– Когда?

– На Рождество. Ну как, отпуск: мне нужно будет поработать, потом Рождество, потом снова поработать, затем возвращаться.

Почти четыре месяца они жили на две страны. Точнее, Шон жил – он прилетал в Милан каждые выходные. У Евы это будет первое возвращение в Нью-Йорк. Было тяжело. Очень тяжело. Хотелось каждую секунду проводить вместе, а получались только редкие, но безумно желанные встречи. Шон и Ева не просто жили в разных странах, они находились в разных часовых поясах. Когда она приходила домой, у него рабочий день был в самом разгаре. Когда Шон возвращался, у нее была глубокая ночь. Тонны сообщений и видеозвонков, секс по телефону и даже секстинг9 они освоили – очень подстегивает и развивает фантазию!

– Ну так что, Странник 2000, приютишь меня на пару дней? Торжественно клянусь, что через два дня освобожу твою квартиру, – Ева даже шутливо подняла руку: она говорит правду и ничего кроме правды.

– Почему только на два дня? – было слышно, что Шон хмурится.

– Мне родителей навестить нужно, у тебя, наверное, тоже планы на Рождество.

– А они у нас разные?

– Мы как-то не обсуждали, – пожала плечами Ева. Шон замолчал, и молчал он тяжело.

– Ладно, мне нужно на совещание. Когда ты прилетаешь?

– Завтра вечером буду в Нью-Йорке.

– Окей, до завтра, – Шон отключился без привычного любовного трепа. Ева досадливо прикусила щеку – кажется, у них не все в порядке.

Ева прилетела около восьми вечера по местному времени. Как только забрала багаж и пошла на выход тут же увидела Шона. Приехал! После злосчастного разговора, где она строила из себя эмансипированную самодостаточную женщину, которая ни к чему не принуждает и не обязывает любовника, они, конечно, общались – много общались, – но разговоров о прилете не заводили. И в душе Ева боялась, что Шон посчитает излишним это публичное сюсюканье: она же взрослая – сама доберется!

– Привет! – бодро воскликнула она и, поставив чемодан, бросилась ему на шею. – Я так соскучилась. – Никакая она не феминистка – пусть заботится и опекает, если, конечно, сам к этому стремится.

– Привет, – шепнул Шон и поцеловал ее, и вообще плевать, что на них люди смотрят.

– Почему встречаешь без цветов? – шутливо попеняла Ева.

– Это так старомодно, – отмахнулся он и подхватил ее багаж. Ева пожала плечами: может быть, но приятно все равно.

Она удобно устроилась на переднем сиденье его крайслера – стильно!

– Ты поменял машину? – спросила, когда Шон, бросив чемодан в багажник, сел за руль.

– «Тахо» слишком огромная для города. Она ждет своего часа в гараже.

– Понятно, – Ева даже смутилась как-то. Она так мало знала о его жизни здесь в Нью-Йорке. Они столько общались, о многом разговаривали и все равно так мало знали друг о друге. – Мы едем? – Шон продолжал молча изучать ее. – Что?

– Ева, ты сомневаешься во мне или в наших отношениях?

– Нет, я не сомневаюсь. – Она действительно не сомневалась! Но боялась. Боялась громких слов и крутых поворотов. Боялась, что может проснуться в мире, где его нет.

– Почему тогда не хочешь провести со мной Рождество?

– Я хочу! – воскликнула она. – Очень хочу, но я не хотела давить на тебя.

– Тогда решено: в Принстон едем вместе. Пора знакомиться с родителями. Мои тоже там будут.

– Я твоих знаю, – ее пугала перспектива встречи с ними. Сначала она была организатором свадьбы, потом подругой Натана, теперь девушка Шона – внушительный послужной список, и мистер Доминик Пристли еще дополнить его сможет при желании.

– Я тоже знаю твою маму.

Ева улыбнулась: Шон тоже опасался встречи.

– Поехали поедим? – Он, дождавшись кивка, плавно выехал с парковки и повез свою невозможную любовь ужинать.

– Шон, а если бы я не смогла прилететь?

Он громко хмыкнул. Вот лиса! Женщины – все им слова да признания.

– Тогда я бы прилетел.

Ева была на седьмом небе…

Когда они вошли в квартиру Шона, она ахнула: огромный букет нежных бледно-розовых роз, перевязанный бархатной лентой, лежал на столике в прихожей.

– Старомодно, говоришь! – Ева была довольна, а когда увидела, что и в гостиной, столовой и даже спальне в изящных вазах стояли цветы, просто не смогла удержаться и не захохотать в голос! – А ты знал, что большую часть углекислого газа потребляет мировой океан, а не растения?

– Какая же ты у меня умная, – иронично заметил Шон и скомандовал: – Повернись.

– Зачем?

– Никаких вопрос, детка.

Шон собрал ей волосы на затылке и попросил подержать. Шеи коснулось что-то прохладное.

– Это мне? – шепнула Ева, рассматривая чокер из белого золота с крохотными бриллиантовыми цветочками. – Спасибо, мне очень нравится! – У нее тоже был рождественский подарок, но его она преподнесет в канун праздника.

– Я рад, – он расстегнул молнию на кашемировом платье и помог снять его. Ева осталась в белье, чулках и высоких замшевых сапожках. – Не холодно так зимой? – Шон запустил руку между ног, погладив бархатистую обнаженную кожу.

