И когда уже почти все свидетели были допрошены, а лоб судьи все еще был сурово нахмурен, Игорь Леонидович достал главный козырь. Прямо-таки козырный туз!

– Больше свидетелей не имеется? – спросил судья.

– У нас имеется еще один свидетель. Он раньше не был заявлен, так как временно находился в отпуске, но сейчас здесь присутствует и готов давать показания, – невинно проговорил Игорь Леонидович. – Это Ласюкова Лариса Ефимовна.

Заслышав эту фамилию, Алька только пожала плечами – чем могла помочь ей какая-то неизвестная женщина? Однако Эрика вдруг принялась вертеть головой в разные стороны, выглядывая Ласюкову, и заметно волноваться.

– У обвинения возражений не будет? – спросил судья.

– У нас нет возражений.

– У нас есть! – вскочила Эрика. – Потому что... а кто она такая?! Чего это она сюда притащилась?!

– Госпожа Раскатова! Настоятельная просьба с места не говорить, – снова застучал судья молоточком. – Так у вас будут возражения? Свидетель ждет.

– У нас не будет возражений... – пробормотал обвинитель.

И в зал влетела дама еще более прекрасная, чем Эрика. Молодая, с роскошной гривой каштановых волос, на высоких каблуках, в летящем, совсем не судебном платье. Она подошла к трибуне, и в зале стало как-то наряднее.

– Здравствуйте! Я – Ласюкова Лариса Ефимовна, – улыбнулась она так, будто приветствовала гостей у себя на юбилее. – Жена Геннадия Альбертовича Ласюкова, нашего депутата. Хочу сразу же заявить – машину этой даме разбила я. Биту показать?

Судья к такому заявлению был явно не подготовлен.

– Конечно... конечно, продолжайте, пожалуйста... значит, вы утверждаете, что разбили машину Раскатовой Эрики Семеновны... А зачем вы это сделали?

– Зачем? – вздернула бровки Ласюкова. – Так чтобы она к моему мужу не цеплялась! Про эту Эрику у нас в городе уже легенды ходят – она уже полгорода обслужила!

– Ты что несешь, крашеная обезьяна?! – вскочила Эрика, и лицо ее перекосилось от гнева.

Ласюкова нисколько не смутилась.

– Ой, у меня свидетелей – куча! Но... бог бы с ней, пусть она кого угодно обслуживает, но ведь она добралась до Геннадия! И это тогда, когда он выдвинулся в депутаты! Ну у мужика, понятное дело, голова пошла кругом, но меня-то такой красой с ума не сведешь!

– И вы в порыве ревности...

– Да какой там ревности! Это я ее просто предупредила так, – усмехнулась Ласюкова. – И она знает, что это я разбила. И знает из-за чего... Думает, он поддастся ее чарам, ха! Увести захотела, наивная!

Алька боялась посмотреть на Раскатова. Он так боготворил свою Эрику, и теперь его при всех...

А Эрика уже совсем не понимала, что творит. Она готова была вцепиться в горло сопернице, орала на весь зал, судья замучился стучать молотком, но на дамочек это никак не действовало.

– Да! И уведу! Уже почти увела! И он все равно со мной будет, ты хоть все окна разбей!!

– Гражданка Раскатова! – пытался докричаться до нее судья. – Вы здесь только что утверждали, что вам разбили машину из-за вашего мужа...

– Да кому он нужен, мой муж! – с пеной у рта верещала Эрика. – Кто за него стекла бить станет! Он же тюха! Неудачник! Импотент! Урод! Я с ним не развожусь только потому, что имущество делить не хочется!

Раскатов сидел, немного склонив голову, и будто окаменел, только было видно, как вдруг в один миг его лицо стало серым.

– Гражданка Раскатова! Вы сейчас покинете зал суда! Здесь недопустимы оскорбления! Свидетельница Ласюкова, вам больше нечего добавить?

Альке было так больно, будто вот только что взяли и вырвали у нее зуб без наркоза, ну или даже всю челюсть. Она больше не могла сидеть ни минуты. Она медленно поднялась, уставилась на судью полными слез глазами и звонким голосом – она так боялась, что ее не услышат – очень громко проговорила:

– Это я машину разбила! Я! Из-за ревности! Потому что... люблю Максима! Сильно люблю, с самого первого дня! Да! Люблю этого урода, неудачника, импотента и тюху! И... готова за него перебить все машины в городе! А... а теперь можете меня посадить... – и она почти без сил рухнула на скамью.

В зале повисла тишина. И в этой тишине очень громким показался голос Ласюковой:

– Дурочка, да и люби себе, но машину-то все равно разбила я. Когда я по ней битой плясала, весь дом видел, и все хором скандировали: «Бис! Бис! Оле-оле-оле-оле!» Ваша честь, я готова оплатить ущерб.


Альку оправдали. По-другому и быть не могло – Ласюкова даже биту с собой притащила, а еще обещала весь дом в свидетели привести. Но радости от этого не было. Алька так и видела перед собой серое лицо Максима, так и чувствовала его боль, и еще – нестерпимый стыд! Будто не Эрику, а ее уличили в грязной измене.

От стыда она вынеслась из зала самая первая, вскочила в свою машину и дала по газам. Она летела сначала по городской дороге, потом свернула куда-то в сторону и остановилась только тогда, когда дорогу со всех сторон обступили ели и березы. Заглушив мотор, она выскочила, села на землю возле какой-то березы и, уткнувшись в колени, заплакала горько, навзрыд, понимая, что все уже закончилось. И закончилось так стыдно и грязно. Раскатов сейчас в лучшем случае попадет в тот же кардиологический центр, а в худшем... господи, что у него сейчас на душе творится?!

Алька вздрогнула – руки вдруг коснулось что-то влажное и теплое.

Возле нее стоял Филька и радостно вилял хвостом.

– Филя! Ты откуда?! – не поверила она своим глазам.

– Да это я его привез... – лениво ответил Максим Раскатов. Он сидел рядом, возле той же березы, опершись на нее спиной и вытянув длинные ноги. – Ну чего ты удивляешься, не могу же я его одного дома оставить, он скучает. Я его и на суд с собой потащил. Он в машине меня ждал...

И вдруг, скорчив совсем уж горькую рожицу, Раскатов выдал:

– Это теперь мой сыночек...

– Какой сыночек? – в последний раз всхлипнула Алька. – Это ж собака...

– А кого ты от меня хочешь родить, если любишь урода и импотента?

А потом... нет, что было потом, Алька никому не рассказывала, даже Леночке Звонковой. И уже когда совсем стемнело, она, счастливая и пьяная от счастья, вдруг спросила:

– А ты что – ты за мной прямо из суда? А как ты меня догнал?

– Гос-с-с-споди!!! – вскочил Раскатов и широко распахнул руки. – И она еще спрашивает! Ты же до сих пор ездишь со скоростью тридцать километров в час!