– Ваня, ты сам себе противоречишь. Если ты чудесный и прекрасный, то как же я могу про тебя забыть? – Андре рассмеялся и примирительно положил руку мужчине на запястье, но тут же отдернул руку и сцепил пальцы в замочек перед собой на столе, – Не напрягайся ты так… я не собираюсь к тебе приставать.

– Ты меня неправильно понял!

– Все я понял правильно. Ты меня поцеловал, я тебе ответил, и ты теперь думаешь, что я планирую затащить тебя в постель. А я не планирую, Ваня. Далеко не все модели – безмозглые поблядушки, по крайней мере, я к таким не отношусь. И если я гей – это не значит, что мой мозг расположен ниже пояса. Давай мы действительно сейчас разойдемся по домам, и забудем сегодняшнюю прогулку. Без обид. Идет?

– Нет, – Иван сам на себя разозлился, – Нахрена ты все переворачиваешь с ног на голову? Я не хочу, чтобы мы сейчас расходились по домам. Я не хочу забывать сегодняшнюю прогулку. Я не злюсь и не обижаюсь, просто… ну не понимаю я, что за шлея мне под хвост попала!

– Кто? Куда? – испугался Андре.

– Мммм… неважно. Это значит, что я не понимаю, что происходит.

Они молча допили кофе, расплатились и вышли на улицу.

Невский продувался насквозь, холодный ветер тут же пронизал их легкие куртки, и они синхронно застучали зубами.

– Я и сам сегодня очень легко одет, – поделился Иван, – я же не собирался долго по улице ходить. Дурак такой – два года живу в Петербурге, и до сих пор не могу привыкнуть, что если утром выглядывало солнце, то это не значит, что днем не будет мороза.

– А ты не здесь родился?

– Нет. Я из маленького городка под Москвой. И учился в Москве. Но там не нашлось для меня работы – я не слишком хорош оказался для Москвы… А здесь меня пригрели в театре. Здесь люди лучше, не такие безжалостные. Помогут и словом, и делом… Один старый актер взял меня под крыло, знаешь. Вместо отца со мной нянчился. Сопли вытирал. Научил немножко ремеслу… да и жизни, наверное. Как он меня ругал, когда я не сдерживал эмоции в жизни – и зажимался на сцене! Страшными словами! Ты, говорил, актер, а не грузчик! Ты должен уметь управлять собой! Ух, как он мучился со мной! Он умер полгода назад… А я так и работаю здесь. Не хочу уезжать.

– А я родился в Лонг Бич. Это тоже пригород. У нас там был порт и океан. И все время тепло… правда, моя мать ненавидела этот город, и как только окончила школу, переехала в Лос-Анджелес… но я остался жить с бабкой. Моя бабушка была еще совсем молодой, когда я родился. Мне было там хорошо… лучше, чем с матерью в Лос-Анджелесе..

– Ты все это время жил с бабушкой?

– Нет, я в десять лет переехал к матери. Бабушка серьезно заболела, инсульт – и мать сдала ее в интернат. Нечто вроде лечебницы с постоянным проживанием. За государственный счет. Продала бабушкин домик и… в общем, промотала все деньги очень быстро. У моей матери ни цента не задерживалось дольше, чем на один день. Сначала бездарная актриска в варьете, потом дешевая проститутка, а потом умерла от передоза в 32. Мне было 17.

– А как же ты?

– А что я? Я сначала учился в школе. Мать в то время уже начала потихоньку приторговывать собой, и дома все время были ее мужики. Я им мешал. Забегал иногда домой… Если мать была под кайфом, она любила весь мир. Могла дать мне десятку-другую, «на конфеты». Мне хватало на пару недель. Если расщедрится – то и на три. А потом… потом мне повезло.

Он замолчал и отвернулся, передернув плечами. Сделал вид, что рассматривает скульптуры коней на мостике, по которому они проходили.

– А сколько тебе сейчас? – Иван интуитивно перевел тему, уловив, что парень подробности обсуждать не хочет.

– Двадцать шесть.

– Я думал, не больше двадцати, – улыбнулся Иван, – мне двадцать пять, кстати. Только у меня было совсем другое детство… у меня была бабушка, мама… они меня любили, да так, что мне дышать было тяжело. Я лет до двенадцати ходил с бабушкой за ручку – в школу, из школы, гулять, в спортивный кружок… меня во дворе дразнили из-за этого ужасно. Как только не называли! Но мне было стыдно говорить бабушке, чтобы она перестала всюду со мной ходить. Она была очень хорошая… я ее любил сильно. И не говорил. А потом она умерла, я стал везде ходить один, меня перестали дразнить… я стал жутко драчливым, жутко. Как с цепи сорвался – был тихоней, а стал разбойником. Мама меня все время пыталась воспитывать, грызла, грызла, все бестолку. Но однажды мне разбили нос, так сильно, что пришлось накладывать швы… вот тут слегка горбинка теперь, видишь? И после этого я успокоился. Взялся за голову, начал учиться, поступил в институт… а потом как-то так оказалось, что в Москве для меня нет работы. Нигде! Я первые полгода по театрам бегал, потом пытался на киностудиях пристроиться, в рекламы – куда угодно. И не получалось. И вот на студии, после неудачного просмотра, я в буфете оказался за одним столиком с Павлом Петровичем – это вот тот самый мой учитель. Актер. Он тогда уже крепко пил, но снимался много – очень уж хороший был актер. Разговорились мы с ним. Он и предложил – давай, говорит, дуй в Питер. Помогу, чем смогу. И помог, видишь… жаль только, так и не бросил пить. Иначе бы еще лет десять мог бы играть…

Андре сочувственно хлопнул замолчавшего мужчину по плечу, и Иван снова невольно отшатнулся. Парень остановился.

