– Пей, – сказал он коротко, и холодный хрусталь неприятно стукнул по моим зубам. Я раскрыла рот, боясь, что сейчас вино прольется мне на грудь. Два жадных глотка – словно я умирала от жажды – и бокал опустел. Вино было великолепным, и я с трудом подавила соблазн попросить еще. Что-то подсказывало мне, что у меня больше шансов получить следующую порцию, если не просить ни о чем. Андре оставил бокал, а затем взялся двумя руками за мою футболку. Еще миг – и он разорвал ее на моей груди. Две половинки футболки остались болтаться, едва закрывая оголившиеся груди. Моя нелюбовь к бюстгальтерам упростила Андре работу. Он подцепил разорванную футболку на плечах и стянул ее назад, как снимают кофту. Я осталась в одних только джинсах, но ненадолго. Андре сбегал на кухню и вернулся с огромными кухонными ножницами, которые заставили меня вздрогнуть и похолодеть от ужаса. Должно быть, паника отразилась и на моем лице, потому что, уже с ножницами в руках, Андре вопросительно посмотрел на меня – в глубине его глаз горел огонь, через который прыгали бесы. Я знала, стоит мне сказать слово, и все будет испорчено. Я облизнула губы и отвела взгляд. Андре принялся старательно и методично разрезать мои джинсы с боков – от линии талии до самых щиколоток. Не шевелиться, когда холодные ножницы касались теплой кожи, было невероятно трудно, и взгляд мой скакал по комнате, ища, за что бы зацепиться. Я попыталась сконцентрироваться на мелькающих кадрах новостей на телевизионном экране – стало немного легче. Я старательно вслушивалась в ничего не значащие для меня имена, данные и цифры, стараясь не думать о том, что происходит. «Франсуа Олланд планирует встретиться с профсоюзом полиции, обсудить протесты». Отлично! «Суд отверг требования жителей Кале остановить постройку лагеря беженцев». Кто бы сомневался. «Дик Вайтер, скандально известный британский журналист, уже больше года скрывающийся от спецслужб почти всего мира из-за политических разоблачений, опубликованных им год назад, снова обратился к миру из своего убежища в Аргентине». Как же популярны сегодня разоблачения! Дик Вайтер, чем-то похожий на Сноудена, – такой же интеллигентный, худой, остроносый, в очках с тонкой оправой – говорил о тотальной слежке и праве людей на частную жизнь. По мне все это скука смертная. Прятаться в Аргентине, чтобы открывать миру глаза… На что? Мир хочет оставаться таким, как есть – с закрытыми глазами, с руками, перетянутыми шелковой лентой. Впрочем, все это вполне может быть провокацией или простой попыткой заработать мировую славу. В конце концов, лица этих людей теперь знает весь мир. Разве этого мало?

– Эй, ты что, всерьез хочешь заставить меня поверить, что эти новости тебе интересны? – усмехнулся Андре и выключил звук. Когда он закончил свой в высшей степени непростой труд, немного отошел, чтобы полюбоваться своей работой.


Джинсы слетели в один миг, он так рванул ткань, что я чуть не упала. Чтобы удержаться, мне пришлось схватиться рукой за деревянный край большого, в пол, зеркала.

– Нет! – процедил Андре. – Не нужно держаться, – и он с усилием отцепил мои пальцы от дерева, а затем, помедлив, ударил по ним с замаха. Я охнула от неожиданности, а Андре вдруг просунул руку мне в трусики и пребольно ухватился пальцами, просверлив меня злым взглядом. – Я же сказал, не шевелись. Если упадешь – падай, я поймаю. Поняла? Не отвечай.


Я молчала, меня полностью поглотило это ощущение от его руки между моих ног – она словно жила отдельной от Андре жизнью, свободно ощупывая мою промежность, разгуливая пальцами по моим изгибам и складкам, заигрывая со мной, разжигая костер, в то время как его лицо оставалось суровым и непреклонным. Он сверлил меня взглядом, будто надеясь на то, что я проявлю слабость или несдержанность. Я стояла и молча смотрела на него, позволяя его руке проникнуть так глубоко, как ей заблагорассудится. Последнее движение – я почувствовала, как нежно проводит Андре большим пальцем по моему клитору, но после он вынул руку и аккуратно провел пальцами между нашими лицами. Острый женский запах, мой запах застал меня врасплох. Я шумно втянула его ноздрями, получив от Андре одобрительный кивок. Он прикоснулся пальцами к моим губам, велев мне тем самым сохранять тишину.


Затем Андре ушел, и я услышала нежный шелест воды. Стоять в коридоре напротив большого окна было холодно и некомфортно, но в этом было и своеобразное очарование. Я делала это для него.


Андре вернулся, прошел на кухню, оторвал от связки гроздь винограда. Большие темно-фиолетовые ягоды были сладкими и сочными. Он вкладывал их мне в рот, затем ждал, пока я выплюну маленькие косточки ему в ладонь. Он говорил – ешь, и я ела. Говорил – плюй, и я плевала. Поил меня вином, и я пила его. В один момент он сознательно пролил вино мне на грудь и аккуратно слизал, проведя языком по округлостям моих грудей, по соскам, которые он прищемил губами так крепко, что стало почти больно – чувство было сладким, как и виноград. Затем, не говоря ни слова, Андре, срезал с меня трусики, отбросил их в сторону и поднял меня на руки, чтобы отнести в ванную. Там для меня уже была набрана вода.

