучась. Толкаю дверь и нахожу его там: стоит, прислонившись к стене, голова запрокинута, глаза закрыты. Кругом следы рвоты. Его галстук и рубашка в ужасном состоянии.

– Что случилось? – спрашиваю его.

– Не знаю. На меня напало четверо парней. Отобрали все. Бумажник, часы, шнурки ботинок, расческу. Подонки, – жалуется он, – украли даже пушинки из кармана.

– Поедем домой, Виктор, – прошу я. Чувствую себя бесконечно несчастной. По горло сыта этой вечеринкой.

Брызги рвоты на нижнем крае обоев. Ржаво-красные пятна крови.

– Нет, ты не должна уезжать. Никогда не видел тебя такой счастливой.

– Только что закончилось мое счастье, – говорю ему. – Выглядишь ты кошмарно.

Виктор, держась за стену, с трудом выпрямляется. Стоит у стены, высокий, одежда болтается на нем, как на вешалке. Впервые он мне кажется старым, – будто ему не тридцать три года, а не меньше шестидесяти трех. Выглядит он больным, старым и похож на умирающего.