Однажды мама сказала:

— Я устроилась комендантом в общежитие на Будайской. Будем жить там, это получится гораздо дешевле, чем в гостинице. Мы переезжаем завтра. Зарплата небольшая, но на прожив и на пропитание хватит… на первое время. Отец нам вышлет переводом свою зарплату за июль. И будет заниматься продажей квартиры.

— Что?! — воскликнула Элина, — Ты собираешься продать нашу квартиру?! Мама!

— А что ты предлагаешь? Ты хочешь вернуться?

— Нет, но мама… Как же мы…

— Ты поступишь в институт в следующем году.

— А если…

— Ты поступишь.

Элина смотрела в мамины глаза и сердце ее наполнялось эйфорией. Она поняла, что и правда поступит. Раз мама так решила, никуда не денутся, ни она, ни приемная комиссия!

— Мама! — Элина бросилась матери на шею и крепко обняла, — Спасибо, мамочка! Спасибо…

— За что бы это? — улыбнулась мама, — Заниматься весь год в поте лица придется тебе.

Как строга была мама дома, когда запрещала Элине общаться с окружающими, и какую же полную и абсолютную свободу предоставила она ей в Москве! Можно было все! И это шокировало, изумляло и приводило Элину в восторг. Поселившись в общежитии она очень быстро познакомилась со многими проживающими в нем студентами, оказавшимися в массе своей милыми, общительными и очень-очень интересными людьми. Вместе с ними она развлекалась, вместе с ними она посещала лекции на правах вольного слушателя и даже занятия по актерскому мастерству. Преподаватели относились к ней благожелательно, почти как к полноправной студентке, разве что домашних заданий не спрашивали, но это происходило, скорее всего, не из-за ее вдруг открывшегося таланта, а благодаря участию мамы. Помимо этих занятий, где все-таки ее персоне уделялось недостаточно внимания, Элина приходила в институт по вечерам, где с ней занимались актерским мастерством индивидуально, но уже, разумеется, за плату.

Московская жизнь безумно нравилась Элине, каждый день для нее начинался как праздник, ей казалось, что она стремительно взрослеет и умнеет. Она училась говорить, училась одеваться и пользоваться косметикой, она училась общаться с людьми и самое главное — она училась быть актрисой. Ей казалось, что у нее получается, по крайней мере, теперь она точно знала как следует вести себя на предстоящих ей экзаменах. Она знала, что просто хорошо и с выражением прочитать текст не достаточно — ух, какой же она была глупой и смешной на прошлых экзаменах! — что нужно понять текст, поселиться в нем, самой стать персонажем, которого изображаешь. Это было нелегко — ведь у многих ребят то, что давалось ей с трудом, получалось само собой! — но Элина шла вперед, она действительно старалась изо всех сил и на следующих экзаменах получила таки не самый высший, но вполне достойный проходной балл. К тому времени она хорошо знала всех членов приемной комиссии, и ее саму хорошо знали, ко всему прочему одним из них был тот самый преподаватель, у которого Элина занималась целый год. Поставить ей низкий балл — означало поставить под сомнение его профессионализм. Поэтому, собственно, Элинина судьба была предрешена заранее. Предрешена заранее умом великого, но невостребованного политика — ее мамочки Екатерины Алексеевны.

Мама уехала домой, когда Элина заканчивала первый курс. Оказалось, что ей неуютно в огромном городе, она привыкла к тишине, размеренности и покою, и теперь, когда она добилась для дочери лучшей доли, ей ничего не нужно было, как вернуться к отцу и бабушке, к соседям и знакомым со спокойной душой, победительницей и следить издалека за успехами Элины. И гордиться. Когда мама сообщила ей свое решение, Элина испытала двойственное чувство. С одной стороны ей было страшно впервые в жизни оставаться одной, с другой стороны хотелось свободы и самостоятельности. Хотелось проверить себя, доказать себе, что она что-то представляет из себя отдельно от мамы.

Элина провожала маму на вокзале, плакала, а мама давала ей последние напутствия. Она говорила о том, что деньги за проданную квартиру не бесконечны, а продать бабушкин домик они уже не смогут, потому что им с папой и бабушкой тогда негде будет жить, да и не купит никто эту развалюху. Она говорила о том, что Элина должна отдавать все силы учебе и поменьше развлекаться с друзьями, о том, что она должна поддерживать отношения с людьми, которые могут оказаться полезными, о том, чтобы хранила целомудрие и подошла со всей ответственностью к тому, чтобы удачно выйти замуж.

Элина слушала маму вполуха, полагая, что не узнает ничего нового. Прекрасно понимая, что мама всегда и во всем права, она все-таки намеревалась жить своим умом. Экономить деньги, хранить целомудрие и искать себе подходящего мужа было слишком скучно, молодость нужна для того, чтобы развлекаться изо всех сил, иначе о чем будешь вспоминать дряхлой старушкой холодными зимними вечерами в окружении внуков? О том, как сидела за книжками? Черта с два! Нужно жить так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы, а учеба и карьера… Ну ей ведь всего девятнадцать лет! Кто в это время думает о серьезном?! Учеба и карьера никуда не денутся, особенно у того, кто уже стоит на верном пути.