– Ваня, прости, но я не могу так общаться. Тебя смущает, что я не просто мужчина, а гей, да? Ты боишься, что я во все вкладываю не тот смысл? Комплименты тебе делаю, дотрагиваюсь, да?

Иван молчал, но оба они понимали, что означает это молчание.

– Так вот, Ваня. Это исключительно твоя придумка. Ты сам себе это придумал. Я не вкладываю никакой смысл ни во что, понимаешь? У меня даже мысли такой нет. И знаешь, что мне не нравится в русских? Вы слишком сложные, – Андре, не дождавшись ответа, медленно двинулся дальше, глядя себе под ноги, – Вы сами для себя придумываете что-то, усложняете, драматизируете. Сами не понимаете, чего хотите… Я так не люблю. Я люблю, когда в мои слова не вкладывают дополнительных смыслов. Когда я могу совершенно спокойно хлопнуть тебя по плечу и не думать, правильно ты это понял или неправильно – потому, что я ПРОСТО хлопнул тебя по плечу. Без подтекста. Понимаешь? Я просто – общаюсь. Я не хочу думать над каждым словом, когда говорю с тобой. Я не хочу ограничивать свои жесты, не хочу тридцать раз просчитывать каждое движение только потому, что ты можешь его не так понять. Если я хочу затащить кого-то в постель, я этого не скрываю, не прячу смысл между строк, я просто подхожу и это делаю. А если я просто общаюсь, просто хожу и просто разговариваю, зачем меня в чем-то подозревать? Нет, так не пойдет. Если для тебя это сложно, то лучше я пойду в отель. Понимаешь, Ваня…

Он замолчал, словно размышляя, говорить ему дальше или нет. Брови нахмурились, губы сжались, и Ивану опять мучительно захотелось его обнять. Вот просто взять и обнять, несмотря на то, что он – мужчина. Слишком уж красивы были его губы, его глаза, его нахмуренные брови, его опущенные ресницы, его тонкая фигурка – хоть убей, не видел в нем Иван мужчину, а видел ту самую интересную ему девушку Андреа – но усилием воли прогнал свое желание, и просто шел рядом, ожидая продолжения.

– Понимаешь… ты мне нравишься. Очень. Но я не буду ничего делать, Ваня. Тебе просто понравилась девушка Андреа, вот и все. Но ее не существует. Существует обычный парень. Несмотря на то, что я гей, я не жру младенцев по утрам, не ношу боа и латексный купальник, и не мечтаю завалить в кровать каждого проходящего мимо мужика. Это все – стереотипы. И мне жаль, что они осели у тебя в голове. А я хочу просто с тобой общаться. Я не люблю играть в попугая и повторять по сто раз: не ищи в моих словах и поступках ничего, там нет ни попыток кокетничать, ни завуалированных предложений. Если ты способен перестать мыслить штампами и ожидать от меня каких-то манерностей – пошли гулять дальше.

Иван молча кивнул. Какое-то время они напряженно смотрели под ноги, но затем Андре отвлекся, восторженно покрутил головой по сторонам, осмотрел понравившиеся виды, и, наконец, не выдержал:

– Ваня, если ты сейчас же не сфотографируешь меня на фоне вот этого храма, я умру! Пожалуйста, ну пожалуйста!

Иван легко согласился, и вскоре Андре позировал ему у каждого мало-мальски симпатичного места.

Ване доставляло огромное удовольствие фотографировать Андре. Проявилась профессия парня: он действительно умел работать моделью. Он интуитивно находил свет, выгодные ракурсы, умел придать своему худощавому телу интересные и необычные позы. Изломанные линии, акцент на лице, на глазах, на губах – нет, даже на экране айфона получались великолепные фотографии, вполне способные попасть на страницы самых лучших фэшн-журналов.

Иван наслаждался, ощутив себя фотографом. Муза Арьена позировала для него, для его кадров, подчинялась его замечаниям и подсказкам!

– Ваня, да у тебя талант! – ахнул Андре, листая сделанные  фотографии, – ты никогда не пробовал фотографировать на хорошей технике? Ты посмотри, как ты отлично взял композицию! Ты посмотри, как удачно ты расположил меня в кадре! Нет, это же талант, талант, Ваня!

Иван смущенно улыбался.  Ему всегда нравилось фотографировать, и он действительно не раз задумывался – может, стоит попробовать заняться этим посерьезнее? Купить хорошую технику, сделать фотографии… и что потом? Дальше его фантазии не хватало. Что делать дальше? Отправлять фотографии в журналы? Смешно. Парень с улицы, без специального образования,  придет в журнал, и просто скажет – посмотрите мои работы?  Да и в какие журналы он мог бы так прийти? Приходилось останавливать полет своих фантазий ровно на этом месте. Но Андре сейчас так увлеченно смотрел его фотографии  и так искренне хвалил, что мужчина не выдержал.

– Я пробовал. Только… только это ведь никому не нужно. Никому не интересно. Профессионалов и так много, а в какой индустрии я мог бы работать? Снимать спектакли? Театральные фотографы прозябают в нищете, мне ли не знать… поэтому я оставил фотографию для себя. Для хобби.