– Рот! – командовал он, и я раскрывала рот, чтобы Андре мог вычистить мне зубы. Старательными, аккуратными движениями он намылил мне волосы и так же методично смыл все остатки шампуня, ловко орудуя душем. Он весь вымок – вся его рубашка-поло, его светлые брюки – и я изнывала от желания снять с него одежду, наброситься на него, прикоснуться к его груди, забраться к нему в штаны. Сдерживаться после такого пира было почти невозможно, и я уже подумывала о том, чтобы нарушить его запрет. Перспектива быть наказанной вовсе не казалась мне такой уж ужасной, а при мысли о том, что Андре, возможно, выпорет меня своим ремнем, я загоралась и терялась в острых, восхитительных приступах возбуждения, охватывавших все мои мышцы между ног и внизу живота. Но Андре почти не смотрел на меня – умелый и последовательный кукловод. Он поставил меня в ванной на четвереньки и долго, с наслаждением развлекался тем, что делал вид, будто моет мои интимные места. Я должна была стоять покорно и неподвижно, в то время как его пальцы разжигали огонь, «раздували меха». Тугое удовольствие отключило последние остатки моего распаленного чистой, густой похотью сознания. Я стонала, наплевав на возмущения Андре. Я желала всего того, чем он меня пугал.

– Ш-ш-ш. Тише, тише. Я просто хочу, чтобы ты была чистой везде. Ну что же ты стонешь. Тебе что, больно? – он смеялся, проводил ладонью по животу, прикасался к груди, проводил пальцами по позвоночнику, по ягодицам, по анальному отверстию, надавливал на него, дразня и пугая. Затем он усадил меня на краешек ванной, завернув в полотенце, и старательно вытер, стараясь не пропустить ни единой капли. Затем так же неожиданно он вдруг освободил из брюк свой напряженный, твердый член и быстро, сильно и глубоко вставил его мне в рот так, что я чуть не задохнулась. Он засаживал его так же старательно и методично, как до этого кормил виноградом. Я старалась расслабиться, боялась упасть в ванну, хотя Андре держал меня за голову и руководил каждым моим действием, каждым моим вдохом и выдохом. Все, что могла сделать я, это подставить ему свой рот так, чтобы его великолепный прибор не встретил никакого сопротивления. Я обхватывала его губами, старалась сжать посильнее, зная, что и чувственные ощущения будут полнее и ярче. Полотенце упало на пол, моя голова оказалась запрокинутой назад под этим бешеным, жестоким напором: с каждым ударом Андре пытался вбить свой член все глубже и глубже мне в глотку. Я задыхалась и давилась собственной слюной, когда все закончилось так же внезапно, как и началось. Андре вынул свой член из моего рта резко, раньше, чем я смогла вздохнуть, а затем вдруг наклонился ко мне, встал на колени, и его губы впились в мои. Он целовался так же яростно, как только что вбивал в меня свой член. Андре сиял – восторженный искатель острых ощущений, он взял меня за подбородок и заглянул мне в глаза.

– Ты пахнешь мной. Отлично, очень хорошо. Я говорил тебе, что ты относишься к тому редкому типу женщин, которых хочется очень жестко трахать и нежно беречь – в один и тот же момент? Я почувствовал это в первый же день, когда ты так беспечно грубила своей матери в моем кабинете. Я уже тогда хотел проделать все это с тобой. Вставай, – коротко бросил он, и я встала. Ноги почти не слушались, клитор пульсировал, желая своего, как требующий свободы конь в стойле. Андре выволок меня из ванны, забросив на плечо. Лежать так было неудобно, но его рука на моей заднице – первобытный акт обладания женщиной – была достаточной компенсацией за неудобство.


Затем Андре поставил меня перед собой, он смотрел на меня и смеялся. Я была – растрепа, растеряша, голое недоразумение, с трудом держащееся на ногах. Андре развернул меня лицом к большому зеркалу и сказал: «Смотри». Я подняла взгляд и увидела до странности возбуждающую картину. Андре заставил меня ухватиться за боковины зеркала, а сам зашел сзади и рывком раздвинул мне ноги. Он запустил руки мне под плечи и грубо сжал мои груди, зажав темные, напряженные соски между больших и указательных пальцев.

– Красивая грудь, да? Я вот так сведу их вместе и буду трахать тебя между них. Чуть позже, чуть позже. Хочешь еще вина? Ах да, я же запретил тебе говорить. Моя послушная девочка, ты заслужила награду. Но вместо этого я лучше засуну в тебя мой член, – он шептал, а руки уже раздвигали мои ягодицы – напряженная плоть отзывалась новыми волнами болезненного ожидания. Андре ворвался в меня так глубоко, как только смог, и грудной, низкий, животный звук невольно вырвался из его груди. Он обхватил меня за талию, вцепился в мои бедра с силой, оставляя следы своей беспощадной хваткой. Он впился зубами в мое плечо, и я, не выдержав, закричала. Мне нравилась эта гонка и музыка, которую Андре включил на своем планшете. Иногда, удерживая меня обеими руками, он неожиданно останавливался, застывая глубоко внутри, чтобы насладиться состоянием нашего соединения, а затем возобновлял атаку с новой силой.