Andy Weiss - Третьи дворы

Int

.

Странные они, эти голливудские режиссеры. Ей-богу, странные.

Этот вот Дуглас, который приехал снимать в Петербург совместное с русскими кино, всюду ходит со своей то ли дочерью, то ли женой – не поймешь, кто она ему, эта девочка. Вроде бы так по-отечески заботится, но нет-нет, да и бросит на нее совершенно красноречивый взгляд. А ведь старый уже мужик! Под семьдесят, с пузцом, седенький, в морщинах. Блестит своей фарфоровой улыбкой, на все вопросы отвечает «Файн!», а сам хищными своими глазенками везде шарит, шарит.

Русские актеры его невзлюбили сразу. Хотя он, вроде бы, ничего такого и не делает, и вежливый, и работает очень профессионально – а поди ж ты, не приняла русская душа иностранца. И эту его то ли жену, то ли дочку, то ли ручную собачку – тоже. Нет, ну она и правда как собачка – молчит все время, ни слова от нее не услышишь.

Высокая такая моделька-блондинка в разнообразных шарфиках и шалях, накрученных каждый день по-новому. В огромных солнечных очках – декоративная собачка и есть. Дрессированное животное.

Ваня сначала вообще на нее внимания не обращал – ему в новинку было сниматься у голливудского режиссера, да еще и в почти главной роли. Он старался изо всех сил, выдавал все, что умел, учил роль, работал над образом – не до собачки режиссерской ему было. Хоть и боевичок, а все ж – Голливуд! Вдруг – путевка в жизнь? Вдруг заметят да и пригласят еще? Как тут не стараться.

А тут подходит к нему наш российский, второй режиссер, Семен Сергеич, и говорит, мол, Вань, спасай. Кроме тебя, говорит, надежды ни на кого нет, ты у нас один в городе отлично ориентируешься, и при этом в запой не уйдешь и по бабам не сорвешься, да и по-английски пару слов знаешь. Выручай. Все равно у тебя по графику два дня съемок не будет – покажи Собачке нашего гостя заграничного колыбель революции. Расскажи, что знаешь. Как сможешь. А то заскучала собачка, Дугласу аж не работается из-за нее – вон кислая сидит какая, у него от такого лица отрыжка делается и процесс творческий стопорится.

Ваня посмотрел. И правда, сидит Собачка, согнулась коромыслом, ногой качает и лицо такое умирающее. Как будто вот прямо сейчас концы от скуки и отдаст, прямо здесь.

– Ладно, что уж, – пришлось ответить, – покажу, коль не шутите. Вы только предупредите ее хозя… в смысле, товарища режиссера, что я исключительно культурную программу обеспечу, чтоб не ревновал, значит, и с кинжалом меня потом не встречал.

На том и порешили. Семен Сергеич к Дугласу потрусил, что-то на ушко ему шепчет, уважительно присогнувшись, а Дуглас на Ивана глядит и знай кивает: файн, файн. Файн. Соглашается, значит.

А Ване даже интересно стало: что это за Собачка? Ведь с ней, поди, говорить-то можно? Вдруг расскажет, кто она да что? Да и вообще – она все время сидит в очках солнечных, даже в помещении, то в платок кутается, хотя не холодно, то в кепке какой-то. Можно будет хоть рассмотреть домашнее животное уважаемого Дугласа.

И тут эта собачка встает и к Ване идет, с СеменСергеичем. Хм, высокая, у Вани – 188, и она в своих кедиках ровно с него ростом получается. Без каблуков даже. Точно моделька, не иначе. В полумраке павильона, конечно, не видно, что там за красота под кепочкой да очками, но тут собачка открывает рот, и на Ваню находит столбняк: голос у Собачки глубокий, низкий, с хрипотцой. Блюзовый такой, как у Нины Симоне – Ваня очень уж Нину Симоне уважает, особенно «Май бэби джаст кеэ фо ми»… В один голос влюбиться можно, одним словом.

– My name’s Andrea, – говорит моделька и улыбается, протягивая руку. А Ваня даже все слова забыл от удивления – пожимает ладонь и молчит.

…странный он, этот русский мальчик. Хотя, какой он мальчик, ему уже, наверное, лет 25? Но все же русские – красивая нация. Который раз убеждаюсь. Кажется, ничего особенного – ну, брюнет, ну скулы мужественные, ну, брови широкие. А все вместе – выстреливает. И перед камерой он смотрится хорошо. Не гений, но однозначно талантлив. Даже слишком хорош для боевичка того пошиба, что Дуглас снимает с этими русскими. А сейчас вот – руку мою держит и молчит. Интересно, чего он так замер-то? Не думал, что я разговаривать умею? Вот ха-ха. Да нет, я в курсе, они между собой мне кости давно перемыли, я хотя и все время рядом с Дугласом, но слух у меня хороший. Все слышу. Они меня называют Собачкой Дугласа. Кто-то один назвал дочерью, кто-то другой – женой. Еще раз ха-ха. Интересно, этот Иван так и будет молчать? Или просто не знает, как обратиться ко мне – то ли жена, то ли дочь? Умрешь со смеху с этими русскими…

Ваня поймал себя на том, что уже пару минут держит руку этой Андреа и молчит. А она улыбается так странно и смотрит на него выжидательно. Глаз не видно, но общее выражение лица – именно выжидательное. Думает, наверное, что у Вани ступор. Надо как-то разруливать ситуацию.

