– Он приезжал на днях. Его теперь до весны не ждать.

– Хорошо, тогда давай жить вместе.

***

Масленицу мы справили с Маркусом, не выходя из дома, пожертвованного нам председателем села на время его отсутствия. Я напекла Маркусу его любимых блинов со сметаной, которую взяла у соседки в обмен на дичь.

Маркус оказался хорошим охотником, и мне, как бы того не хотелось, пришлось столкнуться с процедурой разделки зверя и птицы, а также последующего превращения сей туши в готовый обед.

Николай теперь приезжал в село гораздо чаще и посещал нас, настойчиво хваля золотые руки Маркуса, которые умудрились поднять «с того света его старую ласточку».

Маркус помогал то там, то тут, его практически никогда нельзя было застать дома. Целыми днями я сидела одна и смотрела телевизионные передачи ранее неизвестного мне канала. Судя по местным новостям, я поняла, что весна здесь поздняя и не наступает обычно раньше мая. Что не очень-то радовало, ведь я с опаской ждала приезда председателя, а в том доме, куда нам предстояло переехать, не было никаких условий для жизни в холода. Маркус, когда у него появлялось свободное время, шел в тот самый дом и чинил прохудившуюся крышу, полы, стены, в общем, все, что, хотя бы немного отходило от «немецкого стандарта» правильности, безопасности и эффективности.

Между тем, минул и Пост, который мы с Маркусом совсем не соблюдали на удивление односельчанам.

С прилетом кулика вслед за жаворонком, страх, что птицы, как считали местные жители, на этот раз будут «толкать лед» не слишком бережно, улетучился. И все село облегченно вздохнуло, поскольку наводнения не предощущалось, о чем также без умолку гоготали местные СМИ.

***

Однажды, вернувшись вечером домой, Маркус воскликнул, – Нашли мои документы! – и с трепетом поднял меня на руки. – Председатель поговорил с тем парнем, и теперь они приедут сюда, как только сойдет снег! Ты рада?

– Не знаю. – я натянула дежурную улыбку. – Это хорошо, не спорю, но…

– Это значит, что мы сможем вернуться назад! – радостно кричал он. – Мы уедем отсюда на машине, Маргарет!

– И когда это произойдет?

– Как пройдет зима, я же сказал!

Отстранившись от Маркуса, я подошла к окну. Вдруг стало грустно.

– Что с тобой? – спросил он.

– Значит, что мы снова расстанемся. – заключила я, пряча от немца глаза. – Ты не понимаешь! Снова уедешь в свой Берлин, а я останусь в Москве. У меня нет работы, нет друзей, нет жизни! Я не хочу возвращаться туда, Маркус!

– Ты поедешь со мной в Берлин. Разве я могу оставить тебя?

– Я не поеду туда. Не хочу. Никогда. Мне нравится здесь.

– Ты планируешь прожить здесь всю жизнь, в этом селе? А как же наши дети?! – Маркус скрыл улыбку и повысил голос. – Как они будут устраивать свои жизни? Ты задумывалась над этим? Или, по-твоему, им будет за счастье пасти коров?

– Почему нет? – ворчала я, – Может, это их выбор!

– Дети Гирш никогда не будут пасти коров! – гордо заявил Маркус.

– Тогда поезжай в свой Берлин и найди себе консервативную немецкую фрау и растите там своих детей! – рявкнула я на Маркуса. – А моим детям не нужна чопорная гувернантка, которая заставит их в туалет ходить по четкому расписанию!

– Ты снова начинаешь?

– Я и не прекращала!

– Как бы там ни было, – заключил Гирш, угрюмо посмотрев на меня, – мы уедем отсюда. И это не подлежит обсуждению. Потому что я так сказал. – и покинул дом, оставив меня в безудержном гневе.

***

Приближался «Велик День», как говорили местные, именуемый среди нас, горожан, Пасхой. Все село готовилось встретить этот праздник, который, как выяснилось, ничем не отличался от нашего: крашеные в шелухе яйца, куличи, семейные посиделки.

По моим расчетам оставалось всего несколько недель до приезда председателя с парнем, который, по ошибке, прихватил куртку Маркуса в тот злосчастный момент в преддверии Нового Года.

После ссоры Маркус Гирш практически не разговаривал со мной, приходя поздно вечером и укладываясь спать сразу после наспех поглощенного ужина. Меня напрягало его безразличие, но я не хотела идти на поводу у Гиршевской гордыни, поэтому ничего не требовала от него и ни о чем не начинала разговор.

В первую майскую субботу мы переехали с старый дом, который Маркус оборудовал по своему вкусу и теперь, по его европейским меркам, он был вполне пригоден для жизни.

Прибравшись в доме, я прилегла на старую кровать. Я стала сильно уставать за последнее время; все время хотелось спать. Сетовала на стресс, которого у нас в отношениях с Маркусом было хоть отбавляй! Представив, что между нами и не было никаких склок, что мы вместе, и он нежно целует меня, как и прежде, я задремала. Проснулась от стука. Пришли некоторые соседи, а также Нина и Марина. Они принесли с собой целую корзину пирогов и ржаных блинов, а также баллон клюквенного киселя, так популярного в их местности.

– С новосельем! – поздравила меня Нина, вручив мне «подарки».

Я пригласила односельчан в дом. Когда мужчины уселись за стол, перед ними тут же замелькали столовые приборы и блюда, которые не успевала разогревать моя «тугодумная» печка.

