– Прочитаешь – вернешь! – пискнула мне в ухо Альбинка и бросилась вслед за носом заведующей.

Я шла на рабочее место и обдумывала только что прочитанное. Как все верно! Вот что значит научный подход! Вчера я несколько раз находилась возле Беспрозванных на расстоянии не более пятидесяти сантиметров, и он, что называется, ел с руки. Стоило только ему сегодня отгородиться от меня раскуроченным системным блоком, как наши биополя разошлись, и все, вчера завоеванное, пошло псу под хвост.

Или взять инцидент со Славиком. Когда наши руки соприкоснулись на реферативном журнале, я сразу почувствовала взаимопроникновение биополей и смешение аур, но по серости своей не поняла, что произошло именно это. Я только подумала, что Федоров – очень сексапильный мужчина. Стоп! Я даже приостановилась в коридоре. А вдруг и Славик в отношении меня почувствовал то же самое? Не зря ведь он жег мне взглядом затылок! И что же теперь делать? Продолжать атаку на Беспрозванных с расстояния не более пятидесяти сантиметров или закрепить успех со Славиком? Честно говоря, несмотря на стильный терракотовый низ Валерия Георгиевича, испанизированный и волоокий верх Станислава Яковлевича привлекал меня гораздо больше. Хотя… у Беспрозванных есть еще в запасе смородиновые глаза…

Ладно! Сделаем так: если сегодня я еще раз ненароком встречу в коридоре Федорова, то постараюсь закрепить успех. Если же в течение рабочего дня он больше ни разу не попадет в поле моего зрения, значит, судьба пока благоволит к Беспрозванных.

Возле самых дверей нашего паршивого технического бюро мне встретился Валерий Георгиевич собственной персоной и сразу попал в притягательное поле моих пятидесяти сантиметров. Он стрельнул смородиновыми глазами и, тряхнув перед моим носом листом бумаги, сказал:

– Я… это… к сетевикам… Юлия подписала…

Не говоря ни слова, я пошла с ним рядом ноздря в ноздрю и по совету «Будней тяжелого машиностроения» через каждые три минуты ненароком касалась его замызганного свитера то локтем, то, особо изощрившись, плечом. Сетевики обещали обдумать наше письмо в течение недели. Я даже вставила какую-то неглупую фразу в наш разговор, за что в награду получила еще один выстрел смородиновым дуплетом.

На достигнутом я не остановилась. Когда мы с Валерием Георгиевичем детсадовской парой вернулись в наше паршивое техническое бюро, я, в соответствии с пунктом № 3 выкладок аналитиков от машиностроения, поблагодарила Беспрозванных за то, что он бескорыстно уделил мне драгоценные минуты своего времени.

– Да я вроде и не бескорыстно… Моя же спецификация гикнулась…

– Сегодня, Валерий Георгиевич, ваша гикнулась, завтра – может моя то же самое сделать. А вы самоотверженно приняли огонь на себя. И я предлагаю за это выпить по чашечке кофе. У меня, – шепнула я, придвинувшись к самому его уху, сократив таким образом сакральные пятьдесят сантиметров до пяти, – есть очень неплохой растворимый кофе. Немецкий! «Davidoff»! Стопроцентная арабика!

Как и обещали «Будни тяжелого машиностроения», Беспрозванных не смог отказаться. Честно говоря, Валерий Георгиевич не смог бы отказаться от кофе и без моего интимного шепота и касания рукавами. Он кофе любил и по собственной инициативе целыми днями глушил «Nescafe». А тут «Davidoff»! Не хухры-мухры! Разве от такого откажешься?

За стопроцентной арабикой я ненавязчиво попросила совета образца № 1 по части дамского парфюма. Я прямо так и сказала:

– Валерий Георгиевич, какие женские духи, по вашему мнению, не раздражают мужское обоняние?

Беспрозванных поперхнулся кофе и уставился на меня с таким ужасом, будто я спросила его, какие женские гигиенические прокладки он предпочитает: с крылышками или без. И тут я сообразила, что аналитики тяжелого машиностроения не все свои выкладки проверили на практике. Теория у нас, к сожалению, еще часто с ней расходится. Я уже не чаяла выйти из самой же созданного неловкого положения с достоинством, когда в наше «еврокафе» за стеллажами явилась Юлия Владимировна.

– Наталья Львовна! – процедила она сквозь блестящие серебристые губы. – Мне кажется, что я уже второй день вижу на мониторе вашего компьютера одну и ту же картинку. Это не только не делает вам чести, но и очень нерасчетливо в свете нестабильного состояния промышленности в целом.

Вообще-то ротор томился на моем мониторе третий день, а что касается промышленности… то начальница явно не читала «Будней тяжелого машиностроения» и ничего не знала про доминанту. Я начала было соображать, каким образом ей ответить в свете предложений газетных аналитиков, но Беспрозванных успел раньше меня.

– Юлия Владимировна! Мы с Натальей Львовной как раз рассуждаем о том, не поменять ли нам радиус галтели у бочки ротора! – на черносмородиновом глазу заявил мой образец № 1.

Я поняла, что Валерий Георгиевич, как честный человек, отрабатывал кофе «Davidoff», и кинула на него взгляд, в несколько раз горячей нашей стопроцентной арабики. Это не укрылось от внимания начальницы, и она самым мстительным образом велела нам идти обсуждать сей животрепещущий вопрос не за чашками кофе, а возле монитора, чтобы сразу вносить изменения в чертеж. Я хотела было предложить ей кофе, но посмотрела на банку и решила, что там и так уже мало осталось.