– Андреа, очень приятно… я Иван. Мне сказали, что ты хотела бы посмотреть наш город?

Ваня осторожно подбирал слова, стараясь вспомнить все правила английского с его безумными временами. Девушка кивнула и своим невероятно низким голосом (интересно, может, она и правда певица какая?) согласилась:

– Да, я бы с удовольствием прогулялась.

Они вышли на улицу. Съемка проходила во дворце князей Белосельских-Белозерских, в центре Невского, и они оказались на мостике через реку.

Девушка остановилась и достала сигареты.

– Куришь?

Иван с удовольствием составил компанию. Он никогда не видел девушку курящей, да и Дуглас, как любой американец, ратовал за здоровый образ жизни и всем читал нудные морали о вреде курения, поэтому увидеть его Собачку с сигаретой – это было пикантно.

– Не видел тебя курящей, – признался Ваня, и девушка вдруг ответила на русском языке, хотя и с сильным акцентом.

– Я не курю при Дугласе. Он начинает мне выносить мозг здоровым образом жизни. Лучше я потерплю, и покурю, пока он не видит.

– Откуда ты так хорошо знаешь русский? – поразился Иван.

Девушка усмехнулась.

– У меня есть немного русской крови. Мне было интересно выучить язык прадеда. Я на русских форумах часто сижу. Книги читаю, фильмы смотрю. Меня Дуг с собой потому и взял, что мне это интересно.

Они медленно пошли по Невскому.

Ваня исподтишка осматривал свою спутницу – то ли модель, то ли певицу. Голосом она была певица. Нет, ну настоящая певица соул – хрипловатый такой, низкий, богатый голос. Так и слышится это блюззз-зззовое «my baby just careeeee…» А фигурой – типичная топ-модель: высокая, худая, длинноногая, бедра узкие, плечи широкие. Осанка, правда, красивая, этого не отнять – так и видится юбка фламенко и веера в руке. Если бы не красивый голос и осанка – ничего бы в ней интересного не было. Правда, лицо рассмотреть трудно из-за кепки, очков и шарфа, намотанного до самых губ, но впереди еще два дня, на которые его абонировали, и Ваня успеет увидеть, что за красотку отхватил себе Дуглас.

– Ваня, я очень хочу есть. Давай зайдем в какое-нибудь кафе?

Она по-свойски с ним общалась, говорила по-русски легко, а он все никак не мог нащупать манеру поведения с ней. Молчал, как немой, хотя девочка, уже понятно, не из тех, с кем надо долго контакт налаживать.

Они зашли в небольшой японский ресторанчик на Невском, сели за столик у окна.

Перед ними тек со своей жизнью проспект, из-за туч периодически выглядывало солнце. Девушка сдернула с головы кепку, тряхнула головой и кинула в сумку очки.

Ваня в первый раз увидел, как она выглядит.

У нее были светлые, прямые, какого-то платинового оттенка волосы до плеч. И лицо – да, это было лицо модели.

Темные прямые брови (слишком широкие – русские девушки таких себе не "рисуют", но у нее натуральные, ей идет), длиннющие ресницы и светло-серые, русалочьи, порочные глаза. Удлиненные, как у кошки. Заманивает будто, заманивает морячков на верную погибель…

Ни грамма косметики.

И губы. «Губы, созданные для песен и поцелуев», как сказал один поэт, по имени Уайльд. Он именно про такие губы и говорил, наверное.

Что-то было в ней… странное. Если бы это можно было назвать изюминками, то девушка явно напоминала бы кекс, столько в ней сочеталось чего-то необъяснимого – и голос, и осанка, и эта экзотическая внешность, которую, казалось, не касалась рука визажиста со всеми новомодными загарами-пудрами-смоук-айз.

И взгляд этот, притворно-поверхностный, прозрачный, из-за цвета глаз ускользающий, ложно-расфокусированный, но оценивающий и испытующий… странный, очень странный. Слишком смелый. Или просто уверенный?…

– Надоело ходить в кепке, – пожаловалась она, небрежно лохматя затылок и нисколько не заботясь о прическе.

– А зачем тогда ходишь? – осторожно уточнил Иван. Девушка снова вытянула из пачки сигарету, прикурила, медленно и с удовольствием затянулась.

– Дуглас шифруется. Боится.

– А чего он боится?

– Ну как же, – девушка тихо рассмеялась, глядя на кончик сигареты – вдруг жене кто расскажет, что Дуглас меня за собой таскает. А она побежит развод оформлять, собственность и капиталы делить… Дуглас ведь из-за налогов все капиталы пополам поделил, а ну как теперь супруга разозлится и обратно не отдаст? А так… ходит непонятно кто в кепочке – и не разберешь, то ли очередной актер, то ли режиссер, то ли секретарь. То ли… собачка.

Ваня покраснел – слышала девочка их трепотню… Неловко вышло. Но кто же знал, что она знает русский….

– А меня, значит, не боишься? Я, значит, не стукну?

– А о чем ты можешь стукнуть? Разве ты меня узнал? – испытующе посмотрела на него девушка своими дымчатыми глазами.

– Нет… – растерянно покачал головой Иван, – не узнал… извини.

– Наоборот, даже хорошо, что не узнал, – расслабленно откинулась девушка на спинку стула, – я не думаю, что ты вообще про меня что-то знаешь.