– Нет, – Ева сама сняла бюстгальтер и, игриво огладив соски, неспешно спустилась к трусикам. Через гладкий шелк погладила себя, из-под ресниц наблюдая, как Шон нетерпеливо выдернул рубашку из брюк, как зорко следил за ее пальцами – ему нравилось смотреть, когда Ева играла сама с собой. У очень серьезного Шона Пристли оказалось есть фетиши в сексе. Он любил долгие раскрепощенные, даже порочные прелюдии, доминантный секс и жесткий минет – не самый шокирующий набор! Тем более, когда главное для него – партнерша должна кончить и кончить бурно. Это отличное правило!

– Сними трусики, – шепотом скомандовал Шон. Ева подчинилась и медленно спустила их до середины бедер. – На кресло.

Ей было приятно, что он поделился с ней своими желаниями, ведь чем больше в паре доверия, тем разнообразней у них секс. Вот и сейчас она послушно опустилась на спинку бархатного темно-зеленого кресла, соблазнительно раздвинула ноги и провела пальцами по промежности. Ева никогда не думала, что взгляд мужчины может так возбуждать: уже через минуту она почувствовала, как внизу живота все запульсировало и сжалось.

– Остановись, – прозвучало тихо, но властно. Через мгновение она ощутила горячие губы на ягодицах, затем между ног скользнул его язык – Ева застонала от наслаждения. Шон размазывал вдоль промежности ее соки, чередуя со шлепками, пока ягодицы не загорелись, а по телу не разлилась остро-терпкая слабость: и боль, и удовольствие.

Шон устроился сзади и легко скользнул членом между влажных складочек, наматывая на кулак длинные локоны, сгребая их и впиваясь поцелуем в шею, чередуя с укусами. Ева застонала еще громче, подмахивая ему, стараясь насадиться без позволения. Она была весьма непокорным пассивом, а Шон не самым строгим господином.

Он резко отстранился и, стиснув ее бедра, повернул к себе.

– Какая ты строптивая, Ева. – Шон ласково погладил ее по волосам, прежде чем грубо сжать горло. – Только язык, никаких рук.

Ева провела кончиком по темной головке, чувствуя на ней вкус себя самой. Шон весь был так напряжен, что казалось, его член разорвется, если она возьмет его в рот, и Ева обхватила губами головку, посасывая, Шон, сдержав яростный стон, резко натянул ее волосы, выныривая из сладостной теплоты ее рта.

– Только язык, – глядя ей прямо в глаза, строго повторил он. И Ева принялась облизывать его, как мороженое. По всей длине ствола, обводя каждую вену и впадину, словно пыталась повторить рельеф и форму, наслаждаясь его стонами и тем, как шепчет ее имя. После того признания в самолете о любви они больше не заикались. Ева опасалась произносить эти три слова вслух, хотя сердце давно принадлежало Шону. Ей удалось закрыть все свои гештальты и победить фобии, пора и с этой бороться. Какая разница, что будет дальше, если сейчас она любит?

– Шон, – Ева оторвалась от него, кожей ощущая, что пора, – я люблю тебя.

Он замер всего на мгновение и, отпустив ее волосы, ловко поднял, чтобы не смотреть на нее в этот миг сверху вниз.

– Наконец-то, – прошептал и поцеловал, глубоко и чувственно. – Ева моя. Любимая. – Шон, оттянув ее губу зубами, прервал поцелуй и, снова перекинув Еву через спинку кресла, резко вошел, впиваясь пальцами в бедра, вколачиваясь в нее грубо, но чутко прислушиваясь к ней и мягко стимулируя клитор рукой. Ева вся сжалась вокруг его члена и застонала, ловя волну наслаждения. Шон снова обхватил ее горло, привлекая к себе, и жадно завладел ее ртом, не прекращая двигаться в ней, приближая свою развязку, кончая так, что в голове пустота, а в теле вата.

– Сюда бы ковер помягче, – обессилено улыбнулась Ева, когда они свалились на пол.

– Можешь делать здесь все, что хочешь.

– Даже домик Барби? – приподнялась на локтях Ева, рассматривая его. Это что, предложение остаться у него жить?

– Мне в прихожей на коврике постели что-нибудь не розовое, и я буду доволен.

– Я подумаю.

– Подумай, – очень серьезно ответил Шон.

Следующим вечером Ева, проинспектировав производство одежды прет-а-порте – личный приказ Рафа Симонса, – прихватила с собой просекко, апероль, мороженое и отправилась в гости. С Эмили они уже общались – необходимо было объясниться, – но это было по телефону, а Ева хотела поговорить лично.

– Привет! – улыбнулась и помахала бутылкой шампанского.

– Заходи, – улыбнулась Эмили.

Ева прошла в просторную гостиную: холодные серебристые тона, стильно и дорого. Как и сама хозяйка. Эмили предлагала встретиться в ресторане, посидеть, поболтать, но Ева настояла на приватной беседе.

– Вы с Шоном рядом живете, – заметила, устраиваясь за декоративной барной стойкой. Это было правдой: они не просто оба жили в Верхнем Ист-Сайде – их квартиры находились на одной улице, в одном квартале друг от друга.