Среди присутствующих гостей был и Николай, чьего появления теперь я ждала меньше всего на свете.

– А где твой муж? – спросил меня егерь.

– Маркус мне не муж. И я не знаю, где он. – брезгливо ответила я, будто вылив своим ответом ведро с помоями.

– Я видела, Марк в лес ходил, наверное, охотится! – сказала ему Марина.

– Все же, когда? – Нина с улыбкой покосилась на меня. – Когда вы узаконите свои отношения?

– Ну, о законе еще пока рано говорить, Нинка! – перебил ее Николай. – Ты видала, что с нашими дорогами, или уже забыла, как они выглядят без снежного наката?

– Сегодня я видела траву, – убеждала она. – Первая трава! Значит, скоро Юрьев день!

– Юрьев день? – переспросила я.

– В этот день мы впервые выгоняем скот на пастбища, время сева! Кстати, ласточки уже прилетели? Никто не видел?

– Заметил одну вчера. – отвечал Николай, посмотрев на меня, – Мне нужно поговорить с твоим мужем.

– По какому поводу? – мое напряжение росло с каждой секундой.

– Это сугубо мужской разговор! – махнул рукой Николай. – Бабам до этого нет дела!

– Я его почти секретарь, а не баба. Вы скажите, а я передам!

– Не… – скривился егерь.

– Вы хотели поговорить о том парне, да? Или о председателе?

За порогом раздался топот и, вскоре, когда дверь распахнулась, мы имели возможность созерцать воочию совершенно грязного Маркуса, державшего за плечом убитого медведя небольшого размера.

– У нас поговаривали, что баба, задравшая подол, могла испугать даже медведя! – расхохоталась Нина, увидев Гирша в таком виде. – А ты будто в грязи валялся!

– Так и было. – холодно произнес Гирш и вошел в дом, оставив тушу на пороге.

– Все обошлось? – спросил Николай.

– Успел. – Маркус окинул взглядом застолье. – По какому поводу празднуете?

– Новоселье! – ответила я, помогая ему умыться и благодаря Бога за то, что Маркус остался жив после схватки с «косолапым» во второй раз, но теперь уже расправившись с ним в гордом одиночестве.

– Маркус, тут председатель звонил, он скоро приедет. – сразу начал Николай.

– Я безмерно рад! – Гирш с недоверием покосился на меня. – Как скоро?

– Надеется, что не начнутся затяжные ливни, иначе дороги совсем размоет! Палыч следит за прогнозом погоды, как только распогодится, так и примчит сюда. Ему не терпится познакомиться с тобой! – Николай присел рядом с Маркусом, когда тот, умывшись, подошел к столу и разместился у стены, чтобы запрокинуть вскипевшую от тяжелого дня голову, – А ты это, не будешь серчать на Вовку? Он парень дурной, перепутал с дуру вещи!

– Не буду. – кивнул Маркус, и его голос прозвучал вполне убедительно. – Надеюсь, что все мои документы целы, и их не придется восстанавливать.

– Насчет денег, они вряд ли сохранились… – вставила я.

– В жакете не было денег, – ответил Маркус, – Только карта.

– Тогда ему совсем не повезло. Стащить такую вещь ни у абы кого, а Маркуса Герра Гирша! Настоящего немецкого рыцаря и жестокого солдата, который просто так ничего не оставляет! – бурчала я с неприкрытой неприязнью. – Связавшись с ним, пощады не жди!

– Я не служил, Маргарет, – спокойно отвечал Маркус, невзирая на мои «подколки». – Я пацифист.

– Если вдруг начнется война, – перебил его Николай, – ты за кого пойдешь, за них или за наших? Хотя, черт разберет, где у тебя свои, а где чужие!

– Не будет войны. – твердо заявил Маркус. – Никто не хочет, и никто не станет воевать. Для нас очень тяжело принимать то, что творили родные деды. Многие не знают настоящей правды проделок Вермахта в войну, о цифрах убитых также знают не все. У нас нет такого понятия «патриотизм», как у вас. Вернее, в него заложен несколько иной смысл. Мы не гордимся тем, что делали наши предки. И, если вдруг кто-то из немцев скажет, что он патриот, другие, к примеру, русские, подумают, что он имеет в виду нацизм, а не любовь к родине.

– Почему? – удивилась я. – Никто не хочет, чтобы вы думали, что виноваты в войне?

– Мы не виноваты на самом деле, но груз там, внутри, – Гирш стукнул по груди, – он не пройдет. Мы знаем, что было, и никто не может поверить в это. Многие, особенно молодые, говорят, неужели, это сделали мы, немцы? Разве нам удастся получить прощение после этого? Мы не забываем об истории, частые экскурсии в школах по местам лагерей и штабов стали вполне привычной частью обучения. Но молодежи трудно это принять. Многие плачут, видя фотографии, слишком жестокие, чтобы быть правдой. – он опустил глаза. – Я не могу ничего сделать, чтобы как-то ослабить вашу боль, русскую боль, но смею заверить, мы очень жалеем, что у нас был такой фюрер-диктатор, о котором теперь известно каждому…

– Среди наших тоже было много странных личностей! – возразила я. – Возьмем, хотя бы, Ивана Грозного или Распутина! Согласитесь? – я уставилась на Николая в надежде заручиться его поддержкой.