Экономить деньги Элина не умела. Каждый раз делая очередную дорогую покупку она думала, что эта, если и не совсем последняя, то уж по крайней мере следующая будет еще очень и очень нескоро. Но в Москве было все очень и очень дорого! Элина готова была экономить на еде, тем более, что нужно было следить за фигурой, но на одежде и на косметике экономить было никак нельзя! Разве кто-нибудь будет воспринимать тебя серьезно, если ты одета, как нищенка в тряпки с рынка или если ты пользуешься дешевой косметикой, вульгарной, осыпающейся, стирающейся, облезающей. И даже если кажется на первый взгляд, что дешевая вещь выглядит ничуть не хуже дорогой — это обманчиво. Видно. Поделку китайской или российской мануфактуры всегда видно! Сняв в сберкассе очередную порцию денег, Элина ходила с подружками по дорогим центральным магазинам и не могла не соблазняться… Ей становилось плохо, когда она выкладывала за свитерок полторы месячных зарплаты своей мамы, но разве можно удержаться, когда этот свитерок сшит как будто специально для нее, и подчеркивает все, что надо и цвет обалденный. И юбочка… И брючки… И туфельки… Ну кому как не ей это все надевать? Уродину или толстуху во что не надень, все будет плохо, красивые вещи шьются для красивых людей!

И потом так важно быть не хуже других… Впрочем, что там не хуже! Элина была куда лучше всех своих подружек, она была действительно очень красива. И если они с девчонками шли шумной компанией по улице или приходили на дискотеку, то все взгляды, будь то мужские — жадные, ласковые, нежные — или женские — завистливые, ненавидящие, злобные — все взгляды устремлялись на нее! Элина делала вид, что не замечает этих взглядов, она была мила, общительна, она смеялась и чуть-чуть кокетничала, но ни на ком она не останавливала благосклонного взгляда. Она оставалась неизменно холодна, и как ни старались представители противоположного пола, всегда уходила спать в свою постель в одиночестве.

Конечно, нельзя сказать, чтобы искушения завязать романчик у Элины не было абсолютно. Свобода свободой, но быть одной, когда все разбредаются по парочкам, грустно, и засыпать в одиночестве в обшарпанной комнатке общежития тоже не самое большое удовольствие. И потом, неверное правы девчонки, которые смотрят на нее с удивлением и крутят у виска, которые утверждают, что быть девственницей в девятнадцать лет странно и даже как-то уже нездорово, которые смотрят на нее с жалостью и говорят, будто она очень много теряет не зная, что такое близость с мужчиной. Но они сами успели прыгнуть к кому-то в постель лет в шестнадцать, когда все легко и просто, когда не задумываешься ни о чем и все на свете игра. Когда тебе девятнадцать, на мир смотришь критичнее и замечаешь скорее нескладности и уродства, чем красоту. Элина, которая до семнадцати лет общалась только с родителями и книжными героями не могла переспать с кем-то, кто был просто милым и казался влюбленным в нее, просто из любопытства. Ей хотелось полюбить самой. Чтобы все было так, как в книжках, ошеломительно, безумно и прекрасно, чтобы таять от прикосновения, чтобы волноваться в ожидании встречи, чтобы думать только о нем, забыв обо всем. Элина смотрела на своих ухажеров бесстрастно и уже начинала сомневаться, что с ней случится что-то подобное тому, что случается с героинями романов.

И все-таки случилось.

Это совсем не была любовь с первого взгляда. С Вадиком Черкасовым Элина была знакома давно, хотя в разряд ее друзей он не входил никогда. Не было встреч под луной, стихов и цветов, не было ничего, о чем Элине грезилось и мечталось когда-то, что она считала неизменным атрибутом настоящей любви. Была всего лишь вечеринка по случаю чьего-то дня рождения, куда Элину вовсе не приглашали, и если бы не Римма — лучшая подружка и невероятное существо, чей девиз был «неудобно только спать на потолке» — она бы туда и вовсе не попала. Римму, кажется, тоже не приглашали, но она явилась, как своя, тут же вписалась в коллектив и никому, должно быть, даже в голову не пришло, что доселе никто ее не знал. Элина была с ней, и хотя она далеко не так легко чувствовала себя в незнакомом обществе, стоило выпить бокальчик «джин-тоника» и все наладилось. Народу было много, громко играла музыка, кто-то танцевал, кто-то вел философские беседы. Глупую «болтологию» Элина терпеть не могла, а потанцевать весьма даже любила. Вокруг нее, как обычно, выстроилась толпа ухажеров, глупых и нудных мальчишек, которые из кожи вон лезли, чтобы ее веселить, приглашали танцевать, путались под ногами и все время подливали что-то в бокал. Должно быть, полагали, что если девушку напоить, она станет сговорчивее. Элину забавляла низменность их помыслов, а в целом было противно, и она уже думала было отчалить домой, соблаговолив разрешить кому-нибудь из хмырят проводить себя до подъезда общежития (хорошо бы на такси, потому что до общежития этого хрен доберешься поздним вечером, когда автобусы не ходят), но тут появился он. Выплыл, как призрак из сизого сигаретного дыма, посмотрел на нее, как-то странно улыбнулся и протянул руку.