После окончания рабочего дня из Большого Инженерного Корпуса мы с Беспрозванных вышли если еще и не рука об руку, то настолько вместе, что ожидающая меня у хлебобулочного киоска Альбинка округлила свои бледные глазенки до состояния глаз самой большой собаки из сказки «Огниво».

– Это кто? – с ужасом спросила она, когда Беспрозванных, кивнув мне на прощание давно не стриженной головой, побежал к маршруткам.

– Это он!

– Кто?

– Образец № 1 – нестандартный мужчина.

– Да уж… очень нестандартный, – презрительно скривилась Альбинка.

Я вспомнила, как Валерий Георгиевич самоотверженно защитил меня от Юлии, и обиделась за него:

– Чего уж в нем такого ужасного, что у тебя аж челюсть на сторону свернуло?

– Да он прямо парижский клошар…

– И давно вы, Альбина Александровна, из Парижу? – скривилась и я от едкой иронии, так и сквозившей в моем голосе.

– Не остри. Я их такими представляла, когда книжки французские читала.

– Французские клошары – это то же самое, что русские бомжи. Не хочешь же ты сказать, что Беспрозванных похож на бомжа?

– Так он еще и Беспрозванных к тому же…

– Слушай, подруга! – рассердилась я уже не на шутку. – Валерий Георгиевич, конечно, не идеал мужчины, но ничем не хуже твоего чухонца!

– Ничего не понимаю… – помотала головой Альбинка. – Зачем тебе при стрижке цвета вина утренней зари сдался этот обтерханный мужик в лисьих штанах?

– Почему в лисьих?

– Рыжих потому что. Цвета драной голодной лисы.

– А я на нем… если хочешь знать… проверяю выкладки статьи «Легкий флирт – дело нелегкое!».

– Нашла на ком! Такого стоит только пальцем поманить.

– Ошибаешься, подруга. Этот «клошар» – убежденный холостяк и женщин на дух не переносит. Если уж на него подействует, значит… ну… ты понимаешь…

– Ладно, – махнула рукой Альбинка. – Проверяй, на ком хочешь, только газету отдай.

– Тебе-то зачем? Ты со своим Дюбаревым все пункты инструкции уже отработала в законном браке.

– Не мне… Понимаешь, Сонечка влюбилась. У них там, в училище, есть один мальчик… Он на Сонечку не обращает никакого внимания, а она ночами плачет…

– Альбинка! Сонечке всего семнадцать лет! Пусть поплачет! Будет, что в старости вспоминать! Неужели тебе хочется, чтобы она, как ты, вляпалась в замужество практически в детстве?

– Что? Так сильно действует? – Альбинка с испугом посмотрела на листки газетки «Будни тяжелого машиностроения».

– Ты же видела этого «клошара»… Готов на все! – бодро соврала я, чтобы эта ненормальная мамаша не перекрыла дочке святые слезы первой несчастной любви.

На том мы с Альбинкой и расстались, потому что подошел ее автобус.

Я ехала домой в маршрутке и размышляла о Беспрозванных. Неужели он производит на посторонних такое тяжелое впечатление? Видимо, Валерий Георгиевич мне как-то примелькался в своих… лисьих штанах. Вот вам и благородная терракота… И все-таки штаны штанами, а смородиновых глаз у него никто не отнимет!

И… опять же… он в два счета внес изменения в чертеж опротивевшего мне ротора, который наконец покинул поле моего монитора. Я только не очень поняла, обрадовалась Юлия, что чертеж наконец созрел, или огорчилась, что у одного компьютера подозрительно долго копошились целых два сотрудника. Но какое мне до этого дело! И вообще: дотянуть этого «клошара» до себя – в этом что-то такое есть…

Я в возбуждении даже поерзала на сиденье маршрутки, чем привела в негодование рядом сидящего дедка с негабаритной тарой на коленях. Но что мне его тара, когда передо мной открывались чудовищные горизонты и радужные перспективы! Это же просто Бернард Шоу: «Пигмалион» наоборот. Я – профессор Хиггинс, Альбинка – полковник Пикеринг, Валерий Георгиевич Беспрозванных – неотесанная цветочница Элиза Дулиттл. А Слон, пожалуй, сойдет за Фредди. Или нет! Для Фредди Никифоров слишком умен. Пусть Фредди будет Славик Федоров!

Я представляла, как отучаю Беспрозванных бухтеть и прихлебывать на все бюро кофе, как мы стрижем ему волосы в модном салоне «Витязь» и покупаем красивую дорогую одежду. И обязательно рубашку с запонками. До чего же мне нравятся запонки! Зря их сейчас почти не носят! Особенно детально я представила себе сабантуйчик нашего паршивого технического бюро, который теперь велено называть корпоративной вечеринкой. Мы приходим туда рука об руку с Беспрозванных. Я в маленьком черном платье и на шпильках, Валерий Георгиевич – в темном костюме-тройке и в светлой рубашке с запонками и с галстуком. Вы, конечно, догадываетесь, что дальше идет немая сцена. Уже по Гоголю. Где до него Бернарду Шоу! И еще вы наверняка догадываетесь, что все остальные непродегустированные мною образцы во главе с волооким Славиком Федоровым в данный момент съежились и поблекли в моем воображении. Вряд ли они смогут предложить мне что-нибудь более изысканное. Решено! Я останавливаюсь на № 1 – на Беспрозванных Валерии Георгиевиче!